Городские ведьмы - Юлия Перевозчикова

– Быстро встала и переодела носки! – скомандовала Вишневская. – Тань, налей что-нибудь. Водка у тебя есть?

– Есть.

– Давай чуть-чуть, граммов сто, не больше.

Пока Татьяна ходила за водкой, Марьяна, опасливо посмотрев на Вишневскую, полезла под стол, достала комочек носков, переоделась, а свои мокрые повесила на край батареи. Бросила виноватый взгляд на Юльку:

– Они чистые. Просто мокрые.

– Ясное дело.

Появилась Таня с бутылкой и хрустальной рюмкой. Налила и поставила перед Марьяной.

– Пей, – опять приказала Юлька.

Марьяна покорилась. Выпила, сморщилась. Из гримасы, как цыпленок из скорлупы, наконец вылупилось ее прежнее лицо.

– Ну вот, – прокомментировала метаморфозу Вишневская, – теперь с ней можно разговаривать. Рассказывай.

– А что рассказывать? И так уже все понятно. Таня, прости меня!

– За что? – Ведьма подняла брови.

– За Глеба.

– Ты убила его?

– Нет, я… я была с ним.

– Ну и что?

– Как ну и что? Это же твой мужчина…

– У меня нет «моих» мужчин, и женщин «моих» нет. Даже сынок, Гошка, и то не мой.

– А чей?

– Свой. Глупости это все, подруга. Все, из-за чего женщины делят мир, – все глупости. Нет твоих людей, есть люди, которые с тобой. Сегодня с тобой, а завтра с кем-нибудь еще. И это нормально, потому что у каждого своя дорога. Или путь, если выражаться высокопарно. Иногда чей-то путь совпадает с твоим на день, иногда на целую жизнь. Как повезет. Насчет Глеба ты зря беспокоишься, я его уже полтора месяца не видела и не скучаю. Так-то, девочка моя. Теперь давай чайку и рассказывай, что с тобой приключилось. Таня подлила фильтрованной воды из кувшина в чайник. Размякшая и захмелевшая, Марьяна сидела, подперев рукой щеку, с которой пятнами сходила морозная краснота. Вишневская тоже присела с краю. Все молчали. Марьяна первая нарушила густую тишину:

– А что я могу рассказать?

– Все, наверное, можешь, – голос Юльки прозвучал неожиданно тепло, – кому тебе еще рассказывать?

– Некому. Я никогда не думала, что со мной такое случится. Все началось…

«В китайском ресторане на Гороховой», – подумала Таня, вспоминая. «Сейчас и ресторана-то этого нет, хотела зайти недавно, а там продуктовый магазин». Она слушала рассказ Марьяны, видела, как трепещет ее поле, и думала, что даже позавидовать толком не может. У нее таких эмоций уже не осталось. Все, что получается, – смотреть на волны чужих чувств. Ее внутренний океан спокоен и безмятежен, только изредка подергивается рябью тоски… «Таня, Таня…» – зазвучали в голове голоса. «Скоро, скоро – отозвалась она. – Совсем скоро». Встряхнулась, прислушалась. Вишневская что-то спрашивала у Марьяны, кажется:

– И долго это продолжается?

– Недели две. Как бред, как наваждение… Иду к нему, потом домой… Чувствую – больше не могу. А сегодня Глеб меня вдруг спросил: «Что ты дальше думаешь делать?» А я ничего не думаю. Я не могу Колю бросить, не могу, и все! Мне легче руку себе отрубить. И молчу. И он молчит. Тогда он спрашивает: «Тебе что, сказать нечего?» А мне и вправду нечего сказать. Но тут я как ляпну: «Глеб, я ничего в своей жизни менять не буду». А он отвечает: «Вот как? Тогда езжай домой. Денег на такси дать?» «Нет, – говорю, – спасибо, деньги на такси у меня есть». Вышла, поймала такси, покаталась по городу, потом еще гуляла, потом пришла к вам. К Татьяне, я не знала, что ты здесь. Вот и вся история. Знаешь, я сама понимаю – не к добру вся эта любовь, но я чувствую – еще немного, и буду бегать за ним как собачонка, брошу все и буду бегать, а он начнет меня мучить, как всех. А потом я просто пропаду, рассыплюсь в прах, когда разлюбит. И никто не будет виноват – он такой, как есть, я такая, как есть. Ничего изменить нельзя ни в его, ни в моей природе.

