Коварная (ЛП) - Алеата Ромиг

Откинувшись назад, как мне было сказано, я оставила руки лежать по бокам, молясь, чтобы они там и остались.

– Моя умница. А теперь, возьмись за изголовье кровати.

Я покорно подняла руки, и боль в плечах заглушила боль в сосках.

– Держись крепче, милая. Не закрывай глаза. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, твоего мужа. Это и отличает нас от твоих встреч с нашими друзьями. У нас, Тори, особенная связь. Твои серые глаза говорят куда больше слов. И я хочу видеть в них каждую твою эмоцию.

Он взял зажимы для сосков и поднял их над моей головой. Мои глаза округлились от испуга. Какого хера? От них точно не станет лучше.

– Не нужно, – с укором произнёс Стюарт. – Никогда не смотри на меня со страхом. Я не собираюсь снова использовать их, не сегодня.

Он пососал каждый сосок.

– Признаюсь, когда я понял, что зажимы всё ещё на тебе, мне захотелось увидеть твои глаза, когда он снял их. Мне захотелось узнать, что ты почувствовала. Мне не хватает этого, когда твои глаза закрыты. Я скучаю по тому, что могу увидеть, о чём ты думаешь.

Если бы он только знал, о чём я думала. Хотя он с нежностью ласкал мою грудь, болезненные ощущения не исчезали. Я сжала зубы, чтобы не заплакать.

– Должно быть, когда кровь приливает обратно, она вдыхает жизнь в твои соски.

Вдыхает жизнь?

Это чудовищно больно! Поэтому размазалась моя тушь. Я могла сдержать слёзы, вызванные унижением, этому я научилась. Но слёзы, которые вызывала физическая боль, сдержать порой было невозможно.

Кровать дрогнула, Стюарт поднялся.

– Я очень горжусь тобой, детка. Это был очень важный друг, и он хочет посетить нас снова. Ты даже представить себе не можешь, каким счастливым это меня делает. Ведь мы хотим, чтобы и наши друзья были счастливы, правда?

Хотел ли он получить ответ на свой вопрос? Если да, то я бы ответила: «Ни хрена!» Его дружки могли поискать счастье в каком-нибудь другом месте.

Раздеваясь, Стюарт сказал:

– На мне слишком много одежды по сравнению с моей красавицей-женой. Ты только посмотри! Твоя киска всё ещё не насытилась. Мне нравится наблюдать за тем, как ты кончаешь. И когда сейчас ты снова будешь кончать, то будешь выкрикивать моё грёбаное имя. Ты сделаешь это для меня, Тори? Будешь выкрикивать имя своего мужа?

Я ненавижу тебя, мать твою!

– Да, Стюарт, я буду выкрикивать твоё имя.

Он взял свой член в обе руки и провёл одной из них по всей его длине, вновь оказавшись на кровати и встав на колени рядом с моим лицом.

– О, милая, я буду трахать тебя в твою мокренькую киску до тех самых пор, пока ты не закричишь моё имя. Но я не буду кончать в тебя, не в этот раз. Я кончу на твои восхитительные сиськи. А потом буду смотреть, как ты втираешь мою сперму в свои соски. – Он наклонился ближе, утыкаясь носом в мою шею. – Видишь, детка, я же обещал, что им станет лучше. Ничто не облегчит твою боль так, как порция спермы твоего мужа. Правда?

Он размазал блестящую жидкость с головки его члена по моим губам.

– Оближи свои губы, Тори. Дай мне увидеть твой язычок.

Я сделала, как он сказал. Его солоноватый вкус, присущий только ему одному, помог мне забыть об особом друге. Это было ненавистно мне, но одновременно я хотела большего, чтобы изгнать друга из памяти. И Стюарт помогал мне в этом, помогал забыть.

Я ненавидела его, но нуждалась в нём.

– О, чёрт, – продолжал он, – теперь передо мной стоит дилемма: оттрахать тебя в рот или в твою киску. Слишком много вариантов.

И снова он начал водить членом по моим губам.

– Открой рот пошире, начну с твоих прекрасных аккуратных губ. Ты хорошо поработала с нашим другом. Каждый раз, когда ты сглатывала, я возбуждался всё больше.

Он встал на колени над моим лицом и протянул надо мной руку, чтобы взяться за изголовье кровати. Я открыла рот и выставила вперёд подбородок, чтобы подстроиться под его размеры.

– Чертовски хорошо. – Он стал двигаться, его знакомый запах помог мне расслабиться, и моё тело стало непроизвольно реагировать. Желая, чтобы всё это побыстрее закончилось, я начала сосать сильнее.

– Детка, не жадничай. Ты же не хочешь, чтобы я кончил сейчас. Твоя киска тоже ждёт своей очереди.

– Вик?

Я открыла глаза и повернулась к сестре.

– Что?

– Я говорила с тобой, но ты отключилась.

– Прости. Погрузилась в свои мысли.

