Прощай, оружие! - Эрнест Хемингуэй

– Когда же мы поженимся?

– Как только я опять похудею. Я хочу, чтобы у нас была великолепная свадьба и чтоб все думали: какая красивая пара.

– Но тебя это не огорчает?

– А отчего же мне огорчаться, милый? У меня только единственный раз было скверно на душе, это в Милане, когда я почувствовала себя девкой, и то через пять минут все прошло, и потом тут больше всего была виновата комната. Разве я плохая жена?

– Ты чудная жена.

– Вот и не думай о формальностях, милый. Как только я опять похудею, мы поженимся.

– Хорошо.

– Как ты думаешь, выпить мне еще пива? Доктор сказал, что у меня таз узковат, так что лучше не давать маленькой Кэтрин очень расти.

– Что он еще сказал? – Я встревожился.

– Ничего. У меня замечательное кровяное давление, милый. Он в восторге от моего кровяного давления.

– А что еще он сказал насчет узкого таза?

– Ничего. Совсем ничего. Он сказал, что мне нельзя ходить на лыжах.

– Правильно.

– Он сказал, что теперь уже поздно начинать, если я до сих пор не ходила. Он сказал, что ходить бы на лыжах можно, только падать нельзя.

– Он шутник, твой доктор.

– Нет, в самом деле, он очень славный. Мы его позовем, когда придет время родиться маленькому.

– Ты его не спрашивала, пожениться ли нам?

– Нет. Я ему сказала, что мы женаты четыре года. Видишь ли, милый, если я выйду за тебя, я стану американкой, а по американским законам, когда б мы ни поженились, – ребенок считается законным.

– Где ты это вычитала?

– В нью-йоркском «Уорлд алманак» в библиотеке.

– Ты просто прелесть.

– Я очень рада, что буду американкой. И мы поедем в Америку, правда, милый? Я хочу посмотреть Ниагарский водопад.

– Ты прелесть.

– Я еще что-то хотела посмотреть, только я забыла что.

– Бойни?

– Нет. Я забыла.

– Небоскреб Вулворта?

– Нет.

– Большой Каньон?

– Нет. Но и это тоже.

– Что же тогда?

– Золотые ворота! Вот что я хотела посмотреть. Где это Золотые ворота?

– В Сан-Франциско.

– Ну, так поедем туда. И вообще я хочу посмотреть Сан-Франциско.

– Отлично. Туда мы и поедем.

– А теперь давай поедем на вершину горы. Хорошо?

– В пять с минутами есть поезд.

– Вот на нем и поедем.

– Ладно. Я только выпью еще пива.

Когда мы вышли, и пошли по улице, и стали подниматься по лестнице к станции, было очень холодно. Холодный ветер дул из Ронской долины. В витринах магазинов горели огни, и мы поднялись по крутой каменной лестнице на верхнюю улицу и потом по другой лестнице к станции. Там уже стоял электрический поезд, весь освещенный. На большом циферблате было обозначено время отхода. Стрелки показывали десять минут шестого. Я посмотрел на станционные часы. Было пять минут шестого. Когда мы садились в вагон, я видел, как вагоновожатый и кондуктор вышли из буфета. Мы уселись и открыли окно. Вагон отапливался электричеством, и в нем было душно, но в окно входил свежий холодный воздух.

– Ты устала, Кэт? – спросил я.

– Нет. Я себя великолепно чувствую.

– Нам недолго ехать.

– Я с удовольствием проедусь, – сказала она. – Не тревожься обо мне, милый. Я себя чувствую прекрасно.

Снег выпал только за три дня до рождества. Как-то утром мы проснулись, и шел снег. В печке гудел огонь, а мы лежали в постели и смотрели, как сыплет снег. Madame Гуттинген убрала посуду после завтрака и подбросила в печку дров. Это была настоящая снежная буря. Madame Гуттинген сказала, что она началась около полуночи. Я подошел к окну и посмотрел, но ничего не мог разглядеть дальше дороги. Дуло и мело со всех сторон. Я снова лег в постель, и мы лежали и разговаривали.

– Хорошо бы походить на лыжах, – сказала Кэтрин. – Такая досада, что мне нельзя на лыжах.

– Мы достанем санки и съедем по дороге вниз. Это для тебя не опаснее, чем в автомобиле.

– А трясти не будет?

– Можно попробовать.

– Хорошо бы, не трясло.

– Немного погодя можно будет выйти погулять по снегу.

– Перед обедом, – сказала Кэтрин, – для аппетита.

– Я и так всегда голоден.

– И я тоже.

Мы вышли в метель. Повсюду намело сугробы, так что нельзя было уйти далеко. Я пошел вперед, протаптывая дорожку, но пока мы добрались до станции, нам пришлось довольно долго идти. Мело так, что невозможно было раскрыть глаза, и мы вошли в маленький кабачок у станции и, метелкой стряхнув друг с друга снег, сели на скамью и спросили вермуту.

– Сегодня сильная буря, – сказала кельнерша.

