Чудесный шар - Александр Волков

Ракитин взглянул вперед. Новое озеро блеснуло там. А оболочка шара заметно сморщивалась, нависала над ним. Шар должен был скоро упасть. А он мчался над обширным водным пространством, мчался так низко, что, кажется, вот-вот врежется в волны. Дмитрий закрыл глаза. Стало еще хуже: ему чудилось, что шар неудержимо падает. А гул волн несется навстречу, врывается в уши…

Ракитин посмотрел по сторонам. Далеко впереди виднелась туманная полоса берега. «Неужели гибель в волнах?» В тюрьме Ракитин спокойно думал о смерти, но теперь, на свободе, ему страстно хотелось жить. А шар падал, падал… Первые брызги волн уже залетали в корзину.

«Облегчить снаряд!»

Дмитрий метнул в волны тяжелый топор. Шар снова рванулся вверх. Но воздух окончательно остыл, подъемная сила была ничтожна. И все же падение топора позволило шару пролететь лишние несколько сот сажен, и вдали завиднелась зеленая полоса берега.

Не позволяя полотняной лавине накрыть его, Ракитин резким прыжком в сторону выбросился в волны и могучими саженками поплыл к берегу.

Глава восемнадцатая

Розыск

Серебряное пятнышко шара давно растаяло, слилось с лазурью неба, а обитатели тюрьмы все еще всматривались в горизонт слезящимися от напряжения глазами.

Первыми взялись за дело сыщики. Жук принял обязанности начальника тюрьмы. Он перенес бесчувственного Ахлестова в комендантский домик. Майору было объявлено, что до приезда из Питера следственной комиссии он под домашним арестом. Алексея Горового поместили в опустевшую камеру Ракитина. Семена и Филимошу отстранили от должности тюремщиков, и Жук отобрал у них ключи от камер. Почувствовав власть, угрюмый сыщик проявил удивительную расторопность, и все крепостные жители почувствовали его тяжелую руку. Огурцова он назначил окарауливать арестованного коменданта, а Пустозвону приказал скакать в Петербург с донесением.

Рукавицын медленно побрел домой под конвоем Огурцова. Голова его кружилась, он ничего не понимал, все чувства были в полном расстройстве.

– Проклятый… – шептал, спотыкаясь, майор.

Дома он бросился на диван и горестно прошептал:

– Вот тебе и генерал…

Попадья увела под руку присмиревшего попа. Отец Иван шел не сопротивляясь, бормоча бессвязные фразы. Ни искры разума не светилось в его потухших глазах. Понурив головы, молчаливо расходились обитатели крепости по своим конурам, со страхом ожидая неизбежного, которое должно было наступить.

Пустозвон проскакал расстояние от Новой Ладоги до Питера за десять часов, не заглянув по дороге ни в один кабак. Его доклад взбудоражил всю Тайную канцелярию. Главным следователем был назначен судья Стерлядкин, в прошлом проводивший дело Ракитина. В помощь Стерлядкину прикомандировали молодого судью Арефьева, секретаря и несколько писцов. На следующий день комиссия прискакала в Новую Ладогу и 30 июля, во вторник, в шесть часов вечера, начала действовать в помещении цейхгауза.

Трофим Агеич, введенный первым, побледнел, увидев орудия пытки, разложенные на большом столе, где еще так недавно Ракитин кроил шар. Пол цейхгауза был усыпан обрезками полотна, в углах валялись бутыли из-под лака, кисти, концы веревок. Все напоминало Рукавицыну о лихорадочной работе, которая здесь велась. И вот главный виновник исчез, оставив его, майора, ответчиком за все.

«Где правда? Как же служить? Как после этого служить?» – горько думал майор. Он весь съежился, стал маленьким и жалким. Допрос начался. На первые же вопросы судьи Рукавицын недоуменно развел руками:

– Как все это вышло, убей бог, не понимаю! Околдовал он меня…

Трофим Агеич развернул перед комиссией невообразимую путаницу, в которой фантастически перемешались: воздушный змей усовершенствованного образца, книжка «Сонник», князь Приклонский, молебен об изгнании дурных мыслей, сенатор Бутурлин, небесные стрелки, белая лошадь, канцелярии строений советник Морозов и прочее, и прочее. Следователи потеряли голову и только успевали записывать лиц, называемых майором, для привлечения к следствию.

