Битвы Ренессанса - Владислав Добрый

Тем временем Джованни, как всякий рогуль, решил что умнее всех городских. И начал хапать себе власть. Настолько успешно, что в какой то момент всех Медичи из Флоренции… Поперли.

Судя по тому, что Джованни Медичи из памяти народной, хоть он и был гонфалоньер (аналог народного капитана) из памяти народной как-то стерся, во многом заслуга того, что Медичи не только вернулись в город, но и фактически прибрали его к рукам, лежит на его сыне, Козимо ди Джованни ди Медичи.

Козимо был… Даже не знаю с чего начать.

В общем, Козимо мог бы стать отличным персонажем для Айн Ред, этакий атлант расправивший плечи, если бы только не был полной противоположностью.

Да, с одной стороны Козимо, конечно же, был банкир… Но практически все, что мы знаем о Козимо, так это то, как он тратил деньги.

Впрочем, до нас дошли многие его высказывания, среди которых не на последнем месте есть и такое:

«…Умение тратить деньги еще важнее, чем умение их зарабатывать…».

И он тратил. Тратил на вещи, кажущиеся для современных атлантов, абсолютно безумными.

Нельзя сказать, что Козимо швырял деньги на улицы города, но многие люди, оказавшиеся в сложной жизненной ситуации или имеющие сносный бизнес план могли рассчитывать получить в банке Медичи заем. Причем, на очень щадящих условиях.

Кончилось это тем, что Медичи обросли мощнейшей «клиентелой» — людьми не столько от них зависимыми, сколько благодарными. Медичи помогал как вдовам и детям, так и весьма могущественным людям. Я не смогу назвать его прямо уж благодетелем — тот же Бальтазар Косса, который был Папой Римским не влезшим в рамки приличий, был проектом Медичи.

Впрочем, последнее, это уже скорее «патронаж» и с ним у Медичи было сильно по другому. Тот же Бальтазар Косса, в залог отправил во Флоренцию драгоценные священные реликвии — особой доверчивостью Козимо не страдал.

Что особенно удивительно, Козимо, обладал некоей странной особенностью становиться другом сильным мира сего.

Когда Козимо после ареста пришлось бежать из Флоренции, вернулся он туда с помощью своего друга и заемщика, папы римского Евгения IV. Когда Евгений встретился во Флоренции со своим заклятым врагом, Сфорца, то и тот, внезапно, начинает называть Козимо другом. И ловкий интриган, пролезший на папский престол, и кровавое чудовище без сердца — оба они друзья Козимо.

И все же, мощь Медичи стоит именно на множестве «простых» людей. Несколько тысяч условного «среднего класса», которые помимо всего прочего еще и городское ополчение — вот что делает милого и доброго Козимо столь существенной фигурой. Впрочем, не то, чтобы существенной. Фактически, к 1434 единственной во Флоренции. Так, по крайней мере, утверждает Энеа Сильвио дель Пикколомини, секретарь папы Евгения: «…все политические дела решаются в доме Козимо Медичи. Это он решает, кто займет какую должность, он решает вопросы войны и мира, он контролирует принятие законов. Он король Флоренции — во всем, кроме титула…» Энеа Сильвио дель Пикколомини человек не самого громкого происхождения, но чье мнение, пожалуй, можно рассматривать как экспертное. В отличии от современных говорунов, Энеа Сильвио доказал свою экспертность тем, что смог в 1458 году стать Пием II, папой римским.

Уж в вопросах власти он разбирался.

А Козимо, помимо вопросов власти, неплохо разбирался в… Искусстве. Это увлечение требовало особенно больших вложений.

Помимо мутных убыточных займов и явно рискованных ссуд, Козимо, верный своему девизу, тратил деньги и на город вообще.

Согласно его внуку, Лоренцо прозванному Великолепным, семейство Медичи (в основном Козимо) в период с 1434 года по 1478 потратилo на налоги, постройки и благотворительность около 664 тысяч флоринов. Флорин примерно весил три с половиной грамма, тысяча флоринов — три с половиной килограмма, так что если умножить эти килограммы на 664, то получится две тонны и еще 234 килограмма золота.

