Тайна персидского обоза - Иван Любенко

— Смотри-ка, Аркаша, что этот упырь задумал! — не удержалась от негодования Глафира.

Не обращая внимания на возглас двоюродной сестры, Шахманский спросил:

— И все-таки, Клим Пантелеевич, когда вы впервые заподозрили Варенцова?

— Зайдя в его комнату, где, кстати, находились и вы, я заметил сапоги на каучуковой подошве, а ведь это любимая обувь воров-домушников. Признаться, я подумал, что таким образом Аполлинарий Никанорович бесшумно навещает госпожу Ивановскую. И это, как вы знаете, тоже оказалось не так далеко от истины. Кроме того, благодаря такой обуви он мог неслышно ступать по дому, устраивая свои бесчеловечные светопреставления. Не ускользнуло от моего внимания и три других обстоятельства: во-первых, рядом с окном его комнаты находится толстая дубовая ветка, по которой можно было легко забраться на крышу, с тем чтобы опустить в печную вытяжку спальни Елизаветы Родионовны предметы, создающие шум; во-вторых, это окно было единственным свободным от листвы, что позволяло нитке двигаться беспрепятственно; ну и, в-третьих, в случае опасности иголка с гайкой легким движением вверх вытаскивалась из рамы и оказывалась в комнате Варенцова. Именно поэтому ни доктор, ни горничная ничего не заметили, когда осматривали дом снаружи, — подытожил присяжный поверенный.

Краем глаза адвокат заметил, что Савраскин, согнувшись, словно аист, что-то старательно помечает в маленьком блокноте.

Оказавшись за его спиной, присяжный поверенный изрек:

— Надеюсь, молодой человек, вы не допустите, чтобы без дозволения Елизаветы Родионовны в прессе вдруг появился подробный отчет об этой пустяковой семейной неурядице, не так ли?

Застигнутый врасплох репортер согласно закивал.

— Что ж, господа, разрешите откланяться.

Как обычно после удачно проведенного расследования, Клим Пантелеевич достал коробочку монпансье, открыл крышечку и, выбрав цвет очередной «жертвы», с удовольствием вознаградил себя маленькой зеленой конфеткой. Уже через минуту, привычно выкидывая вперед трость, Ардашев шествовал по зеленому бульвару Николаевского проспекта.

5

Таинственное захоронение

I

Утро понедельника в редакции газеты начиналось с вавилонского столпотворения и полнейшей неразберихи, свойственной любому печатному изданию, будь то «The Times», «Le Figaro» или ставропольский «Северный Кавказ».

Жорж Савраскин, как всегда, не успевал сдать в срок колонку «Новости. Происшествия. Находки». Терзаемый муками сомнений, какая из новостей достойна стоять первой, журналист чесал за ухом огрызком карандаша и часто позевывал, вспоминая сладкую ночь, проведенную с Глафирой. Мысли прервал озорной уличный свист и крики «Го-о-шка! Го-о-шка!». Репортер выглянул в окно. Завидев знакомое лицо, рыжий, покрытый веснушками мальчуган вытер тыльной стороной ладони сопливый нос и прогундосил:

— Гош, на Соборной скелет нашли! Мужики говорят — охвицер!

— Я тебя сколько раз просил не величать меня так. Зови Жоржем! — отчитал сорванца молодой человек. — На вот, лови! Заработал! — Савраскин бросил мальчишке медную монету и, спустившись по ступенькам, выбежал на улицу.

От редакции до Соборной площади было рукой подать. На склоне горы собрались несколько человек, по всей видимости, артельщиков. Застегнув пиджак и поправив шейный платок, газетчик придал себе начальствующий вид и, подойдя к землекопам, строго спросил:

— Ну, что здесь произошло?

— Да вот, ваше благородие, копали фундамент под керосиновую будку и наткнулись на мощи, там… — облокотившись на лопату, кивком головы указал молодой парень.

В яме лежал скелет, совсем небольшого роста, одетый в полуистлевший офицерский мундир времен Николая I и сапоги. Особенно хорошо сохранились серебристые пуговицы. Правда, одной не хватало.

— А ну-ка глянь, что у него в карманах, — попросил Савраскин.

— Вам надо, барин, вы и смотрите. Наше дело копать, а не по карманам у мертвецов шарить, — огрызнулся мужик с окладистой бородой и в холщовой рубахе навыпуск.

— Назови цену…

— Да так, рублишко бы от щедрот, — нехотя ответил старший артельщик.

— Ладно, — со вздохом согласился репортер, — полезай!

Мужик не шелохнулся, но крикнул кому-то:

— Петька, чего рот раззявил? Не слыхал, что ли?

Молодой парень аккуратно спустился вниз и уже оттуда воскликнул:

— Ого, да тут много чаво!

Савраскин передал старшему рубль, и тот приказал:

— Давай все наверх!

II

В открытое окно комнаты полицейского управления залетела большая черная муха и, описав несколько кругов, нагло уселась на медаль с надписью «За храбрость», гордо украшавшую форменный сюртук помощника начальника сыска Антона Филаретовича Каширина. Сию награду он получил в прошлом году за участие в поимке банды грабителей, возглавляемой социалистом-революционером Михаилом Евсеевым и Рамазаном Тавлоевым — уголовником по кличке Рваный.

— Итак, господин Савраскин, вам должно быть хорошо известно, что любое лицо в случае обнаружения какого-либо захоронения обязано тотчас же уведомить об этом полицию. Позвольте полюбопытствовать: почему же вы не соизволили так поступить? Или вам закон не писан? — осведомился коллежский секретарь, согнав щелчком надоедливое насекомое.

— А разве я обязан отвечать на ваши вопросы, господин полицейская ищейка? — поигрывая цепочкой от карманных часов, нагло хохотнул корреспондент и забросил ногу на ногу.

— За оскорбление полицейского чина, находящегося при исполнении, я имею право заточить вас на десять суток в арестантский дом. Для этого мне достаточно лишь подать рапорт на имя полицмейстера, — едва сдерживая гнев, предупредил чиновник.

— Попробуйте только! Я напишу об этом в газете и ославлю вас на всю Россию-матушку!

— А ты, мил человек, не ершись, а рассказывай как на духу, что попало в твои загребущие руки. К тому же я уже допросил артельщиков, — теряя самообладание, полицейский метнул на репортера полный ненависти взгляд.

Газетчик тут же подскочил и, размахивая руками, прокричал:

— Сатрапы! Как вы смеете допрашивать меня и разговаривать в таком тоне! Да я в двух университетах учился, меня профессор лично…

Каширин неожиданно приблизился к журналисту и, наступив ему на ногу, легонько толкнул его, отчего последний потерял равновесие и плюхнулся на свое место. Поставив носок ботинка на край стула, сыщик зло выговорил:

— Слушай сюда, штафирка рваная: либо ты сейчас во всем сознаешься, либо я тебя определю в камеру к шниферам и конокрадам. А там за бутылку «смирновки» они выбьют из тебя все, что мне нужно. Ты даже вспомнишь в подробностях ту богом проклятую ночь, когда твой отец согрешил с твоей матушкой. — Полицейский достал из пачки папиросу, чиркнул спичкой и, неторопливо прикурив, выпустил в лицо представителю прессы клуб желтого едкого дыма.