Но не все записывалось. Наиболее связной частью показаний Рукавицына был рассказ о поездке к сенатору Бутурлину. Однако, услышав эту фамилию, Стерлядкин толкнул Арефьева и подмигнул секретарю. Замешивать в дело богатейшего вельможу и любимца императрицы было опасно. Очевидно, за дела и прихоти высоких особ придется расплачиваться майору Рукавицыну. Услышав признание Трофима Агеича, что к нему дважды приезжал эмиссар[84] Бутурлина советник Морозов, комиссия и это показание не занесла в протокол, тем более что и канцелярии строений, от которой якобы был командирован Морозов, в природе не существовало.

Допрос старшего тюремщика Семена Кулибабы внес существенные дополнения к показаниям майора. Выяснилось, что с самого прибытия арестанта Ракитина в тюрьму комендант свел с ним тесную дружбу, нарушая инструкции, поил-кормил со своего стола, снабдил постелью и теплой одеждой, сидел у него в камере по целым часам и вел не относящиеся к службе разговоры.

Младший тюремщик Филимон Животиков довел до сведения комиссии, что старший тюремщик Кулибаба имел удивительную приверженность к арестанту камеры № 9. Кулибаба ежедневно топил печь в камере Ракитина. Кулибаба же сплел корзину, в которой улетел арестант, и похвалялся, что за услуги арестанту получит сто рублей и уедет на Украину. Следователи радостно потирали руки.

Комендантская кухарка Матрена Рытова, утирая слезы передником, рассказала, что комендант замучил ее сына Гарасю на караульной службе у ворот крепости, пока шили шар; что комендантша похвалялась скорым отъездом в Питер, большими чинами и наградами, которые получит ее муж, майор; что старший тюремщик Кулибаба угрожал засадить ее в каземат за то, что она отказывалась шить дьявольскую узникову выдумку; что младший тюремщик Филимон Животиков сделал печку, из которой надувался шар, и похвалялся, что такой печной работы и у государыни во дворце не видано…

Жена старшего тюремщика Агафья Кузьминишна, злобно сверкая глазами и повышая голос до пронзительного крика, показала, что кухарка Матрена открыто хвалилась, будто за усердную караульную службу ее Гараську возьмут казачком в дом к барыне, как только господа переедут в Питер, а сама она, Матрена, будет при барах «иканомкой»…

И так проходили перед допросом обитатели крепости, оговаривая и запутывая друг друга. Для подтверждения и разъяснения допрашиваемые вызывались по нескольку раз. Кипа бумаг росла.

Самое тяжкое обвинение было предъявлено мушкатеру Горовому. Если Ракитину неведомыми путями удалось склонить коменданта на свою сторону и при его попустительстве построить летательный снаряд, то находчивость Ахлестова должна была привести к полному провалу ракитинского предприятия. И только преступное вмешательство Горового не позволило сыщикам задержать беглеца. А посему можно безошибочно заключить, что между арестантом Ракитиным и мушкатером Горовым существовал предварительный сговор. И это усугубляет вину солдата, состоящего на царской службе.

Горовой спокойно, но твердо отрицал наличие сговора между ним и узником. Почему он ударил сыщика? Да просто он не мог равнодушно смотреть, как хотят убить безоружного человека. И какая бы ему за это ни грозила кара, он примет ее с сознанием своей правоты.

Горового ждала смертная казнь, и он это знал, но ничуть не раскаивался. «Я отдам жизнь за Митю», – думал он, и эта мысль была для Алексея отрадной.

Милованов, вызванный вслед за Алексеем, клялся и божился, что никаких сношений между Горовым и арестантом не было, да и он, как старший по караулу, блюдя ефрейторскую должность, немедленно донес бы по начальству о нарушении устава. При этом старый солдат так чистосердечно смотрел в глаза судьям и так правдиво звучал его голос, когда он предлагал добровольно подвергнуться пытке, что его оставили вне подозрений. В его пользу говорило и то, что, по показаниям свидетелей, он один из всех солдат стрелял в улетавшего узника.

Караульный начальник заявил, что он поставил Милованова и Горового на пост у цейхгауза за прекрасное знание устава, и он не думает, что между Горовым и арестантом из девятой камеры могла существовать дружба: ведь они никогда в жизни не встречали один другого.

Комиссия заседала круглые сутки. Под конец руки писцов не двигались от усталости, но следователи не прекращали работы, пока не допросили всю тюрьму, исключая узников. К допросу был вызван даже отец Иван, но, убедившись в его невменяемости, попа отпустили.

Закончив следствие, комиссия выехала, захватив как главных обвиняемых майора Рукавицына, старшего тюремщика Семена Кулибабу и мушкатера Горового. Антонина Григорьевна и старая Кузьминишна простились с мужьями, как с обреченными на смерть, и долго стояли у крепостных ворот, провожая взглядом увозившие их повозки.