Колыма - Том Роб Смит

— А я и не говорила, что сплю.

— Ты — храбрая девочка, и у меня есть для тебя предложение. Хочешь пойти вместе с Малышом на дело?

Зоя уставилась на них, широко раскрыв глаза.

— Какое дело?

Фраерша ответила:

— Нужно убить чекиста.

Колыма Лагерь № 57

Тот же день

Обе вышки обрушились, превратившись в груду пылающих обломков. Доски и бревна прогорели, оставив после себя груду тлеющих алых углей, по которым изредка пробегали языки пламени. В ночное небо взвивались струйки дыма, унося с собой прах по меньшей мере восьмерых караульных, и их последним земным деянием стала попытка хоть на мгновение затмить звезды, прежде чем рассеяться по безжизненной белой равнине. Мертвые охранники лагеря, погибшие за пределами огненной ловушки, в которую превратились вышки, остались лежать там, где упали. Одно тело свисало из окна. Ярость, с какой с ним расправились, заставляла предположить, что охранник отличался особой жестокостью: преследуемый рассвирепевшими узниками, он был пойман, избит и заколот, когда пытался выбраться наружу через окно. Его труп так и оставили свисать с подоконника, как флаг новой империи.

Уцелевших охранников и прочий персонал лагеря, всего около пятидесяти человек, согнали в центр административной зоны. Многие были ранены. У них не было одеял, им отказали в медицинской помощи, и они сидели прямо на снегу, но их неудобства ничуть не волновали заключенных, сполна усвоивших уроки холодного безразличия и равнодушия. Оценивая двусмысленный статус Льва, его все-таки сочли охранником, а не узником, и заставили сесть на снег, где, дрожа от холода, он наблюдал за крахом прежних силовых структур и зарождением новых.

Насколько он мог судить, мятеж возглавили сразу три лидера, чей авторитет сложился в крошечных микрокосмах их жилых бараков. У каждого из них имелась своя, четко очерченная группа поддержки. Одним из предводителей был Лазарь. К числу его сторонников относились заключенные постарше, арестованные интеллектуалы и квалифицированные рабочие — шахматисты, так сказать. Вторым лидером оказался симпатичный молодой человек атлетического сложения, похоже, фабричный рабочий — короче, настоящий советский человек, тем не менее заключенный. Его последователи были моложе — люди действия. Третьим лидером был вор. На вид около сорока лет, с холодными узкими глазами и акульей улыбкой, обнажавшей неровные зубы, он уже завладел тулупом начальника лагеря. Тот был ему слишком велик, и полы его волочились по снегу. За ним пошли остальные уголовники: карманники, грабители и убийцы. Три группы, представленные своими лидерами, придерживающимися противоположных точек зрения. Споры и разногласия возникли почти мгновенно. Лазарь, мнение которого озвучивал рыжеволосый Георгий, призывал к осторожности и порядку:

— Нужно выставить часовых, а вдоль периметра расположить посты вооруженной охраны. — После многих лет практики Георгий мог говорить почти одновременно с Лазарем. — Более того, мы должны собрать и распределить запасы продовольствия. Нельзя позволить ситуации выйти из-под контроля.

Рабочий с квадратным подбородком, словно сошедший с пропагандистского плаката, громко выразил свое несогласие:

— Мы имеем право взять себе столько продовольствия и выпивки, сколько сможем заполучить, в качестве компенсации за утраченный заработок и в награду за отвоеванную свободу!

Вор в оленьем тулупе выдвинул одно-единственное требование:

— После целой жизни по строгому распорядку людям надо позволить неповиновение.

Была еще и четвертая группа узников, точнее говоря, сообщество, не признававшее никаких лидеров. Опьяненные свободой, они метались по лагерю, словно взбесившиеся лошади, вбегали в бараки и тут же выскакивали наружу, рылись в кладовых и каптерках, оглашая воздух нечленораздельными радостными воплями: то ли они сошли с ума из-за кровопролития, то ли были полоумными изначально и теперь дали выход своему безумию. Кое-кто уже спал в мягких постелях охранников: для них свобода заключалась в возможности закрыть глаза, когда они чувствовали усталость. Остальные добрались до запасов морфия или водки своих бывших мучителей. Смеясь, эти мужчины отрезали витки колючей проволоки, из которых плели украшения или венки, а затем надевали их на голову охранникам, издевательски величая их «сыновьями Божьими», а потом в шутку предлагая:

— Распять уродов!

