Качели судьбы - Ирина Глебова

Вадим Романович Лесняк стремительно стал самым популярным человеком в городе. Изгой прежнего режима, он, конечно же, был ярым демократом и реформатором. Без него, прекрасного оратора, практически не проходил ни один митинг. И депутатом в Верховный Совет он был избран легко, на «ура!». А потом так же легко сложил свои депутатские полномочия, чтобы принять новую должность – из рук «Самого». И это уже по-настоящему мощно. И очень перспективно.

Никто, конечно, не догадывался о разговоре на «конспиративной» квартире – последнем разговоре на последней встрече. Кагэбист – их за последние годы сменилось несколько, но все были корректны, спокойны, властны, – сказал ему:

– Пока, Вадим Романович, встречаться не будем. Вы отлично вживаетесь в новую ситуацию, продолжайте это делать. Считайте, что выполняете наше особое задание, пробирайтесь в верха новой власти. И что бы там ни говорилось и ни писалось в нынешней свободной прессе, будьте уверены: наша организация сумеет постоять за себя, и за своих лучших агентов. А счёт ваш в банке будет, как и раньше, пополняться.

Внешне у Вадима всё складывалось прекрасно. Года через три после этого разговора он был уже крупным политическим деятелем, популярным и авторитетным. А в душе – в душе у него клубились переплетённые и запутанные чувства. Ненависть к новой власти: она разрушила его устойчивый и спокойный мир, где всё было ясно и привычно. Но, ненавидя, он всё больше вживался в новые обстоятельства. Они давали ему невероятные возможности – власть и деньги. Большие деньги! Он уже был акционером нескольких коммерческих банков, учредителем трёх совместных с зарубежными фирмами предприятий. Гонцы приходили к нему сами, сами предлагали. Он просто соглашался. И деньги текли таким потоком, что ручеёк кагэбистских взносов казался жалким. Но, в то же время, Лесняк не был уверен, что «контора» не имеет отношения к этому бурному денежному потоку. Он ведь их агент и выполняет задание – ни на день Вадим об этом не забывал. Знать это было и сладко, и страшно. И с каждым днём страшнее. Ведь в журналах и газетах открывались такие тайны КГБ, о которых, казалось, никто никогда не узнает. Становились доступны архивы. Всё чаще журналисты писали о том, что вот-вот начнут публиковать списки агентов… Но, может, все эти слухи тоже исходили из «конторы» и имели тайную цель? Душа Вадима разрывалась от непонимания и растущего страха. И вот тогда на его пути вновь стала попадаться Тополёва – случайно или нет?

Однажды на митинге, когда он пламенно разоблачал уже почти опальных коммунистов и кагэбистов, он увидел её. Лариса стояла в первых рядах и смотрела на него знакомым насмешливым взглядом. Он испугался, с трудом закончил, скомкав, свою речь. И увидал, что когда начал говорить следующий оратор, она спокойно выбралась из толпы и ушла.

Вскоре он выступал по городскому телевидению. Шла запись беседы с ним, когда, подняв голову, он увидел в кабине режиссёра Тополёву. После записи он подошёл к ней, поздоровался. Она сказала, что делает сценарий для другой редакции, а сюда заглянула навестить подругу. Они немного поговорили, очень мимо так, ни о чём. Однако фразочку: «Твоё время пришло, Вадик», – она явно ввернула с подтекстом. И он не поверил в случайность встречи. Особенно когда столкнулись они и третий раз – за короткий срок. Это случилось на заседании городского депутатского корпуса, куда Лесняка всегда охотно приглашали, просили совета и помощи. Лариса была среди журналистов, которые обычно эти заседания посещали. Но она пришли впервые, именно теперь.

Вадим знал, что Лариса Тополёва – или теперь уже Климова, – не работает в штате ни одной редакции. Однако часто делает материалы на радио, телевидение и даёт статьи, обычно в одну городскую газету. Публицист она отличный: когда надо – хлёсткий и доказательный, в других случаях – мечтательно-романтичный. Читатели её знали, ждали этих статей. Лесняк с ужасом представил: что, если она напишет о нём всё, что знает! Ведь сейчас публикуют всё, что угодно. А это будет разорвавшаяся бомба, сенсация! И полная его гибель. Раньше государство защищало его – он был его разведчиком во вражеском стане. А теперь? Теперь он шпион в своём государстве. А Тополёва явно собирает на него компромат…

