Люди без Планеты - Олеся Андреева

Обитатель Олимпа посмотрел на Машу и обратился к Сергею.

— Ребенку желательно ничего этого не видеть. — Он наклонился до уровня роста девочки и по-отечески улыбнулся. — Деточка, иди ко мне. — Он протянул руку и жавшаяся до того испуганная Маша шагнула к странному существу, смело вложив ладошку в его длинные пальцы.

На ее лице тут же возникла безмятежная улыбка, которой и должен улыбаться ребенок в ее возрасте. Ожидаемых от Сергея возмущений не последовало. Я даже удивленно глянула на него, но только потом поняла, что лучше не будоражить его отцовский инстинкт. Кто знает, что за буря творилась у него внутри?

Убедившись, что соблюдены все предосторожности, 'олимпиец' начал свое повествование.

— Мне даны полномочия раскрыть вам кое-какие истины. Теперь эти знания не повлекут за собой неугодных последствий. Вам же дано право воспользоваться ими и сделать соответствующие выводы, которые, как я думаю, могут подвигнуть вас к действиям. Так вот, начну с того, что Римпва должна была очиститься еще несколько веков назад. Но ваши далекие родственники нашли странный, на мой взгляд, способ продлить ее мучительное существование. Вы уже знаете, на чем он базируется. И, думаю, вам этот способ так же неприятен, как и мне. Но мы позволили своим непослушным детям продолжить эксперимент из-за порочного любопытства. Теперь же они окончательно зашли в тупик, и пора разрубить этот узел. — Олимпиец сделал паузу, толи для нас, толи для себя. — Начну, пожалуй, с демонстрации.

От этого произнесенного им слова меня передернуло. Но катаклизмов направленных непосредственно на нас не случилось.

Стены стали прозрачными. И вместе с картинкой за ними появились наши первые эмоции, до того онемело застывшие в груди. Унылая тонкая струна больно потянула сердце. Захотелось закрыть глаза, но сомкнутые веки не заставили бы исчезнуть действительность, о которой мы знали, но до сих пор напрямую не сталкивались.

Помещения внутри были заполнены горизонтальными капсулами, вызывающими ассоциации с солярием, или гробом, так как, лежавшие внутри бледные тощие тела явно не получали удовольствия от 'ультрафиолетовых ванн'. Открытые пустые глаза, в которых застыла жизнь в какой-то из моментов, теперь только стеклом отражали окружающее, не выражая ни одно чувство из многочисленного спектра, данного человеку. Благо ли это для них, не ощущающих всю безысходность, безнадежность существования? Или лишение последнего шанса на бунт? Кто бы, пребывая в здравом уме, продолжал терпеть, забыв про борьбу? Слово 'свобода' путалось в сети проводов, воткнутых катетеров, мигающих лампочек, монотонно звучащих датчиков. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, для чего были все эти провода, по которым текли жидкости невообразимых цветов. Глаза резали алые полоски проводов. Взгляд нехотя тянулся по этому лабиринту, по красному следу, но терялся. Проследить запутанную сеть, ее начало и направление в этой мешанине, мне не представлялось возможным.

Я подошла ближе, но стена, ставшая прозрачной, не пустила меня внутрь. Приложив ладонь к вертикальной поверхности невидимой взгляду, я ощутила ее холод и влагу. Было противно, но оторваться от осязания не было сил. 'Олимпиец' встал рядом.

— Так происходит насыщение человеческих организмов полезными веществами, очищение крови, распределение их по группам, обратное вливание после очистки. — Монотонность перечисления и невыразительность голоса ранили не менее, чем сама картина за 'стеклом'.

Хотя, он и дал ранее понять, что его таковое положение дел не устраивает, стало ясно, что его отношение базируется не на гуманности, а, видимо, на некоторой невыгодности. 'Гуманность'? О чем это я? Он же 'олимпийский бог', 'старший товарищ'.

Настя поджала губы, собираясь с силами задать вопрос, ответ на который был очевиден, но хотелось услышать… я так и не решила, что хотела бы услышать. И что я предпочла бы, окажись в подобной ситуации. От подобных мыслей меня передернуло, я сглотнула и отвернулась, не в силах больше смотреть.

— Они что-нибудь чувствуют?

Ответ оказался даже страшнее, чем я могла предположить.

— Если вас это успокоит, я отвечу. Они чувствуют, но давно ничего не осознают. Римпвийцы научились гасить даже самый живой темперамент.

— Уж лучше бы вы промолчали. — Шепнула Настя.

Олимпиец развел руками, продолжая держать ладошку Маши, склонившей голову набок, с замершей на устах улыбкой.

— Вы спросили, я ответил. И в следующий раз подумайте, прежде чем задавать вопрос, на который правдивый ответ услышать не захотите.

Сергей тяжко вздохнул, сел на пол, опустил голову на руки. Он заметно поседел, только теперь я это заметила. Возможно, новые дорожки морщин углубились на его лице. Скорее всего, это произошло, пока он искал свою дочь. Не удивилась бы, если бы глянув в зеркало, я увидела себя в нем полностью седой. От ужаса волосы вставали дыбом. Настя села рядом, пытаясь успокоиться, поглаживая пса. Монотонно окуная пальцы в его шерсть, она закрыла глаза. 'Где же Руслан? И что с ним?' — подбородок мой дрогнул, мне пришлось сдержаться, потому что комок, подкативший к горлу, намеривался перерасти в слезы. Чтобы отвлечься, я украдкой посмотрела на Машу. Ей, действительно, не нужно было этого видеть. И подобная забота о ребенке со стороны странного высшего существа вызвала во мне благодарность.

— А здесь, — незнакомец указал на другую сторону, не дав нам больше передышки, — проходит кормежка.

Я боялась взглянуть в сторону, куда он указывал. Приложив неимоверные усилия, заставила себя посмотреть за противоположную прозрачную стену, уговаривая себя не устраивать истерик. Ожидаемые мною кровавые сцены не оправдались. Я даже вздохнула с облегчением. Чистейшее помещение, напоминающее по обстановке самые засекреченные лаборатории, было заполнено движением. Римпвийцы возлежали на мягких кушетках, прикрытые белоснежными покрывалами, на такой же кушетке рядом — человек. Такие пары располагались на расстоянии двух метров друг от друга, их окружали пикающие аппараты, отражающие в цифрах процесс кормежки, как на заправке автомобилей. С людьми обращались осторожно, но с такой же осторожностью мы относились к дорогим медикаментам в хрупкой упаковке. Поток не прекращался, выходили одни, заходили другие. Конвейер на крови человека продолжался круглосуточно. Сколько же их ежесуточно здесь бывает?

Стерильная обстановка, в которой переливалась кровь из неживого на вид тела в румяного римпвийца, показалась страшнее всех картин, которые я только могла вообразить. Автоматизм и обыденность, в атмосфере которой происходила операция, поражала и заставляла волосы на голове шевелиться. Скорее бы Ариадна с профессором добрались до императора! Это все должно быть прекращено! Ненависть к римпвийцам, выбравшим для себя столь извращенный наркотик, наполнила меня до краев. Если бы я только могла, я взорвала бы каждую скотобойню лично вместе с ее обслуживающим персоналом. Жестокость рожденная во мне в тот момент не удивляла и не пугала, казалась более, чем закономерной. Их 'проблемы' с Римпвой не были для меня оправданием подобного обращения с людьми. Я вообще склонялась к тому, что это не более чем выдумка. Как планета может физически причинять боль?