Иначе жить не стоит - Вера Кетлинская

Галинке стыдно было и неудобно, когда приходила мама. Все держались иначе, чем обычно, и мама тоже — голос у нее был не домашний, слишком оживленный, и улыбалась она неестественно — совсем так, как улыбалась иногда перед зеркалом, стараясь не морщить лицо.

Приходы мамы нарушали жизнь пленительного мирка, где все много работали и много смеялись, громко спорили, ругались и постоянно что-нибудь переделывали, где не было старших и все подчинялись одному командиру — Решению. Решение было существом таинственным и увертливым, оно «не давалось», его искали в верхней комнатушке, куда Галинка пробиралась для воспитания храбрости, — комнатушка принадлежала покойнику. С дрожью поднимаясь наверх, Галинка замирала на темной лестнице и слушала, как спорят три человека, ищущих Решение, — лохматый Липатушка, симпатичный Саша и Палька. Она продолжала ненавидеть Пальку, но втайне восхищалась им, потому что он часто «хватал за хвост» это самое Решение, и все скатывались вниз по скрипучей лесенке — в сарай, где сразу начиналось «столпотворение вавилонское». Что такое столпотворение и почему оно вавилонское, ни Галинка, ни Кузька не знали, но означало оно, что всё переиначивают, разбирают и собирают, что-то припаивают и подтачивают, топчась вокруг печки.

По-настоящему Галинка привязалась только к Никите. Он самый сильный — его зовут, когда нужно что-нибудь поднять или передвинуть. Он веселый и простой — когда он тут, кажется, что детей не двое, а трое. С Галинкой он разговаривает как с равной и называет ее «подружкой». Мама говорит — типичный рубаха-парень с чубчиком. Галинке нравится его чуб — не чубчик, а волнистый светлый чуб, спадающий на изогнутую бровь. Нравится и глаз под этой бровью — подмигивающий, яркий.

Удивительно хорошо вечерами в сарае. В саду темнеет, потом вылезает в небо луна — с каждым днем она все позже вылезает и становится все ярче и круглее. А в сарае горит керосиновая лампа — уютная, потрескивающая внутри. Все предметы и люди отбрасывают на стены смешные тени, особенно смешная тень у печки — напоминает носорога. Сидишь в уголке и знаешь, что давно пора домой, мама будет ругать, а папа скажет, что отправит ее в Сухум, а то «совсем одичала здесь»…

В этот вечер Галинка никак не может уйти. Все сегодня особенно дружные и добрые. Звонко повизгивает напильник в руках Липатова. Никита сверлит отверстия в глыбе угля — брови нахмурены от старания, сверло шипит и подвывает, но и этот звук Галинке нравится. Люба и Катерина наматывают проволоку и тихонько поют:

Мы простимся с тобой у порога,И, быть может, навсегда…

Помолчат, потом снова начинают:

Мы простимся с тобой у порога…

— Да проститесь наконец, девушки! — кричит Палька. — Сколько можно?

Все смеются. А Палька начинает припаивать к трубке «колено» и зовет Галю подержать трубку. Кузьке завидно, он подходит и тоже держит.

— Вырасту — буду работать в подземной газификации, — говорит он.

Теперь Галинке завидно, что он высказал это первым.

— И я!

Ей нравится название — подземная газификация. Важное название. «Ты где работаешь?» — спросят инженера Галину Русаковскую, а она гордо ответит: «В подземной газификации». Да, но к тому времени не будет ни этого сарая, ни этой печки, а будут станции с кафельными плитками, как в ванной. Неинтересно…

— Нет, я буду делать что-нибудь другое, — говорит Галинка и представляет себе какой-то другой сарай и какие-то другие, диковинные сооружения. — И поеду туда, где еще никто не был.

Она краснеет — Палька перестал паять, и очень внимательно смотрит на нее.

— Правильно, Галя! — говорит он по-товарищески. — Знаешь, кем тебе надо стать? Изыскателем!

Галинка не знает, что это такое. Спросить — или не спрашивать? Выручает Кузька, у него вопросы всегда вылетают без задержки.

Палька продолжает паять и вразбивку, между делом, объясняет, что такое изыскатель. И вдруг выясняется, что Никита был изыскателем и жил в палатке, пока его не уволили из-за стервы Сони.

— Я был мастером по бурению, — говорит Никита, пошевелив бровью. — Вот как сейчас, только скважины в сто раз больше. А теперь кончу техникум и буду геологом. То есть тем же изыскателем, только в сто раз умней.

— И я буду геологом, — решает Галинка и представляет себе, как она карабкается по горам рядом с Никитой и он называет ее подружкой и хвалит ее, потому что она ничего не боится. — Не Гео, а геологом-изыскателем. А папа мой Гео. Химик.

Саша отрывается от какого-то сложного подсчета.

— У твоего папы самая умная специальность из всех Гео. Все Гео идут по поверхности, а он забирается в самую сердцевину, можно сказать — в сто раз глубже, чем все остальные Гео.

