Сегодня – позавчера - Виталий Храмов

Мишка что-то сказал, немец закивал. Я осторожно вынул тряпку (его же пилотку) из его рта. Немец часто задышал.

— Спроси — кто он такой, номер части.

Мишка переводил. Немец заговорил хриплым голосом. Но, что за противный язык у них. На их языке только ругаться хорошо. Хуже только змеиное шипение польского. Что-то он много балаболит.

— Что он там буробит?

— Предлагает сдаться. Тепло, еду обещает. И всё такое.

— Понятно, дальше не надо. Знаю я, что такое их гостеприимство. Обратно ему эту тряпку запихай в рот. Не для этого вынимали. Ну, каков, а? Наглец! Ещё немец не пуганный. Это — поправимо. Хорошенько запхни, чтоб не пикнул. Сейчас я ему покажу наше, русское, гостеприимство к незваным гостям. Ноги ему свяжи, сапоги сними.

Я пошёл по цеху в поисках инструмента устрашения. Ни топора, ни пилы — всё выгребли, мародёры, мать их! Подобрал кусок ленточной пилы. Пойдёт.

Идя обратно, задумался. Сейчас я стану живодёром. Никаких эмоций это во мне не вызывало. А ведь я сегодня убил человека. Тот немец, у ворот, ещё дёргался, к поясу с пистолетом тянулся. Снайпера недоработали. «Грязная», неаккуратная работа. Пусть темно, но в упор же, по неподвижной цели! Вот, критикую ребят, а у самого — ноль эмоций. Слышал, что люди блюют, когда производят первого жмура. Синдром новобранца. А тут — как просто в морду дал, потряхивает от избытка адреналина. Никаких угрызений совести. Я — убийца. Киллер. Не знал. А может я потенциальный маньяк? Сейчас вот человека планирую разделать, как свинью, хотя сам даже свинку ни разу не заколол, держал только, пока отец резал.

— Кадет, скажи ему — будет говорить — домой поедет, но воевать не будет. А будет молчать — будет больно-больно умирать.

Не верит. Ну, что ж. Доверие надо заслужить. Левую лодыжку немца перетянул его же ремнём, чтобы кровью не истёк и стал отпиливать ему ступню. Кадет сразу стал рыгать в темноту, возня разведчиков прекратилась — смотрят. Немец вертится, как юла, но это лишь ему хуже — рванный срез получиться. Вопил в кляп, захлёбываясь. Вот и он затих — сознание потерял? Так не пойдёт!

— Воды принесите, в себя его приведите. Он не должен пропустить ни секунды этого «удовольствия». Ишь, малохольный! Как девок наших насильничать, так это он в сознании. А от ответа отлынивает.

Честно говоря, меня самого подташнивало слегка. Но, это сначала. Теперь нет. Пока приводили в сознание немца, покурил.

— Очухался, малохольный. Как гимназистка, сомлел. Кадет, переводи. Спроси — он убедился, что я шутить не буду?

Немец закивал.

— И в плен мы сдаваться не будем. Мы — их смерть. Мы пришли им капут делать. Так и будет «капут». Это их слово. Будет говорить?

Я взял обломок пилы, сел на корточки. Немец был бледен, как мел, но молчал, вытараскав на меня свои глаза. Пожав плечами, я опять принялся пилить мягкую ногу.

— Будет говорить?

Немец закивал. Вынули кляп — и он стал «вещать». О том, что он ни в чём не виноват, что ему приказали и т. д., и т. п.

— Старая песня урки. Ничего не переводи. Он не виноват, не он такой, а жизнь такая. Этого нам не надо. Как по делу начнёт трепаться — тогда и переводи. А все эти заверения в ангельской безгрешности для архангела Гавриила оставь. Лучше спроси — что за часть, сколько их, чем вооружены, где штаб и кто командир.

Постепенно разговор перешёл в деловое русло. Выяснили, что в селе при полустанке окопался мотоциклетный батальон в составе двух рот, у них 3 миномёта, больше десяти пулемётов, несколько бронетранспортёров и пара танков. Плацдарм у моста удерживает рота этого же батальона и противотанковая батарея. Это на нашем берегу. А на том берегу — сапёрная рота, рота связи и батарея 20-мм зениток (слово «флак» Кадет перевёл как «флаг»). И это всё? А остальные части их «панцердивизион» — отстали, добивая окруженцев. Глупо. Разумнее было бы наоборот. Но, оказалось, как пояснил наш «язык» что только танки могут сдержать прорывы из окружения. Видимо, в окружении наши части бьются яростнее — отступать-то некуда.

— Вот и всё, а ты боялся. Кадет, добей его.

— Но, Виктор Иванович, как же так? Почему я?

— А что мне теперь его в поясницу целовать? Куда его девать? Чем его кормить? У матери твоей пайку урезать и ему отдать?

— Он может пригодиться.

— На хера? В селе новых навяжем, званием побогаче, знающих поболее. Вали его! Боец должен не только уметь умирать, но и убивать. Я не сомневаюсь, что ты отдашь жизнь, если надо. Я должен убедиться, что ты и жизни лишишь, не дрогнув. Вали его! Ты за моей спиной всегда, я должен быть в тебе уверен. Сделай это быстро и безболезненно для него — он заслужил. Нож сюда приставь и дави. Дави сильнее! Молодец! Отдохни, Кадет. Уберите эту падаль! Морозов, ты здесь? Шило? Забирайте лампу и пишите отчёты о результатах разведки. Пошлёте делегатов связи с донесениями, Морозов — своим, Семёнов — нашим. Через час разбудите меня и выступаем. Караул менять четырежды в час, чтобы все отдохнули и обогрелись.

Конечно, я не спал. Уснёшь тут! Просто час пролежал на опилках, глядя во тьму, слушая перестук капель по жести, тихие перешёптывания ребят. Пусть думают, что я сплю. Пусть знают, что я — зверь, живодёр, убийца. На душе муторно.

Их сюда никто не звал! Они пришли убивать людей МОЕГО народа, они пришли поработить МОЮ Родину! Убил, убиваю и буду убивать! И сам сдохну! Я — сдохну, а кто-то жив останется. Народ мой продолжиться в годах. Кадет, например. Он должен уметь убивать. Чтобы рука не дрогнула, как у того снайпера из группы Лешего. Тоже, наверное, в живого человека первый раз стрелял.

Пришло время действовать дальше. Я встал, увидев, что в мою сторону направился узкий, даже в плаще, силуэт Шила.

— Корми людей, Володя. Трофеями. Немцы должны были запастись.

— Есть!

— Миша, составь опись трофеев. Я говорил, чем отличается мародёр от солдата?

— Централизацией сбора трофеев.

— Точно. А централизация подразумевает документальное оформление. Не корчи рожи! Ты думал война — это кровь и смерть? Должен тебя разочаровать, Миша. Война — это куча бумаг. Карты, планы, схемы, приказы, донесения, рапорта, ведомости, требования, накладные и ещё сотни видов бумаг. Это — война. А кровь… Кровь лишь небольшое развлечение, смерть избавление. Учись, пока я живой. Меня убьют — ты будешь впереди бежать, «Ура!» кричать и пушку таскать. А пока — пиши.

— А как это пишется?

— Обыкновенно. На верху листа пишешь — «приходная опись» и номер. Первый сегодня. Сегодняшнее число поставь. Дальше пишешь: «в результате боя на лесопилке, координаты укажи, были захвачены трофеи. И перечислишь в столбик. Например, пулемёт МГ-34 — 2 штука, автомат МП…»