Зверь в каждом из нас - Владимир Васильев

– Конечно, Константин Семеныч, разумею… – подтвердил Чеботарев.

– Слушай, – неожиданно спросил Золотых, – ты меня раньше просто «Семенычем» называл. А теперь только по имени-отчеству. Это еще отчего? Лампасы действуют?

Чеботарев смутился:

– Ну, в общем…

Золотых удрученно вздохнул:

– Н-да. Выбился на старости лет в начальство… Ладно, Степа, труби совещание. Будем обнюхивать этот санаторий…

Все еще многочисленные курортники всецело внимали колдовству бархатному сезона, но даже на взгляд их было уже меньше, чем летом. Детей вообще почти не осталось – поувозили детей домой, школа ведь.

Арчи всегда любил это время. Любил именно сентябрь – когда аборигены побережья наконец-то могут выключиться из бешеной сезонной гонки и впервые с мая месяца вздохнуть спокойнее. Очереди пропадают, море спокойное, пиво – холодное, да и жара уже не та.

Тем более Арчи был счастлив после туркменской духовки.

Пресловутый санаторий над тайной базой «Чирс» отстоял от побережья на добрых пять километров по горизонтали и метров на семьсот по вертикали. Дорога-серпантин что вела к нему, ответвлялась от трассы Алушта-Судак и имела протяженность не менее десяти километров. Места здесь были заметно менее людные, нежели на запад от Алушты: потому как бархатный сезон, а тут почти нет фешенебельных курортов. В основном – дома отдыха для обывателя со средним доходом, стоянки для туристов-экипажников и палаточные городки дикарей. Даже в разгар лета движение по трассе трудно было назвать особенно оживленным – это вам не участок Алушта-Ялта-Форос.

– Хорошее пиво, – похвалил Генрих, дегустируя очередной местный сорт.

– А то! – согласился Арчи, тоже отхлебывая.

Они сидели под навесом, у небольшой забегаловки-кафешки с видом на берег и ждали курьера от сибиряков.

Дабы не привлекать внимания все люди, задействованные альянсом в очередной операции, были расселены по окрестным базам, домам отдыха, санаториям; многие притворялись трассерами и дикарями. Донецкий санаторий просто и ненавязчиво взяли в клещи, контролируя все поставки и контакты его с внешним миром.

Спелеологи-итальянцы и спешно приглашенные спецы-прибалты из «nopea reagoida» зарылись, как кроты, в землю, прозвонили пустоты и приблизительно установили местоположение подземной базы. Сибиряки наводнили следящими москитами крымский пахучий воздух, но, похоже, у Варги была организован мощный противомоскитный заслон, потому что до донецкого санатория москиты еще добирались и транслировали картинку, а вот дальше – хренушки. Утешало только то, что осы, пожирающие москитов, ничего не могли рассказать своим хозяевам. Подобные селектоиды будучи однажды выпущенными уже никогда не возвращаются к матке. Как, впрочем, и те же москиты.

Объемы закупок продовольствия санаторием все возрастали. Ненамного, приблизительно на двадцать пайков в четыре дня. Отдыхающих тем не менее совсем не добавлялось – наоборот, кое-кто уезжал.

Горячие головы из президентских групп рекомендовали немедленно атаковать «Чирс», но Золотых, наученный двумя провалами, не спешил. Хотел удостовериться, что уж на этот-то раз противнику некуда будет сбежать.

«Диггеры», как звали итальянцев и прибалтов, вот-вот должны были дать заключение: есть ли у подземной базы дополнительные выходы, кроме четырех уже обнаруженных и штатного, через санаторий. «Отдыхающие» парни из евроспецназа постоянно перекрывали Малореченское, другие окрестные поселки и побережье частой сетью. Ицхак Шадули более вне базы не проявлялся; Арчи в поисках знакомых по Туркмении лиц каждый день просматривал сотни кадров видео и фотосъемки, а также гигабайты фрактальных записей; кое-какой результат это возымело. Дважды он натыкался на знакомых субъектов, в которых опознал охранника и служащего «Чирс», не то техника, не то селектолога. Но, видимо, люди Варги выходили наружу только через достаточно большие промежутки времени, чтобы не примелькаться.

Это было вполне понятно.

Поведение Варги (в частности – неизвестно зачем поднятый мятеж в Ашгабате) альянсом было признано малопонятным, но настораживающим. Именно поэтому генерал Золотых и не спешил. Ему очень не хотелось провалить операцию в третий раз; кроме того, генерала сильно смущало поведение волков. И Золотых справедливо рассудил, что лучше немного выждать, собрать информацию, оценить и проанализировать ее, а потом уж принимать решения.

