Граненое время - Борис Сергеевич Бурлак

А тут еще отчитывайся за квартал. Начальник экспедиции хотел послать ее с отчетом в геологическое управление: раньше бы она с удовольствием поехала в область, но сейчас отказалась: шутка ли, потерять две недели в такую пору. Начальник не настаивал, поняв ее по-своему, по-мужски, и улыбнулся этак загадочно. Мужчины, мужчины, всегда они себе на уме, вечно на их лицах улыбочки провидцев: мы-де все отлично понимаем, только помалкиваем, как люди деликатные.

Но и женщины, будто сговорившись, перестали интересоваться ее житьем-бытьем. Встретятся на улице или в магазине, учтиво поздороваются, бросят короткий взгляд и пройдут мимо. Даже Надя с Ольгой Яновной давненько не навещали ее с наступлением весны.

Так и образовывается вокруг тебя искусственная пустота, в которой остаешься наедине со своими мыслями. Никто не хочет помешать тебе неосторожным словом, нечаянным советом.

...Витковский застал Наталью Сергеевну врасплох: она только что закончила мыть полы. В ситцевой юбчонке, в старых туфлях на босу ногу, она растерянно кивнула ему непричесанной головой и вышла в другую комнату переодеться.

Как не вовремя заявился! Ничего не поделаешь — ты уже сама себе не хозяйка.

Павел Фомич был в прекрасном настроении. Весь вечер рассказывал о поездках по совхозу, который вот-вот должен начать сев. Высок, прям, собран, он будто помолодел за последние недели. Морщины под глазами и на лбу сделались помягче, и все его крупное лицо, с этим синеватым следом порошинок на подбородке, было добрым.

— Вы ко мне заезжали, не отпирайтесь! — сказал он и, взяв ее за руку, легонько притянул к себе. — Моя тетя Паша по достоинству оценила ваш наряд.

— Я была в тот день в райкоме.

— Понятно, туда не ездят в комбинезонах. Но откуда Пелагее Романовне знать такие тонкости!..

Он говорил теперь о пустяках, несвязно, сбивчиво. Наталья с некоторым испугом и удивлением посмотрела на него. И тогда он близко заглянул в ее глаза, повременил и, вдруг решившись, одним движением руки обнял ее за плечи и тут же цепко, сильно перехватил в самом извиве талии.

— Павел. Фомич!..

Но он уже не слушался ее, — и она поняла, что не в силах противиться ни ему, ни самой себе. (Ах, что бы там ни говорили о руководящем начале разума, но именно чувства правят женскими судьбами.)

— Павел, Павел... — мягко упрекала его Наталья.

Когда, наконец, она уловила мерное тиканье будильника, за окном белым светом сияла полная луна. Наталья приподнялась на локте и стыдливо затаилась: он лежал рядом, слабо улыбаясь. Она хотела было поправить плечико сорочки, но он не дал. Он вообще не дал ей опомниться. И вот опять отдалился, пропал звонкий перестук часов. Время старалось обойти Наталью стороной. Да неужели все это наяву?

Потом немного привыкнув к этой яви, она уже сама отвечала ему той доброй, застенчивой лаской, на которую способна лишь жена и которой достоин только муж.

Потом она уснула и не слышала, как он собрался и как уехал. Проснулась на рассвете. По всему поселку наперебой кричали петухи, по улице прошел грузовик, за ним второй — оконные стекла вызванивали тревогу. Наталья вскочила, зажгла настольную лампу и зажмурилась от света. Из сеней струился холодок — дверь была приоткрытой: заходи, кто хочет, теперь некого бояться, теперь все определилось окончательно.

Наталья зябко поежилась, набросила халат, присела к столу. Вот и кончилось ее вдовье одиночество. Долго-долго выбирала она из множества тропинок свою — единственную, которая ведет не к потайному родничку, а к полноводной реке жизни. Она проходила мимо брошенных родников, не останавливаясь, хотя и мучила, ох, как мучила ее временами жажда...

Совсем рассветало. Наталья отворила окно, жадно вдохнула терпкий, настоенный на ковыле, степной воздух. Что это, как кружится голова? Повернулась к зеркалу, нерешительно взглянула на себя, — как осунулась-то! — и пошла из комнаты.

Над протокой в вышине пели жаворонки. Над тем берегом кружил одинокий беркут, то плавно снижаясь вдоль накатанного большака, то взмывая ввысь, когда по дороге проходили грузовики. Солнце только поднялось из-за дальнего озера, кажется, еще не стряхнув с себя волглых камышинок. Где-то неистово гоготали дикие утки, и чирок, отбившийся от стаи, молнией метался над водной гладью — так, что от него шарахались воробьи. На верхушке плакучей ивы пел скворец, самозабвенно трепеща посеребренными крыльями. Кого не тронет его страстная песнь о любви, кто не вскинет голову, не остановится, как зачарованный!

На земле тоже была весна: будто всю ночь напролет лил необыкновенный, зеленый дождь. Почки на деревьях уже набухли, и ветви, еще недавно налегке шумевшие под зимним ветром, грузно обвисли от непривычной ноши. Скоро, скоро начнут пощелкивать, лопаясь, тугие почки, и распустятся крошечные парашютики резных шелковистых листьев.

Однако как сильно кружится голова. Наталья села на скамейку у забора, увитого жилистым старым хмелем. Надо бы вскопать грядки, привести в порядок двор, да сил нет сегодня... Наталья смутно представила себя матерью и прикрыла глаза ладонью, чтобы представить это яснее.

— Нежитесь под солнышком, Сергеевна?

Она встрепенулась — к ней подошла с лукавой ухмылкой на одутловатом лице вездесущая соседка.

— Доброе утро, Сергеевна! Не выспалась, сердечная. Поздненько уехал от вас гостёчек дорогой, на коровьем реву. Я встала подоить свою буренку, смотрю, а товарищ Витковский хлопочет у машины. Долго не мог завести мотор, ночка была холодная... Вы, Сергеевна, не обращайте ни на кого внимания. Когда вдова плачет — никто не видит, а когда поет — слышат все.

Чтобы разом прекратить весь этот разговор, Наталья встала, бросила на ходу:

— Извините, мне на работу.

— Куда так рано, поберегли бы здоровьице лучше, на вас же лица нету, — вдогонку ей спешила высказаться болтливая бабенка.

«Лица нет. Теперь разнесет по всей округе, — подумала Наталья, тщательно укладывая волосы. Она даже губы сегодня покрасила, а то, действительно, вид как у больной. Только в глазах прибавилось того глубинного света, который всегда выдает влюбленных женщин. Ну и пусть выдают ее эти глаза, пусть соседка расписывает во всех подробностях, как спешил Витковский затемно выбраться из поселка, — ей, Журиной, нечего скрывать от людей. Она за всю свою вдовью жизнь ни у кого не взяла и крупицы радости.

Дул теплый ветер, день разгорался быстро. В такой день сидеть за письменным столом — пытка. Наталья хотела поехать на дальнюю буровую, где не была с марта, однако главный геолог послал ее на стройку уточнить капитальные затраты на промышленную разведку.

— У них титульный список исправляется чуть ли не ежедневно, как сводка погоды. Поинтересуйтесь, что там осталось на нашу долю, — сказал главный.

В другое время она бы ответила