При этом Козимо, каким-то невероятным образом умудрялся вести себя… Скромно. Утверждается, что он мог легко заговорить сам или ответить практически любому человеку. Этот некоронованный король мог опоздать на званый ужин, устроенный в честь него (неофициально, ибо если объявить о таком официально, уже будет нескромно) подсесть с краю стола, к наиболее неуважаемым людям. И провести с ними несколько часов своего драгоценного времени, общаясь с каким-нибудь сапожником. Мог разговориться посередине улицы с подмастерьем.

Это совершенно обескураживало. Подобное поведение, да и вообще, подобная ситуация, когда Козимо пешком ходил на работу по улицам города, в то время когда даже самый убогий хмырь ездил в бронированном мерседесе или его средневековом аналоге, делало Козимо вне какой бы то ни было власти.

Сейчас у него, похоже, даже айфона бы не было.

И в тоже время, Козимо и был властью. Не тайной, страшной и давящей, а некой смотрящей вперед и направляющей силой.

Впрочем, вернемся на землю бренную. Поскольку имеет смысл вынести некий урок из этой истории, то попробуем посмотреть на Козимо Медичи, сумевшего стать настолько полновластным королем, что ему не требовалось никакой короны, и понять, хотя бы приблизительно, что для этого нужно, кроме денег.

Взятки бедным и богатым, с условиями и залогами, закамуфлированные под щадящие займы — первый ингредиент.

Умение вызвать к себе расположение — второй.

Скромность — третий.

Возможно, есть что-то еще, но если вдруг решите начать свой путь к власти, начните с этого.

Ах, да, важный момент. Звание «отец народа», на латыни pater populi, Козимо получил, когда организовал ополчение и заставил открыть двери амбаров с зерном, во время трудных и голодных дней.

И вот тогда он и получил этот титул из рук народа. У него на могиле написали только два этих слова, и все знали кто это, даже Флоренцию в Козимо не пришлось переименовывать.

Сейчас в Казахстане сговор производителей зерна — зажали пшеницу, мельницы стоят, цены на хлеб прыгнули. Как всегда, история ничему не учит.

Глава 28

Хоббит не может стать Темным Властелином…

А вы еще помните Пиччинино? Этого зверского и брутального офицера Браччо, которого можно было вынести из боя только в мешке? Так вот, вы не поверите, он до сих пор жив и по прежнему во главе ветеранов Браччо.

После «переговоров» во Флоренции, Пиччинино стал врагом Сфорца. Не сразу, но так получилось, что стал.

Не будем растягивать повествование, скажем коротко и прямо — Пиччинино рвал жопу. Себе, своим людям, но особенно, врагам. Правда, тут уже с попеременным успехом. Однажды его разбили и он попал в плен вместе с большинством своих людей. Но к тому времени уже прочно сложилась традиция отпускать наемников, правда без оружия. Карманьолу, кстати, за это в том числе и казнили — венецианцы не поняли, зачем было отпускать 8 000 пленных, если они просто снова вернутся к Герцогу Миланскому и у него опять будет армия. Но какой гыр гыр между своими — в Романьи действовал не только Сфорца, а все кому не лень. В том числе и Муцио Аттендоло, которому Пиччинино проиграл битву. Аттендоло всегда были семьей с пониманием и потому Муцио поступил по понятиям. А может, втайне надеялся, что Пиччинино таки доберется до Сфорца, ставшего слишком уж важным. Пиччинино и две тысячи его людей были отпущены буквально в одних шоссах. Но высокий профессионализм этих людей позволил им в самые кратчайшие сроки, с помощью усердного грабежа и разбоя восстановить своё оснащение и вернуться в Романью.

По дороге Пиччинино завернул в родную Перуджу. Имея в виду, что теперь осиротевший город может принять его как сеньора. Однако, горожане хоть и приняли людей Пиччинино и его самого радушно, и даже надарили подарков, все же мягко сказали, что лучше бы Малышу остаться в их памяти великим героем и удачливым кондотьером, чем жалким узурпатором и подлым тираном.

Удивительное дело, но Пиччинино проникся и настаивать не стал.

Это только несколько деталей, на самом деле приключений у Пиччинино с его командой было не меньше чем у красноармейцев в войне с басмачами, но увы, Белое Солнце Италии никто не снял, поэтому подробности разобрать теперь трудно.

Пиччинино успешно громил венецианцев и флорентийцев пока Сфорца не было рядом. Надо сказать, что у Сфорца и Пиччинино отношения были сложными. С одной стороны, и они, и даже их люди — непримиримые враги. А с другой, они