Сага о Северных островах (СИ) - Бутырская Наталья

— Хускарл? Девятая руна? Ничего себе!

— А говорили ж, что ты помер.

Вскоре меня обступили. Кто-то хлопал по плечу, кто-то удивлялся моим серебряным браслетам, кто-то — рунам. Я только и успевал здороваться, отвечать на вопросы и оборачиваться. Многие узнали и Альрика, да вот к хельту приставать побоялись.

— Разве это не корабль Скирикра?

От этого вопроса меня окатило холодом.

— Верно. Красный с соколиной мордой. Как две капли!

Неподалеку стояли парни, в которых из-за стриженных волос и подрубленных бород легко было узнать уроженцев Бриттланда. Неужто они из рунного дома? Впрочем, почему бы и нет? Бриттланды ведь поехали не только в Мессенбю, поди, в других городах их не меньше.

За Альриком вышли Росомаха и его приятели, грубо растолкав обступивших причал людей. Их пропустили без возражений, а вот стоило только мне двинуться следом, как стриженые перегородили путь.

— Почему у вас корабль Скирикра? — спросил восьмирунный хускарл, самый сильный среди бриттландцев.

— А кто ты таков, чтоб я тебе отвечал? — вспылил я.

— Да ведь это ж тот изгой! — узнал меня один из них.

— Который Хрокра грозился сжечь?

— Ну. Он еще солнечного жреца зарубил на пиру.

— Чего-чего сделал?

Бриттландцев окружили знакомые из Хандельсби и потребовали рассказать мои подвиги в чужих землях. Ульверы тоже присоединились к толпе, кто-то признал Херлифа, другие вспомнили Сварта, уроженца столицы. Так что вскоре мы все перебрались во двор, я так и не понял, чей это был дом. Там вынесли столы прямо на улицу, распихав кур и гусей, расставили бочонки с элем, зарезали свинью, а пока бабы варили похлебку из теплой еще требухи, кто-то сбегал в харчевню, взял пирогов с разными начинками, соседи тоже натащили снеди. И вскоре ульверы, бриттландцы и здешние жители сидели вперемешку и выпивали. Разве что Вепрь ушел за Альриком, да Ледмар со Слепым остались на «Соколе».

Я узнал, что в Хандельсби доходили кое-какие слухи о том, что творилось в Бриттланде прошлым летом. Торговцы и хирды часто пересекают море туда и обратно, а уж рассказывать и слушать истории норды любят. Так в столице узнали о том, что ульверы стали изгоями и ушли, но раз мы не появились в Северных морях, многие решили, что мы умерли: либо погибли в шторме, либо нас зарезали родственники Хрокра. Кое-кто слышал и о моей ссоре со Скирикром, но такое сплошь и рядом случается. А вот весть о том, что Харальд отменил изгнание, знали немногие, так как война с драуграми затмила всё.

— Так откуда у вас корабль Скирикра? — еще раз переспросил тот же хускарл.

Соврать? А зачем? Да и как? Не скажешь же, что Скирикр нам его подарил и сжег себя в развалинах рунного дома. Его дед и отец мертвы. Неужто кто запросит виру за его смерть? Хотя Вальдрик и Вальгард погибли, защищая Бриттланд от драугров. И многим воинам придется не по вкусу смерть их потомка.

— Я расскажу, — поднялся Херлиф. — Многие меня знают. Я родился и вырос в Бриттланде, в семье Арвида, и пять лет прожил в рунном доме под присмотром мудрого Вальдрика. Последний год я ходил с ульверами. Я был рядом и когда началась эта история, и когда закончилась. Не стану приукрашивать и расскажу, как всё было.

И рассказал. Как мы познакомились со Скирикром, как сгорел «Волчара», как погиб Арне Кормчий, как Херлиф недолго пробыл в хирде Скирикра, и как Скирикр, желая отомстить за пустячную обиду, решил убить всех ульверов. Соврал лишь в конце. Сказал, что Альрик потребовал поединок, победил Скирикра, сжег его тело на огромном погребальном костре из рунного дома и забрал «Сокол» как трофей.

Слушатели молчали. Потом хускарл-бриттландец вздохнул и сказал:

— Да, Скирикр всегда был памятлив на обиды. Дранк!

Не сразу я вспомнил о доме с желтым кругом.

— Я видел знак солнечного бога в Хандельсби. Неужто конунг Рагнвальд позволил чужим жрецам жить здесь?

Бриттландцы даже не поняли, почему я злюсь, ведь они привыкли к сольхусам еще там, на своей родине.