Нет, мать вашу, меня ни капельки не огорчала ни смерть Стюарта, ни его страдания. И плевать мне хотелось на то, что сказал Трэвис. Стюарт заслуживал каждой минуты боли и страданий. Когда дверь грёбаного склепа закроется, глубоко внутри я буду ликовать. И если кто-то хотел, чтобы я продолжала заниматься тем, чем занималась, что ж, они не знали настоящую Викторию Харрингтон. Настоящая Виктория Харрингтон не была шлюхой. Оглядев своё чёрное платье, чёрные чулки, чёрные туфли и чёрную сумку, я распрямила плечи и тут же почувствовала вес чёрной шляпы с широкими полями. Нет, я была чёртовой вдовой – чёрной вдовой, и я не собиралась сдаваться без боя.

Уголок моего рта бессознательно поднялся. И тут же я поймала взгляд Трэвиса в зеркале заднего вида.

Знал ли он? Казалось, он знал почти всё. Но известно ли ему, что я убийца?

– Вик? Ау?

Я снова посмотрела на сестру и вздохнула.

– Вэл, я в порядке, правда.

– Нет, ты не в порядке. Ты перенервничала. Я поеду к тебе домой. Мне не нужно в больницу до завтрашнего вечера, так что я останусь. И я собираюсь дать тебе снотворное, такое, что не только поможет тебе уснуть, но и хорошенько выспаться.

Я покачала головой. Вот это лишнее. Я хотела поговорить с Паркером. Мне нужно было выяснить, с чего ему пришло в голову, что я стала бы подписывать те бумаги.

– Мне не нужна нянька, – оскорбилась я и кивнула головой в сторону передней части машины. – Одна у меня уже есть, и не забывай про Лизу и Кристину. По-моему, этого более чем достаточно.

Я взяла руку Вэл и крепко сжала её.

– Я совсем не против твоей компании, но мне хочется лишь одного – вернуться домой, оказаться подальше от всех этих людей.

Машина завернула на кладбище и уже ехала вдоль колумбария.

– Ты останешься в пентхаусе или уедешь в поместье? – спросила сестра.

– Если честно, то я об этом не думала. Но пока я останусь в квартире.

Вэл положила руку на моё колено.

– Я понимаю, тебе тяжело вспоминать о той комнате, где он умер. Пока оставь там всё, как есть, так будет лучше.

Я покачала головой.

– В комнате уже убрались; она провоняла. Мебель вынесли. И одежду. – Глаза Вэл становились шире с каждым моим словом. – Кое-что упаковали в коробки, но, честно говоря, я думаю, что отправлю их на благотворительность.

Машина остановилась.

– Это всё хорошо, но ты не должна была…

В этот раз я похлопала её по коленке.

– Сестрёнка, я люблю тебя. И я знаю, что ты знаешь, что следует делать. Но я сделала то, в чём сама нуждалась. Если потом я пожалею об этом, ты сможешь меня пожурить.

Дверца открылась, и внутрь проник солнечный свет. Взяв свои солнцезащитные очки и сумочку, я стала пробираться к выходу.

– Останься со мной, Вэл. И пожалуйста, сделай так, чтобы мама держалась подальше. Разбираться с ней сейчас – это слишком для меня.

Вэл кивнула, и мы обе встали. Мои глаза, скрытые под чёрными очками и полями шляпы, радостно блестели. Мне не терпелось увидеть, как раз и навсегда закроется склеп.

Мы мужественно встали рядом с ним: я, Вэл и Трэвис. Мама, Маркус и Лайл, как и несколько уважаемых лиц, приглашённых на эту закрытую церемонию, остановились за нашими спинами. Священник произносил напыщенную речь о столь рано оборвавшейся жизни. Я даже услышала несколько слов о том, что наградой преданной жене Стюарта послужит рай. Но он ошибался. Мне не суждено увидеть рай, моей наградой был звук закрывающейся дверцы.

Я сделала это. Стюарта не стало, как и всех доказательств.

Когда мы возвращались к машине, Мэрилин коснулась моей руки и прошептала.

– Виктория, прошу тебя. Мне необходимо с тобой поговорить. Пусть этот громила проводит Вэл к машине, где поедут мальчики. Я хотела бы поговорить с тобой наедине.

– Мама… – начала Вэл.

Я посмотрела на ладонь Мэрилин, сжимавшую мою руку, и медленно подняла взгляд на её глаза. Сквозь стиснуты зубы, я прошептала в ответ:

– Сейчас не время и не место для…

С ещё большей настойчивостью, что она приобрела с тех пор, как умер Рэндал, с тех пор, как она стала по-настоящему зависеть от Стюарта и меня, мать ответила в том же тоне:

– Речь не о деньгах. Я знаю, что обучение Маркуса оплачено.

Я вытаращила глаза. Мы всегда говорили только о деньгах. И что, чёрт побери, я хотела бы ей сказать? Неверно истолковав моё сменившееся выражение лица, она продолжила:

– И спасибо тебе, я имею в виду, за деньги.