– И не нужно. – Таня поставила перед Марьяной и Юлей чашки с горячим чаем, налила себе.

– Нужно. Я не хочу его любить. Я не хочу разрушаться, не хочу страдать! Не хочу бросать семью! Не хочу, чтобы мои родные страдали. Не хочу! Я могу это изменить?

– Можешь, успокойся, – Таня погладила подругу по плечу, – все можешь, кроме любви. Любить ты его не перестанешь, даже если ведро отворота выпьешь.

– А что, не поможет? – Брови Шахновской взлетели, глаза округлились, как у обиженного ребенка. Она стала чем-то похожа на Юльку. «Хорошая парочка подобралась».

– Поможет. Ты перестанешь его хотеть. Понятно? Желание пропадет. А любовь останется. Ты будешь жить с ней долго, может быть, всю жизнь, потому что эта болезнь не лечится. Равнодушия не будет. Нежность, сострадание – все останется. Согласна?

– А у меня есть выбор? – Марьяна усмехнулась.

– Выбор есть всегда.

– Да, ты права. Нет, пусть будет. Делай отворот. С нежностью и состраданием я справлюсь.

– А я не могу.

– Как это? Ты что? Я зря шла? – Губы менеджера по недвижимости опять задрожали, как у маленькой девочки.

– У меня ножа нет. Черного.

– Как это нет? Куда он делся?

– У меня, – подала голос Вишневская. – Таня отдала его мне. Но без белого он не работает. А я белый взять не могу – ко мне не идет. Если ты возьмешь белый нож, я тебе помогу.

– Но тогда я стану ведьмой. Я изменюсь. Бесповоротно. Я знаю. Вадим говорил, я помню. – Шахновская переводила глаза с Тани на Юлю.

– Да, – сказала Юлька. – Изменишься. И со мной будешь связана, пока белый нож ко мне не перейдет. А это, может, вообще не случится. Или произойдет, когда нам будет лет по сто. Будем две бабки беззубые, крючконосые… «Дай ножичек, дай ножичек…»

Марьяна вяло улыбнулась:

– Это-то как раз не страшно. Но я не хочу быть ведьмой. Я хочу квартиры продавать.

– А ты сейчас не ведьма? – Таня мягко улыбнулась – И когда дома слышишь? И когда с квартирами разговариваешь? Когда гвозди варишь, чтобы что-нибудь продать поудачней, не ведьма? А кто тогда?

– Ведьма. – Марьяна обхватила голову руками, застонала. – Но я хочу быть нормальной, обычной!

– Ты уже не такая. Но можешь еще сопротивляться, можешь даже делать вид, что ничего не происходит, но тогда не проси помощи. Ведьме может помочь или более сильная, или равная. Кроме Юльки, я никого тебе порекомендовать не могу. Хочешь – ищи. А нет – живи так. Вот и выбор.

– Нет уж. Пошли.

Ларец так и стоял на диване раскрытый. Марьяна не колебалась, сунула руку внутрь, легко взяла нож, он словно прыгнул к ней в руки. Она вся как будто заискрилась. Прижала оружие к груди. Исплаканные глаза вспыхнули.

– Да, – сказала Шахновская, – да, так все и должно было случиться. Судьба. Все судьба. Иди, – обратилась к Юльке, – заговаривай воду. Мне нужен отворот.

На кухне Вишневская зажгла конфорку, принесла нож, налила в прозрачный граненый стакан воды, поводила рукой, пошептала, подозвала Марьяну: