Упрямица - Ширл Хенке

Мерседес также была постоянно занята. Учитывая то, как она провела последние четыре года, в этом не было для нее ничего нового. Но все же кое-что в ней изменилось. Она стала неуравновешенной, часто взрывалась по пустякам и совсем перестала улыбаться, что было не в ее характере. По-иному она вела себя, лишь общаясь с Розалией, которую обожала.

Слуги заметили натянутость в отношениях между супругами. Они знали, что дон Лусеро и Мерседес враждуют и больше не спят вместе. Обсуждая между собой положение дел, они пришли к выводу, что, когда гордый хозяин вернет не менее гордую хозяйку в свою постель, мир в семье восстановится.

После долгого дня, проведенного на земляных работах по сооружению оросительного канала, Мерседес, изможденная, грязная, с тяжестью на душе, возвратилась в гасиенду. Работа продвигалась очень медленно, а посевы отчаянно нуждались в воде.

Мерседес искупалась в ванне и направилась в кухню, чтобы прямо у очага разделить легкий ужин с Ангелиной и Розалией – ежевечерний ритуал, соблюдаемый со дня появления девочки в Гран-Сангре.

Тоненький голосок Розалии донесся до нее через патио.

– Но почему «нет»? Пожалуйста, Ангелина, прочти мне конец сказки. Сеньора приходит такая усталая, что я не смею просить ее, а мне так хочется знать, как принц отыскал свою принцессу.

– Я уверена, что в конце концов они зажили счастливо, – сказал Ангелина, помешивая в горшке бобы. – Я не умею читать, – после паузы честно призналась Ангелина. – Таким, как я, некогда было учиться. Это занятие для знатных и умных леди, вроде нашей сеньоры.

– А я научусь читать? – допытывалась Розалия. – Мать настоятельница говорила, что если я хочу стать монахиней, то могу научиться… но мне совсем не хочется быть монахиней. Я только хочу уметь читать, и все.

«Я только хочу уметь читать, и все…» Мерседес услышала такую глубокую печаль в этом высказанном бесхитростным ребенком пожелании. Но за наивной детской мечтой она угадала и другое. Розалия хотела не только учиться чтению. Она хотела ощущать себя чем-то полезной и кому-то нужной. Никто не мог уделять ей достаточно времени, особенно с тех пор, как умерла ее мать. Судьба привела ее в старинный, многолюдный, чужой для нее дом, и новых впечатлений было для маленькой девочки слишком много.

Пообещав себе, что она займется образованием Розалии буквально со следующего дня, Мерседес вошла в кухню и присела у очага рядом с девочкой и Буффоном. Пес радостно приветствовал ее, и Мерседес позволила ему облизать себя. Розалия засмеялась, а Ангелина обрадовалась, что приход сеньоры избавил ее от настойчивых вопросов девочки, на которые у нее не было ответов, так как она не знала планов Мерседес, а главное, планов Лусеро насчет его незаконнорожденной дочки.

– Что ты читаешь, покажи! – Мерседес перелистала книгу. – Что-то не помню, чтобы я читала ее тебе.

Ничего не понимая, она нахмурилась.

– Потому что это папа дал ее мне. Он прочитал половину сказки, а потом уехал ловить лошадей. Посмотри, он остановился вот в этом месте.

Девочка перелистала страницы и указала на черточку, отметившую начало главы.

Мерседес была поражена:

– Папа читал тебе сказку?

Она густо покраснела, заметив, что Ангелина, услышав ее вопрос, тут же тактично опустила глаза.

«Все знают, что мы не спим вместе… и даже не разговариваем…»

– Да, – радостно подтвердила Розалия. – Он сказал, что дочитает, когда вернется, но мне хочется узнать, чем кончится сказка.

Мерседес не могла понять, каким образом Лусеро нашел время для общения с дочерью после многих часов скачки под палящим солнцем. Но болтовня Розалии быстро раскрыла эту тайну.

– Когда ты купаешься после работы на полях, он заходит ко мне и читает, а уходит, когда ты приходишь укладывать меня спать.

Мерседес пришлось проглотить комок, застрявший в горле, прежде чем произнести:

– Прости, что не уделяла тебе достаточно времени. И все из-за этих чертовых каналов. Но ведь растениям тоже нужно пить, как и людям.

– Я знаю, папа говорил мне об этом. – Девочка коснулась пахнувших лавандой волос Мерседес. – Мне нравится этот запах. Папины волосы тоже хорошо пахнут после купания, но совсем по-другому. Попробуй понюхать их, тебе тоже понравится.

Ангелина уронила ложку в горшок с бобами. Выуживая ее оттуда, она украдкой глянула на внезапно зардевшуюся хозяйку.

Сделав вид, что не расслышала невинный совет ребенка, Мерседес громко заявила:

– Отныне я обещаю не нарушать наш уговор – читать тебе перед сном.

«А завтра я попрошу падре Сальвадора немедленно приступить к обучению Розалии грамоте», – решила она про себя.

Мысленно дать обещание вступить в переговоры со строгим священником было легче, чем выполнить обещанное. Родители Мерседес, а позже добрые наставницы, сестры-кармелитки, воспитали в ней искреннюю набожность, но суровый исповедник доньи Софии внушил ей страх и неприязнь при первой же встрече.

Мерседес каждую неделю посещала мессу и ходила на исповедь, всегда соблюдала посты и церковные праздники, но ледяной взгляд голубых глаз отца Сальвадора, казалось, вонзался в ее душу даже сквозь частую решетку исповедальни.

Когда она взвалила на свои слабые плечи обязанности хозяйки Гран-Сангре, то сразу же испытала давление со стороны падре.

Сперва он докучал ей советами и неусыпным контролем. Когда же она верхом отправлялась в поездки, сопровождаемая вакеро, или работала вместе с пеонами, он открыто высказывал свое осуждение.

Затем случилось так, что полковник императорской армии Родригес с уланами прискакал в гасиенду и нагло потребовал, чтобы его солдатам было предоставлено все, что они пожелают. Полковник подкараулил Мерседес в винном погребе на второй день своего визита с явным намерением овладеть ее телом. Она встретила его тем же оружием, каким не смогла воспользоваться против Лусеро.

Французский наемник был вынужден убраться прочь, но были свидетели тому, как она направила пистолет в грудь Родригеса. Отец Сальвадор наложил на нее жестокую епитимью. Учитывая, что Мерседес была вне себя от гнева и близка к совершению смертного греха – убийства ближнего своего, она приняла наказание, надеясь облегчить этим муки совести.

Но после печального инцидента их отношения стали еще напряженнее, отягченные взаимным непониманием. Отец Сальвадор не хотел понять женщину, вынужденную взять на себя роль мужчины. Это, по его мнению, было вопреки природе и воле Божьей. Но Мерседес не могла уже отказаться от своей новой индивидуальности в угоду ему. Так они зашли в тупик.

По крайней мере, с момента возвращения Лусеро священник перестал обвинять ее в узурпации прав хозяина. Противостояние между падре и ее супругом было настолько яростным, что ее собственные грехи бледнели по сравнению с этой враждой.