Глядя на анархию, в которую все глубже погружался лагерь, Лазарь настойчиво шептал что-то на ухо Георгию, который переводил:

— Мы должны срочно взять съестные припасы под охрану, потому что голодному человеку нельзя есть сразу много, иначе он умрет. Нужно прекратить кромсать колючую проволоку. Она — наша защита от войск, которые обязательно прибудут усмирять нас. Об абсолютной свободе не может быть и речи. Мы просто не выживем.

Судя по сдержанной реакции вора в оленьем тулупе, наиболее ценная добыча уже была благополучно разграблена, а его соратники наложили лапу на бóльшую часть припасов.

Рабочий с квадратным подбородком, имени которого Лев не знал, согласился с некоторыми из предложенных практических мер, но только после того, как будут незамедлительно наказаны захваченные в плен охранники.

— Мои люди жаждут справедливости! Они ждали этого момента долгие годы! Они вынесли неисчислимые страдания! И они не хотят ждать больше ни минуты!

Он говорил лозунгами, заканчивая каждое предложение восклицательным знаком. Хотя Лазарю явно не хотелось откладывать реализацию предложенных им мер предосторожности, ему пришлось согласиться с требованиями рабочего, дабы заручиться его поддержкой. Охранников будут судить. И Льва вместе с ними.

Один из сторонников Лазаря раньше был адвокатом — в прошлой жизни, как он выразился, — и вызвался играть первую скрипку в организации трибунала, который будет судить Льва и остальных. Он с большим удовольствием принялся разрабатывать соответствующую процедуру. После долгих лет подчинения адвокат с восторгом ухватился за возможность вернуть себе толику былой власти и авторитета, заговорив непререкаемым тоном опытного крючкотвора:

— Мы будем судить только охранников. Медицинский персонал и бывшие заключенные, которые стали работать на администрацию лагеря, являются исключением из этого правила.

Его предложение было встречено криками одобрения. Адвокат продолжал:

— Ступеньки, ведущие к кабинету начальника лагеря, олицетворяют собой стадии судебного разбирательства. Каждого охранника подведут к нижней ступеньке. Мы, свободные люди, будем перечислять примеры его жестокого обращения с нами. Если пример будет признан действительным, охранник поднимется на одну ступеньку. Если он дойдет до самого верха, то будет казнен. Если же этого не случится и охранник остановится на предпоследней ступеньке, ему будет дозволено спуститься по лестнице и сесть.

Лев пересчитал ступеньки — всего их было тринадцать. Поскольку процедура начиналась с нижней, получалось, что двенадцать преступлений означали смерть, а одиннадцать или меньше — жизнь.

Понизив голос, адвокат с подчеркнутой важностью провозгласил:

— Начальник лагеря Жорес Синявский.

Синявского подвели к нижней ступеньке, и он повернулся лицом к судьям. Плечо его было наспех забинтовано, чтобы остановить кровь и сохранить ему жизнь для проведения судебного разбирательства. Рука его бессильно висела вдоль тела. Несмотря на это, он улыбался, словно ученик, принимающий участие в концерте школьной самодеятельности, высматривая дружеские лица среди собравшихся заключенных. Представителей защиты или обвинения не было: от имени обеих сторон выступали узники. Вынесение приговора тоже было коллективным.

Почти сразу же раздался нестройный хор голосов. Оскорбления слились в шумный и неразборчивый гвалт. Адвокат воздел обе руки над головой, требуя соблюдать тишину:

— Выступайте по одному! Вы поднимаете руку, я показываю на вас, и только тогда вы говорите. Возможность выступить получат все.

Он показал на пожилого заключенного. Рука его осталась поднятой. Адвокат заметил:

— Можете опустить руку. Говорите.

— Моя рука и есть доказательство его преступления.

Фаланги двух пальцев на руке отсутствовали, и вместо них остались лишь почерневшие обрубки.

— Обморожение. Рукавиц у меня не было. Минус пятьдесят градусов: стоял такой холод, что плевок не долетал до земли, замерзая на лету. Но он по-прежнему выгонял нас на работу, когда нельзя было даже плюнуть! Он выгонял нас на работу! День за днем! Два пальца — две ступеньки!

Его слова были встречены одобрительными криками. Адвокат одернул свой серый тюремный ватник, словно это был строгий костюм.