— Да что такого? Пусть себе живут.

— Так ведь раньше не было! Только один сумасшедший оборванец и кричал что-то о солнце. Всего две зимы прошло, и вот уже дома чужого бога тут. В Бриттланде конунг Харальд отринул наших богов и стал кланяться кругу. Тоже ведь неспроста!

Местные норды переглянулись, и один ответил:

— Верно говоришь. Две зимы назад было так. А потом приплыли иноземные гости, преподнесли дары конунгу Рагнвальду. Очень щедрые дары всего лишь за позволение построить дом для чужого бога. Хулы на наших богов они не возводили, дали уступки для торговцев. Да ничего такого тут нет.

— Да, я как-то зашел в этот сольхус, да там скучно всё. Вон, к Мамирову жрецу зайдешь, так там сразу видно, что жрец: кости всякие, травы, обереги. А у иноземцев — только шар с позолотой. И говорит их жрец много, скучно. Руны кидать не умеет, по кишкам не гадает, пальцы не рубит, только языком молотит. К ним никто и не ходит почти.

— Так да не так, — возразил другой. — Рабы заходят, бабы некоторые тоже.

— Они и баб пускают? А разве их бог не мужчина?

— Солнце-то? Да кто их поймет, черноголовых уродов! Но бабы ходят. И не только бабы.

И лица многих нордов помрачнели. Будто что-то нехорошее приключилось. У меня аж в животе засосало от недоброго предчувствия.

Вот вроде бы сарапы и не делали мне ничего плохого. Разве что малашка та… Но такое с каждым может случиться, бабы часто выбирают не тех мужей. Бриттландский конунг выбрал иного бога? Так наши боги его изрядно наказали.

— А Мамиров жрец что сказал? Неужто смолчал? — спросил я.

Местный жрец Ворону не чета, всегда бок о бок с конунгом, суровый и мощный. Даже отрубил себе не палец-другой, а всю кисть. Такой в шалаше отсиживаться не станет, а сразу вдарит чем-нибудь тяжелым, коли солнечная дурь голову затмит.

— Он проиграл бой солнечному жрецу.

— Что?

Я с отвисшей челюстью выслушал невероятную историю о том, как прошлым летом сарапы вывалили полные сундуки всякого добра за позволение выстроить один-два сольхуса в Хандельсби. Обычно конунг позволял иноземным торговцам ставить жертвенники или изображения богов внутри их дворов. Чужие боги все равно боги, и на наших землях у них сил нет, но разумно разрешить людям молиться тем, кому они обычно молятся. Фомрир точно рассердится, если я в иных землях буду возносить хвалы кому-то другому, и лишит меня удачи. Но строить целый дом для чужого бога — это все же неправильно. Рагнвальд не успел ответить сарапам, как вмешался Мамиров жрец. Он обругал и дурней, что кланяются твариному сердцу, и их нелепую веру, и нежелание есть мясо. Сказал, что все они никчемные слабаки и растят других слабаков. Тогда один сарап предложил: пусть сразятся два жреца и не языками, а мечами. Мол, есть же у нордов обычай спорные вопросы решать боем, и боги посылают удачу правым. Если победят солнечные, то поставят сольхусы, если победит наш жрец, то сарапы отступят и уйдут. Мамиров жрец с радостью согласился. Он был на девятой руне, обладал немалой силой и к сражениям привычен. Но и сарапский жрец не уступал ему ни рунами, ни духом, ни умениями.

— Если бы Однорукий не отсек себе кисть, одолел бы иноземца.

— Не, солнечный жрец его и с рукой победил. Ты видал, как он сражается? Вот. А я видал.

А после победы сарапы зачастили в гости к конунгу: дарили подарки, спрашивали советы, где и как лучше строить, рассказывали о жизни в других землях.

— И что? — хмуро спросил я. — Рагнвальд снял с шеи знак Скирира и повесил круг?

— Нет, — рассмеялся рассказчик. — С чего бы? А теперь он и вовсе солнечных на порог не пускает.

— Почему?

— А ты не слышал? Магнус, сын Рагнвальда, в чужую веру подался. Весной это было?

Те, кто знал, подтвердили, что весной то случилось. После принесения жертв богу Нарлу Магнус седмицу ходил грустный, толком не ел, не пил, каждый день встречался с тем самым сарапом, что одолел нашего жреца, а потом нацепил круг. Рагнвальд и так с ним говорил, и эдак, и наказывал, поговаривают, что даже высек сына, но тот остался тверд.