Недавно Вадим побывал в Соединённых Штатах с группой депутатов. Встречался там с диссидентами, которые давно туда уехали, среди них были и его знакомые. Но вот в город Цинциннати он не поехал, не смог себя заставить. Там жили Аркаша Жиров и Нинка Картуш, самые, казалось бы, близкие друзья. Аркаша отсидел пять лет в политических лагерях, а когда освободился, сразу уехал в Штаты, прихватив с собой Картуш. Та, стерва, угомонилась наконец-то, стала добропорядочной женой. Вадик знал, что живут они довольно обеспеченно, издают свои книги, редактируют чужие, занимаются всё той же правозащитной деятельностью. Вадим завидовал им – до чёрной боли, до бессонных ночей! Иногда думал: лучше бы, как Жиров, отсидел тюрьму, теперь бы жил в Америке спокойно, у Бога за пазухой… Но нет! У него свой путь. Он пробьется на самый верх власти, будет управлять миллионами людей, целой страной. «Контора» поддержит его, как всегда это делала – он ведь выполняет особое задание! Если только на пути не станет Тополёва. А она, похоже, уже становится.

Последние три года Вадим переписывался с Аркадием и Нинель, написал и о том, что собирается в Штаты. Но они почему-то долго не отвечали, а когда письмо пришло, оно показалось Вадику слишком коротким, слишком сдержанным и осторожным. И у него заныло сердце от догадки: это Тополёва! Она написала им, всё рассказала. Они ждут его, чтобы разоблачить, предать огласке! И хотя Вадик понимал, что это всего лишь догадка, но не поехал в Цинциннати, не сумел преодолеть страх. И там, в Америке, впервые подумал: «Хорошо бы Тополёва умерла». Он не сомневался – вместе с ней умрёт и его страх.

Он стал об этом думать. Всё чаще и чаще. Казалось: столько людей погибают от несчастных случаев, от внезапных болезней – рака, инфаркта. Почему бы этому не случиться с ней? Ведь погубит же она его, кругами ходит вокруг, выжидает момента! И он знает, какого момента: через год должны начаться выборы правительства. Вадим был одним из немногих, кто знал: предполагается введение должности Президента страны! Конечно, эту должность займёт «Сам». Но время сейчас такое непредсказуемой! Как знать, как знать…

Вадим мог бы уже сейчас постоянно жить в столице, лишь наезжая в родной город. У него была там квартира – правительственная, и ещё одна, наличие которой он не афишировал: собственная, купленная на свои деньги. Когда-нибудь – скоро – он купит себе коттедж и в Америке, в тихом приятном городке. Но для этого нужно будет сначала сделать два дела. Первое – войти в самые близкие к будущему президенту круги. Потому Лесняк и не переселился окончательно в столицу – ещё не время. Ему нужен родной город: здесь его авторитет на виду у всей страны. В столице «советников» слишком много. Простые люди их толком не знают. А скоро эти «простые люди» станут избирателями. Кого тогда они вспомнят? Молодого, делового, не столичного – и это тоже плюс! Вот тогда и сделает он последний шаг – к президентскому креслу. А, может, и в само кресло? – от себя-то Вадим подобных планов не скрывал. Но чтобы это случилось, нужно сделать и второе: обезвредить человека, который держит его в постоянном страхе разоблачения и единственный может его погубить. Пока жива Тополёва, не иметь ему ни президентского кресла, ни спокойной жизни в Америке.

Так он пришёл к решению. И был последний толчок. В начале весны Вадим выступал в городском лектории перед молодёжью. Такая непринуждённая беседа: о себе с экскурсом в прошлое, о трудностях государственной работы, о прекрасных планах, которые он мог бы воплотить, будь у него побольше власти… Да, выборы будут ещё только через год, но он человек предусмотрительный – предвыборную компанию начинать надо уже сейчас. Беседа шла очень хорошо, легко, со множеством вопросов, на которые он отвечал, когда надо – весело и остроумно, когда надо – задумчиво и серьёзно. А когда публика стала расходиться, к нему подошёл паренёк. Он назвался Дмитрием Жилиным, сказал, что пишет стихи и что был бы счастлив, если бы Вадим Романович, как поэт старшего поколения, дал им оценку.

Мальчик был хорош! Румянец смущения делал его лицо ещё нежнее, мягкие волосы кольцами лежали на лбу, в движениях скользили лёгкость и грация. У Вадима перехватило дыхание, жжение, возникшее в груди, поползло вниз, к животу… Но он сумел справиться с голосом, с рукой, которой так хотелось обнять мальчика за плечи, притушить предательский огонёк в глазах. Рано, пока рано, можно отпугнуть парнишку. И он спросил доброжелательно:

– Стихи у тебя с собой, Дима?

– Нет, я, честно говоря, не думал, не знал… Дома.

– Ничего, я на машине. Подъедем сейчас к тебе, возьмёшь стихи, посидим где-нибудь в кафе, обсудим.