Источник - Маргарита Полякова

— Мы соберем все свои силы и завоюем земли твоих предков! — продолжал разоряться Рудольф.

Ага, как же. Завоюешь ты земли моих предков. Ты их найди сначала. А потом уже можешь приходить туда с армией. Желательно зимой. Чтобы сохранить об этом походе наиболее яркие воспоминания. Однако Рудольф продолжал воинственные речи еще минут десять, пока не выдохся окончательно. Видимо, проснувшийся в нем большой воин огляделся по сторонам, потом посмотрел на часы, лег и снова заснул. Куда уж Рудольф лезет не в свое дело? Неужто правда хочет стать военачальником? Но ведь генералу надо ходить в походы, когда война, а это такая докука! К тому же там еще и стреляют, пуля может угодить прямо в копчик. Рудольф, зайка, тебя это не пугает? Оно тебе надо? Напряги свои щучьи мозги! С непривычки это будет трудно, но надо же когда-то начинать! Нда. Глухо. Похоже, даже если бы в голове мага и появилась умная мысль, совершив ради этого марш-ползок, она скончалась бы там от одиночества. Мне одно интересно — и как Дандромеда с Рудольфом умудряются власть в руках удерживать? Неужели за их спиной стоит Таштен? Другого объяснения я просто и найти не могу. Дандромеда — манерная идиотка, искренне считающая себя великолепной, а ее маг вообще на 23 из тормозной жидкости состоит. И с этими придурками Байрону придется существовать до конца его дней! Судя по кислой физиономии графа Олмума, он уже впечатлился данной перспективой и явно от нее не в восторге. Хе… а кому легко? Не надо было перебегать во вражеский лагерь. И предавать меня не надо было. Никогда не говори «гоп», пока не увидишь, во что впрыгнул. А теперь уже менять что бы то ни было поздно. Это закон подлости такой, что когда ты получаешь то, что ты хотел, оказывается, что это совсем не то, чего ты хотел.

— Ты приговариваешься нами к смерти через сожжение! — объявила, наконец, Дандромеда.

— Скоро? — безразлично поинтересовалась я.

— Как только мы прибудем в столицу! — пробасил Рудольф.

— Прекрасно! Теперь я могу, наконец, идти в тюрьму? — нетерпеливо поинтересовалась я. Компания Светлых удивленно вытаращила глаза. Наверное, на их памяти я была первым человеком, который добровольно просился за решетку. Но я так устала!

— Даже не надейся, ты не сможешь сбежать из нашей тюрьмы! — вспыхнула Дандромеда, недовольная тем, что я так ни в чем и не раскаялась.

— Я и не собираюсь. По крайней мере, до завтра, — ехидно заметила я. Ну а что я могу поделать, если мне нравится дразнить эту курицу? Ну смешно ведь, когда она начинает хлопать глазами и открывать рот, не зная, что сказать в ответ.

— Непочтительность к Владычице Света карается публичной поркой! — вступился маг.

— И что? Народ сразу после порки становится почтительнее? — удивилась я. Надо же… есть все-таки в этом мире такие вещи, о которых я не только никогда не думала, но и никогда не придумала бы, как начать думать, чтобы до этого додуматься.

— А за то, что ты напала на воинов Света и ранила некоторых из них, тебе перед сожжением отрубят руки, — зло сообщила Дандромеда.

Нда. Гуманность Светлых поражает меня с каждой минутой все больше и больше. И наглость тоже. Это надо же заявить, что я первая напала на воинов Света! Бред! Во-первых, я ни на кого не нападала, а во-вторых, война есть война. Тоже мне… страна испытала бурю массового негодования, когда выяснила, что солдат на войне вообще-то могут и убить! Они разве за этим туда поехали, вооружившись мечами?

— А если я раскаюсь? — поинтересовалась я. Не то, что бы мне хотелось это сделать, а так, в принципе.

— Тьма не может искренне раскаяться и встать на сторону Света! — торжественно возвестила Дандромеда. Любопытно…

— А как же Байрон? — не поняла я.

— Он для тебя не Байрон, а граф Олмум! Не смей больше называть его по имени! — подскочила Дандромеда.

— Да ладно, не больно-то надо, — пожала плечами я. — И все-таки, как же быть с этим вашим графом?

— Что ты имеешь в виду, исчадие Тьмы? — брезгливо поинтересовался Рудольф.

— Да вот Дандромеда утверждает, что Тьма не может раскаяться и служить Свету. Но ведь граф раньше был воином Тьмы. И однако же сейчас он прекрасно служит Свету. И даже собирается жениться на Владычице.

— Байрон — это совсем другое дело, — вспыхнула Дандромеда.

— Почему это? — искренне удивилась я. — Неужели только потому, что граф приглянулся тебе внешне?

— Нет. Потому что Байрон воин! — отрезал маг, покраснев от негодования. — И воин, и даже правитель могут перейти на другую сторону и заставить свой дар служить иным целям. А Источник Темных сил не сможет это сделать, даже если захочет. Ведь ты же умеешь создавать только монстров.

— А им нельзя сражаться за Светлых? Почему? — удивилась я. — Только потому, что у них такая непрезентабельная внешность? Глупо! Хотите, я вам эльфа создам? — взмахнула я рукой.

Эльф получился довольно приличный. Красивый, изящный, обаятельный и (главное) безоружный. Ну я же не хочу, чтобы меня пристрелили прямо здесь, в зале! А Байрон именно это и захотел сделать, прицелившись в меня из арбалета. Боже мой. Неужели этого мужчину я искренне любила? С ума сойти! После предательства Байрона я не испытывала к нему даже ненависти. У меня словно что-то сломалось внутри. Я с улыбкой развеяла эльфа и выжидающе посмотрела на Дандромеду. Та никак не могла прийти в себя от увиденного.

— Ну? Что скажете? — ядовито поинтересовалась я. — Монстры ведь бывают разными. Главное — чтобы они отличались от людей.

— Стража! — буквально взвизгнул маг. — Проводите Источник в тюрьму! А ты знай, — злобно обернулся ко мне Рудольф, — что сбежать тебе оттуда не удастся. Эту тюрьму я создал специально для тебя! Есть какие-нибудь вопросы?

— А как же! Сколько тонн клевера от каждой курицы-несушки вы положите в закрома после обмолота зяби?[5] — озадачила я Светлых и отправилась отбывать первый в своей жизни срок.

Доставшаяся мне камера оказалась на редкость отвратительной. А я-то думала, что свои места заключения Светлые содержат в образцовом порядке. Впрочем, маг же сказал, что данное помещение было создано специально для меня. Дескать, цени, злобная тварь! Угу. Сижу и ценю изо всех сил. Думается мне, что Рудольф, чтобы не тратить сил, адаптировал под камеру одну из подземных пещер. Поскольку окружающая меня обстановка явно была нерукотворной. Такое совершенно произведение каменного искусства могла создать только природа. Я осмотрелась по сторонам. Было полное ощущение того, что стены моей камеры подперты гигантскими колоннами, похожими на статуи чудо-вищных богов. Чадящий, тусклый свет единственного на все помещение факела обрисовывал их перепутанные как в кошмарном сне раскрытые пасти, глазницы, и переливы огромных тел. Потолок камеры ощетинился шпагами и стрелами сталактитов, а ребра некоторых колонн походили на лезвия мечей.