– Да.

– Снег поздно выпал в этом году.

– Да.

– Что, если я съем плитку шоколада? – спросила Кэтрин. – Или уже скоро завтрак? Я всегда голодна.

– Можешь съесть одну, – сказал я.

– Я возьму с орехами, – сказала Кэтрин.

– С орехами очень вкусный, – сказала девушка. – Я больше всего люблю с орехами.

– Я выпью еще вермуту, – сказал я.

Когда мы вышли, чтоб идти домой, нашу дорожку уже занесло снегом. Только едва заметные углубления остались там, где раньше были следы. Мело прямо в лицо, так что нельзя было раскрыть глаза. Мы почистились и пошли завтракать. Завтрак подавал monsieur Гуттинген.

– Завтра можно будет пойти на лыжах, – сказал он. – Вы ходите на лыжах, мистер Генри?

– Нет. Но я хочу научиться.

– Вы научитесь очень легко. Мой сын приезжает на рождество, он вас научит.

– Чудесно. Когда он должен приехать?

– Завтра вечером.

Когда после обеда мы сидели у печки в маленькой комнате и смотрели в окно, как валит снег, Кэтрин сказала:

– Что, если тебе уехать куда-нибудь одному, милый, побыть среди мужчин, походить на лыжах?

– Зачем мне это?

– Неужели тебе никогда не хочется повидать других людей?

– А тебе хочется повидать других людей?

– Нет.

– И мне нет.

– Я знаю. Но ты другое дело. Я жду ребенка, и поэтому мне приятно ничего не делать. Я знаю, что я стала ужасно глупая и слишком много болтаю, и мне кажется, лучше тебе уехать, а то я тебе надоем.

– Ты хочешь, чтоб я уехал?

– Нет, я хочу, чтоб ты был со мной.

– Ну, так я и не поеду никуда.

– Иди сюда, – сказала она. – Я хочу пощупать шишку у тебя на голове. Большая все-таки шишка. – Она провела по ней пальцами. – Милый, почему бы тебе не отпустить бороду?

– Тебе хочется?

– Просто так, для забавы. Мне хочется посмотреть, какой ты с бородой.

– Ладно. Отпущу бороду. Сейчас же, сию минуту начну отпускать. Это идея. Теперь у меня будет занятие.

– Ты огорчен, что у тебя нет никакого занятия?

– Нет. Я очень доволен. Мне очень хорошо. А тебе?

– Мне чудесно. Но я все боюсь, может быть, теперь, когда я такая, тебе скучно со мной?

– Ох, Кэт! Ты даже не представляешь себе, как сильно я тебя люблю.

– Даже теперь?

– И теперь и всегда. И я вполне счастлив. Разве нам не хорошо тут?

– Очень хорошо, но мне все кажется, что ты какой-то неспокойный.

– Нет. Я иногда вспоминаю фронт и разных людей, но это не тревожит меня. Я ни о чем долго не думаю.

– Кого ты вспоминаешь?

– Ринальди, и священника, и еще всяких людей. Но долго я о них не думаю. Я не хочу думать о войне. Я покончил с ней.

– О чем ты сейчас думаешь?

– Ни о чем.

– Нет, ты думал о чем-то. Скажи.

– Я думал, правда ли, что у Ринальди сифилис.

– И все?

– Да.

– А у него сифилис?

– Не знаю.

– Я рада, что у тебя нет. У тебя ничего такого не было?

– У меня был триппер.

– Я не хочу об этом слышать. Тебе очень больно было, милый?

– Очень.

– Я б хотела, чтоб у меня тоже был.

– Не выдумывай.

– Нет, правда. Я б хотела, чтобы у меня все было, как у тебя. Я б хотела знать всех женщин, которых ты знал, чтоб потом высмеивать их перед тобой.

– Вот это красиво.

– А что у тебя был триппер, красиво?

– Нет. Смотри, как снег идет.

– Я лучше буду смотреть на тебя. Милый, что, если б ты отпустил волосы?

– То есть как?

– Ну, немножко подлиннее.

– Они и так длинные.

– Нет, отпусти их немного длиннее, а я остригусь, и мы будем совсем одинаковые, только один светлый, а другой темный.

– Я не хочу, чтоб ты остриглась.

– А это, может быть, забавно. Мне надоели волосы. Ночью в постели они ужасно мешают.

– Мне нравится так.

– А с короткими бы тебе не понравилось?

– Может быть. Мне нравится, как сейчас.

– Может быть, с короткими лучше. И мы были бы оба одинаковые. Милый, я так тебя люблю, что хочу быть тобой.

– Это так и есть. Мы с тобой одно.

– Я знаю. По ночам.

– Ночью все замечательно.

– Я хочу, чтоб совсем нельзя было разобрать, где ты, а где я. Я не хочу, чтоб ты уезжал. Я это нарочно сказала. Если тебе хочется, уезжай. Но только возвращайся скорее. Милый, ведь я же вообще не живу, когда я не с тобой.