Галинке приятно, что у папы такое умное Гео, но все-таки папино Гео скучное, папа все время сидит за столом, значит, сам ни в какую сердцевину не забирается. Изыскатель — это куда интересней. Если бы удалось убежать на воскресенье в экспедицию!

Но тут раздается далекое:

— Га-лин-ка! Га-лю-у!

Так мама оповещает о себе.

Палька пятерней приглаживает волосы и мчится за калитку. Когда он возвращается с мамой, у него чужой, неестественный вид и нелепый смешок, он суетится и норовит задержать маму здесь. На маме одно из самых красивых платьев и туфли с высоченными гранеными каблуками, она садится на виду и палочкой счищает с них налипшую грязь. Палька смотрит на ее туфли и забывает на полуслове, что начал говорить.

Галька забилась в темный угол сарая и насупилась. Она видит, как вся подобралась Катерина — вот-вот скажет что-нибудь злое. Липатов начинает издалека разговор о поездке. Галя боится — если он скажет о Галиной просьбе и мама не разрешит, потом уж никто не согласится взять ее.

И вдруг все оборачивается чудом, настоящим чудом!

— И мы с вами! — восклицает мама. — Олег Владимирович давно мечтает навестить Митрофанова, это же его друг. Едем! Едем! Олег Владимирович возьмет в институте машину!

Галинка задыхается от восторга. Если поедут мама и папа, ее тоже возьмут — это само собой разумеется. Хватит ли места в машине для Кузьки? Ну вот, теперь и Палька увязался!..

— Интересно, — говорит Саша. — По-видимому, нам торопиться некуда? Все решено, можно отдыхать?

Липатов смущен. Палька недовольно бормочет:

— Я тебе, кажется, устроил отсрочку.

И тут выступает вперед Катерина.

— Дуришь, Саша. Посмотри, на кого вы похожи! Себя заморил и Любу заморил. Сколько ночей мы тут провозились? А ведь и мне, и Любе, и Липатушке — с утра на работу! Не спим, не дышим. Как хочешь — в субботу закрываю сарай на замок.

Люба бросается к ней на шею и неожиданно начинает плакать. Саша растерянно топчется рядом. Кузьма Иванович говорит:

— Довели девку, изобретатели!

Теперь Галинка боится одного — хватит ли мест в машине. Но мама сегодня прямо удивительно добрая!

— В институте есть крытый грузовик, — вспоминает она. — Фургон со скамейками. Когда я была комсомолкой, мы ездили в таком на воскресники — копать траншеи для водопровода.

Кажется, все поражены не меньше, чем Галинка, — мама была комсомолкой и копала траншеи для водопровода!

— Олега Владимировича, как профессора, мы посадим в кабину. А сами — в кузов! И всю дорогу будем петь песни!

Мама смеется, увидев изумленное лицо Пальки.

— Пошли домой, Галя! Ты совсем отбилась от рук.

Улица — вся голубая. Луна очень яркая и кривая — как арбуз с подрезанным бочком.

— Нет, не надо провожать нас. Мы с Галей прогуляемся и помечтаем вдвоем при луне.

Галинка злорадно желает Пальке спокойной ночи. Забирается под мамину руку и шагает рядом с нею, прижимаясь к ее теплому боку и прислушиваясь, как тихонько шуршит на ней шелк.

— Тебе никогда не кажется, Галюнька, будто все кругом — незнакомое, как во сне, и ты — уже не ты, а кто-то другой?

— Иногда, — неуверенно отвечает Галинка, и тотчас ей начинает казаться, что этой дороги она никогда не видала и она — уже не она, а кто-то другой.

— Посмотри, у луны одна бровь выше другой и глаз прищурен, видишь?

— Как у Никиты. Подмигивает.

Мама смеется и крепко обнимает Галинку. Идти так неудобно, зато приятно.

— А ты знаешь, дочка, что жить — замечательно хорошо?

После этого мама молчит до самого трамвая. Улица голубая, небо голубое и мама — голубая, незнакомая, очень любимая.

Отец, слава богу, совершенно устранился, характеристику написала Липатова. Практика кончалась, через несколько дней — в Москву!

Игорь с удовольствием предвкушал встречи с товарищами — у каждого куча впечатлений. И есть чем погордиться перед ними. Думал он и о встрече с матерью — она собирается в Углич к больной сестре, но ждет его возвращения, чтобы «наладить» сына так же, как она всегда «налаживает» отца после очередной экспедиции. Приятно и лестно. Нужно будет поскорее написать содержательный отчет о практике, немедленно приняться за диплом и защитить его с отличием. А там — самостоятельность где-либо на гидростройке, обязательно — на большой, где есть масштаб, где можно развернуться! Честолюбие? Ну и пусть! Чувствую я, что могу? Чувствую. Отец опытен и умен, а делал массу ошибок, тут недосмотрит, там забудет. А я все примечал — и ему подсказывал. Я знаю, как нужно. Так и дайте мне проявить себя!