Именно поэтому у задействованных в операции «Карусель-3» людей наступило нечто вроде странного отпуска. А точнее – условия работы вдруг стали походить на отпуск. Приходилось купаться в море, валяться на пляже, пить пиво, плясать вечерами на танцплощадках, кадрить девиц, кататься на кораблях и надувной колбасе, лазить в горы, ездить на окрестные дегустации, и при всем этом вращаться по сотням замысловатых орбит вокруг донецкого санатория.

Арчи немного расслабился после туркменской эпопеи; он мог бы вполне чувствовать себя счастливым, если бы не одно «но».

Он не мог забыть Ядвигу. Не мог забыть ту безумную ночь у крохотного озерца в ущелье и не хотел забывать слова, которые услышал.

Куда? Куда она пропала там, в Ашгабате? Куда и почему? Тайком от начальства он позвонил на старый мобильник Золотых и моментально получил оглушительный втык от Коршуновича, потому что частоту, ясен перец, прослушивали. Втык Арчи не расстроил: пес бы с ним, со втыком; другое дело, что короткий разговор с Расмусом так ничего и не прояснил. Арчи даже не узнал вернулась ли Ядвига к остальным волкам или так и осталась в Ашгабате.

В общем, Арчи с кислой миной пил пиво и предавался тяжким размышлениям о бренности и тщете всего сущего, хотя по идее должен был гореть на работе. Кое-кто не мог ему простить долгий волчий плен и опрометчивый звонок Расмусу. Вообще-то Арчи ожидал, что его отстранят, как взятого на подозрение. Но его не отстранили, что было во-первых странно, во-вторых нелогично, а в-третьих непрофессионально. В иное время Арчи ушел бы сам; но не теперь.

Поэтому он продолжал механически выходить на задания, чаще всего с Генрихом Штраубе, с которым неожиданно сблизился за последние недели. Немец ему импонировал по многим причинам. И с вопросами не лез, хотя видел, что у Арчи муторно на душе, и дело знал, и от нудной повседневной работы не увиливал, как некоторые.

И все же, невзирая на задумчивость, условный сигнал Генриха (солнечные очки на стол, стакан с пивом – меж дужек), Арчи срисовал мгновенно и столь же мгновенно выбросил посторонние мысли из головы.

Условный сигнал (всего-навсего – раздавленная ногтями бусина одноразового жучка) связному, атлетичного сложения ризеншнауцеру, который валялся невдалеке на пляже. Ризен не расставался с плеером даже когда купался, а на бермудах его поперек задницы красовался все объясняющий трафарет: «Меломан!» Плеер связного ничем не отличался от обычных плееров, в любом киоске такой можно приобрести. Почти ничем – кроме дополнительной полиморфной присадки сверхмалого объема.

В общем, сигнал услышал не только связной, но и два его дублера в округе, и центральный пост в Малореченском, и полевой пост в киоске у трассы.

– На пляже, у воды. Чуть левее фотографа. Трое.

У Генриха было изумительное зрение – на таком расстоянии Арчи вряд ли опознал бы кого-нибудь. Во всяком случае, повременил бы с выводами.

Но одного из троих Арчи узнал бы даже отойдя еще на сотню метров от воды.

Генрих снова надел очки; только теперь Арчи заметил тоненькую паутинку-нерв, соединяющую линзу с толстой дужкой.

Все прояснялось: в очки Генриха был вживлен оптический усилитель. И при этом линзы оставались затененными!

«Черт! – впечатлился Арчи. – Небось, свежая европейская разработка!»

– Кто? – спросил он.

– Двое. Без лабрадора.

Несомненно, Генрих помнил этих двоих по Алзамаю – откуда он мог знать лица чирсовцев? Присмотревшись, Арчи срисовал обоих.

Руслан Эльяшов и Фарид Юнусов. Оба из команды Варги. Первый – наблюдатель эпизода «перелом ноги европейскому агенту Франсуа д'Арсонвалю неким Испанцем», предположительно – полевой агент. Второй – недостающий в троице связников, которых брали в гостинице «Централь». Двоих тогда взяли, Курбана Гафур-оглы и Гейджа Мустафы. Арчи не знал что из них удалось вытрясти сибирякам, но со всеми основаниями предполагал, что они нынче валят лес где-нибудь на Колыме или роют породу под Норильском. Юнусова в тот раз просто не оказалось в гостинице. Но фотографии его у сибиряков имелись.

Хуже дела обстояли с третьим. С лабрадором. Ибо лабрадором этим был не кто иной, как Николас де Тром, напарник-спасатель. Тот самый парень, которым больше двух сезонов приходилось делить тесную спасательскую башенку на берегу.

– Я знаю и третьего, – буркнул он мрачно.

Тем временем к стойке притащился меломанствующий ризеншнауцер; одним глотком осушив стакан, в очередь за ним пристроился Генрих.