Амори - Александр Дюма

Господин д'Авриньи, с видимым усилием вышедший из своей задумчивости, вновь погрузился в нее.

Наступило глубокое молчание. Господин д'Авриньи опустил голову и, казалось, не замечал ничего вокруг, думая только о дочери.

Но молодые люди думали не только о любимой Мадлен, но и о тех привязанностях, которые они вот-вот потеряют. Вне всякого сомнения, кроме сожаления о смерти, они прочли в душах друг друга горечь расставания, потому что Амори сказал, прерывая молчание:

— Я буду самым покинутым. Один раз в месяц вы сможете встретиться, но кто расскажет мне о вас? Кто расскажет вам обо мне?

— Амори, не пишите мне, — сказал господин д'Авриньи, выйдя из состояния задумчивости, — я не буду читать письма.

— Вот видите, — уныло сказал Амори.

— Но почему бы вам не написать Антуанетте? — продолжал голос д'Авриньи. — И разве Антуанетта не сможет вам ответить?

— Вы разрешаете, мой дорогой опекун? — спросил Амори в то время, как Антуанетта с тревогой взглянула на дядю.

— По какому праву я могу запретить брату и сестре изливать в письмах их печаль и смешивать слезы, которые они проливают над одной могилой.

— А что скажете вы, Антуанетта? — спросил Амори.

— Амори, если это вас утешит хоть немного… — пробормотала Антуанетта, опустив глаза и покраснев.

— О! Благодарю вас, Антуанетта, — сказал Амори, — я уеду, столь же печальный, но более спокойный.

Больше не было произнесено ни слова, настолько их души были угнетены.

В половине седьмого коляска Амори стояла во дворе господина д'Авриньи. Экипаж хозяина дома тоже уже был заложен. Жозеф доложил, что экипажи поданы. Господин д'Авриньи улыбнулся, Амори вздохнул, Антуанетта побледнела.

Господин д'Авриньи встал, молодые люди бросились к нему, он снова сел, и они опустились перед ним на колени.

— Дорогой опекун, обнимите меня, — воскликнул Амори.

— Дорогой дядя, благославите меня еще раз, — сказала Антуанетта.

Господин д'Авриньи со слезами на глазах обнял их обоих.

— Будьте спокойны и счастливы, — сказал он им. — Спокойны в этой жизни, счастливы в вечной.

И пока он целовал их в лоб, рука Амори коснулась руки Антуанетты. Они вздрогнули и обменялись взволнованными и растроганными взглядами.

— Поцелуйте ее, Амори, — сказал доктор.

Амори поцеловал Антуанетту в лоб.

— Прощай, Антуанетта.

— До свидания, Амори.

Их голоса дрожали, их сердца сжимались.

Господин д'Авриньи оставался самым спокойным. Он встал, чтобы положить конец тягостному расставанию. Они тоже встали, обменялись взглядами и рукопожатиями.

— Едем, — сказал господин д'Авриньи, — едем, и прощайте, Амори.

— Едем, — машинально повторил Амори. — Не забывайте мне писать, Антуанетта.

Антуанетта не нашла в себе силы ни ответить, ни идти за ними. Они поклонились ей, затем дверь за ними закрылась.

Но едва они вышли, силы вернулись к ней, она побежала к окну своей комнаты, которое выходило во двор, и открыла его, чтобы взглянуть на отъезжающих еще раз.

Она увидела, что они обнялись и что-то сказали друг другу.

— В Виль-Давре, к моей дочери, — сказал доктор.

— В Германию, с моей невестой, — сказал Амори.

— А я, — воскликнула Антуанетта, — я остаюсь в этом пустынном доме с моей сестрой… и моей любовью, — добавила она, отходя от окна, чтобы не видеть отъезжающие экипажи и, положив руку на сердце, чтобы заставить его замолчать.

XXXVII

Амори — Антуанетте

«Лилль, 16 сентября.

«Я был вынужден на несколько часов остановиться в Лилле. И я пишу вам, Антуанетта. Когда экипаж въезжал в городские ворота, сломалась ось. Я вошел в первый попавшийся постоялый двор, и вот я, эгоист, добавляю к вашему горю мое.

Выехав из Парижа, я почувствовал, что не смогу уехать, не сказав последнее «прощай» Мадлен. И, сделав круг по внешним бульварам, через два часа я был в Виль-Давре.

Вы знаете, что кладбище окружено низкой стеной. Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о моем приезде, и, не желая просить ключ от калитки у привратника, я перелез через стену.

Была половина девятого вечера, уже стемнело. Я бесшумно пошел вперед, радуясь мраку, скрывавшему меня от глаз чужих, и безлюдию, которое позволяло мне сосредоточиться.

Но, приблизившись к могиле, я увидел там склонившуюся фигуру. Я подошел ближе и узнал господина д'Авриньи. Глухое раздражение овладело мной. Этот человек оспаривает у меня свою дочь даже после ее смерти! Когда она была жива, он постоянно находился рядом. Теперь она умерла, а он по-прежнему не разлучен с ней.

Я прислонился к кипарису, решив подождать, пока он уйдет.

Он стоял на коленях, припав к земле, почти касаясь ее губами. Он тихо говорил:

— Мадлен, если правда, что нечто остается от нас после смерти, что душа живет дольше тела, что милосердное Провидение разрешает мертвым приходить к живым, приходи ко мне в любой час дня и ночи. Умоляю тебя являться ко мне так часто, как ты сможешь. Ибо до того часа, когда я приду к тебе, Мадлен, я буду ждать тебя постоянно.

Этот человек опережал меня во всем. Именно об этом я хотел ее молить.

Господин д'Авриньи добавил еще несколько таких слов, поднялся и, к моему большому удивлению, направился ко мне. Оказывается, он меня увидел и узнал.

— Амори, — сказал он, — я оставляю вас наедине с Мадлен, так как я понимаю тот эгоизм и ту ревность, которые заставляют вас ждать моего ухода, чтобы преклонить колени на нашей могиле.

Кроме того, вы уезжаете, а я остаюсь. Я приду на могилу завтра, послезавтра и в последующие дни.

Мы увидимся с вами после вашего возвращения. Прощайте, Амори.

Послав рукой последний поцелуй Мадлен, он медленно удалился, не ожидая моего ответа, и исчез за углом стены.

Едва я остался один, я бросился на камни перед могилой и повторил просьбу господина д'Авриньи, но не его спокойным и покорным голосом, а прерывая свои мольбы словами отчаяния.

Мне стало легче. Мне было необходимо выплеснуть свои чувства. И сейчас, вспоминая, мне хочется плакать, так что я не знаю, как вы будете читать это письмо, каждая строка его смочена моими слезами.

Я не знаю, сколько времени я там пробыл. Я мог бы оставаться всю ночь, если бы кучер не поднялся на стену и не позвал меня.

Я отломил ветку с розового куста, посаженного на ее могиле, и ушел, целуя эти цветы, в каждом из которых чувствовалось ее дыхание».

XXXVIII

ДНЕВНИК ГОСПОДИНА Д'АВРИНЬИ

«Ах, Антуанетта, каким ангелом была Мадлен!

Я прождал ее всю ночь, весь день и еще ночь. Она не пришла.