Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин - Анатолий Алексеевич Трушкин

Не знаю, мне нравится… Один недостаток у нее только… Дотронешься до нее, она сразу так дышать начинает, блин! Засиделась, что ли, в девках… Ага, дышит так тяжело… как лошадь… Да, больше! Как конь… Один раз дыхнет — согрелся уже, еще раз дыхнет — мокрый весь.

Главное — не устает дышать. Дышит и дышит с утра до ночи… В смысле, с ночи до утра.

Я на работе уже ничего не делаю! Сил никаких нету. Домой приду, она сразу:

— Ляг, отдохни.

Только лягу, слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын — подходит, ложится рядом. Я думаю: мало ли, может, спросить чего хочет. Не, ничего не спрашивает. Как дыхнет! Я говорю:

— Ты чего, в самом деле, наглость потеряла? сколько можно?! дышать. Иди отсюдова.

Она плакать начинает, а мне же жалко ее!.. Не знаю, чего рассказывать.

Интересно это… пожалеешь ее раза два, она запоет сразу, пойдет по хозяйству что-нибудь похозяйствует… минут пять.

Через пять минут слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын, опять рядом ложится!

Думаю: может, спросить чего хочет. Не, ничего не спрашивает. Как дыхнет!

Я думаю: е-п-р-с-т! Хорошо я попался, другой бы умер давно.

Вчера к врачу ходил. Говорю:

— Нет каких таблеток… чтобы она не дышала?

Он дал порошков каких-то на месяц.

Я домой пришел, она щи ставит, я ей в тарелку все, что на месяц, высыпал. Думаю: или в тюрьме отдохну лет пять, или сегодня хоть высплюсь наконец.

Только она щи доела, я сразу — р-раз в постель, глаза закрыл, рот открыл… И тут слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын.

Е-п-р-с-т! Я раз в окно и ходу, ходу от дома. Без передышки километров пять дал. Да, больше!.. Сто пять.

Снежный человек

— Здорово. Сегодня приехал, что-ли?..

Видел тебя тут по телевизору. Галька кричит в окно, думал: убилась насмерть обо что-то:

— То-олика показывают по ящику!

А я на дворе был, косу правил. Ну, пришел — ты выступаешь в сером костюме. Правильно?!. В сером?!. Ну! Я ж без обмана говорю, как было.

Я как раз по хозяйству был на дворе. Выпивши чего-то пришел… немного, правда… Но сам дошел! Задыхаюсь, слушай, в доме, не могу дышать чего-то, чувствую — помру щас.

А пойду, думаю, лучше на двор, чего-нибудь сделаю. Косу отбиваю, Галька в окно кричит, думал: ошпарила себе чего-нибудь. Ага, кричит так здорово… Думал: бомбу нашла атомную:

— То-олика показывают по ящику!

Ну, захожу — ты выступаешь в сером костюме. Важный такой в сером костюме стоишь, чего-то рассказываешь… ерунду какую-то.

Ты бы хоть раз серьезное чего-нибудь рассказал.

Третьего дня передача была про снежного человека, я думал: тебя покажут. Нету ни хрена. Чего ты не участвовал-то?

Хорошая передача. Не могут его поймать никак!.. Ха-а! Вот тебе и построили социализм, да?.. Чего построили, сами не знают.

У нас один мужик встречался со снежным человеком… С Зеленого холма он, мужик-то, дом напротив почтаря.

Почтаря-то ограбили весной! Не слыхал?.. Ограбили подчистую! Взять ничего не взяли, а упились — самогон нашли и попадали тут же.

Один-то — сын его… почтаря, другой — племянник. Оба из города. А третий-то — сам почтарь. Говорит:

— Ребята Приехали — выставляют, я пью, они еще выставляют — я еще пью.

Оказывается, они его самогон нашли и его его же самогоном угощали. На дармовщину-то все и упились, ага.

А напротив как раз этот мужик живет. Почтарь вот так, а этот мужик вот так… наискосяк… считай, что напротив.

— Иду, — говорит, — в горку-то.

У них магазин на горке. Он пол-литру взял, спустился уже домой, думает: чего я одну-то взял? И опять, значит, скорее на горку, пока очередь помнит его, а то же не пропустят ни за что.

Он еще почему запомнил — день получки был… не то аванса.

— Иду, — говорит, — в горку, вижу — на пути два мужика стоят. Один как бы другому на загривок забрался.

Еще ни разу он так не напивался, чтобы у него вверх двоилось. Вширь двоилось. Да всякий раз вширь-то двоится! А тут вверх. Он выпил перед этим грамм шестьсот — с чего двоиться-то?

Никогда у нас ни у кого вверх не двоилось. Не было случая такого.

— Иду. — говорит, — в горку, вижу — стоит двухэтажный мужик… голый и мычит чего-то.

Чего-то по-своему мычит, вроде как: «Куда идешь, Иван?» Так получается у него. Вроде как: «Куда идешь, Иван?»

Он почему запомнил? Его Петром зовут… «Куда идешь, Иван?» — Петру-то.

— Голос, — говорит, — низкий такой, и глаз один горит прямо! Второй подбитый.

Где-то ему подбили. Ну, подрался где-то. У нас же, когда получка, могут разукрасить, как елку. Культуры же нет. Ну, под руку если скажешь что-нибудь… Бывает, выпивает человек, а ему под руку что-нибудь говорить начинают… Вообще за такое расстреливать надо.

Ага, глаз подбит один, а голос низкий такой. Ну и нашего парализовало всего со страху. Ну ты чего!

— В глазах, — говорит, — темно, ничего не вижу. На солнце смотрю — нету солнца!

Парализовало всего со страху, ничего не видит.

— На часы смотрю, — говорит, — без двадцати восемь. Сейчас закроют магазин-то! Где потом доставать?

Понял? А этот дрын стоит на дороге, не пускает его, ага. Голос низкий такой.

Он — налево, тот тоже налево, он — направо, тот — направо. Он — в карман, табака достает горсть. Хитрый такой!.. Понял ты? Понял, к чему он?.. Бросить тому в глаза.

Достает табака горсть. Ему Сашка Гагар дал, он свой растит. Крепкий такой табак, хороший!

У Гагара-то жена осенью пропала. Не слыхал?.. Ты уехал с отпуска, и жена его пропала вскоре. Думали, с тобой, может… Так у тебя своя. Куда их две-то к черту?!. Нашлась потом.

Ну и Петька достает горсть-то, хитрый такой… Жена у него Люська тоже хитрая такая!.. Вся семья у них хитрая.

А снежный человек тоже хитрый такой — шлеп ему по рукам!

Он их и чувствовать перестал. Ага, плечи чувствует, а дальше нет ничего, табак один.

Ну, и он тоже звереть начал. Каждый бы так, конечно. Чего, закроют магазин-то запросто!

Никогда у нас раньше снежных не было. Щас чего-то на каждом шагу.

Ну и Петька озверел страшно, думает: бежать надо! А как убежишь?.. Нога-то у него одна под прессом!.. Как от чего?.. Здорово! Тот ему лапой на ногу встал и стоит себе, не уходит никуда. Как бежать-то?

Мне