Последняя тайна Лермонтова - Ольга Тарасевич

Это очень странный рисунок.

Но теперь понятно, почему за ним шла такая охота.

В этих линиях какая-то тайна, что-то важное и, безусловно – абсолютно талантливое...

Делать неверные выводы для меня так же естественно, как и дышать. Не в экспертных заключениях, конечно. Там-то все в большинстве своем и понятно, и верно, с работой ошибки не связаны. А вот, как говорится, по жизни лажануться мне – проще простого. Я действительно очень часто ошибаюсь. Думаю о людях лучше, чем они есть на самом деле. Искренне верю в то, что правда побеждает, а потом так удивляюсь, выясняя, что идиотизм все-таки вечен, маразм постоянно крепчает, а говно традиционно не тонет. Я постоянно преуменьшаю степень опасности, преувеличиваю свои силы. Ну и уровень дохода, это определенно точно, я тоже определять не умею.

Это же сколько взяток надо было раздать, чтобы получить пред свои светлы очи такой эскорт чиновников всех рангов и мастей!

Михаил не олигарх, не-а. Царь, хан, местное божество для всеобщего поклонения, явно щедро озолотившее своих подданных.

В замок к Панину пожаловали:

– начальник уголовного розыска со своими подчиненными в полном составе. Сто кило жира на фоне суетящихся сперматозоидов.

– начальник ОВД со свитой преданных хомячков, замерших на задних лапах с полуоткрытыми ртами в ожидании морковки, высокохудожественно выдаваемом за ожидание указаний.

– начальник следственного отдела; свекольная интенсивность его оплывшего лица свидетельствует о регулярно обновляемом запасе промилле в крови. Также у алкоголика наличествует помощница с выпирающими из синего пиджака рубенсовскими формами и стыдливым румянцем. «Ты хоть посмотришь, как люди живут», – прошептал ей ее мужик перед тем, как сюда отправиться. Такие всегда что-нибудь как скажут – лучше бы молчали. Деточка, да не смущайся ты муторного ритуального минета в кабинете, с учетом экстерьера твоего шефа ты достойна медали за героизм.

– прокурор с помощником прокурора, являющийся, по совместительству, сыном прокурора. Ну в крайнем случае – очень-очень младшим братом прокурора, такие тугодумные надбровные дуги и злые нитки ртов явно находятся в близко-родственных отношениях.

– массовка на подтанцовке: эксперты, криминалисты, кто-то зачем-то из мэрии, непонятно какого рожна журналисты с телекамерой. Последних, правда, быстро отправили восвояси после недоуменного шевеления Панинских бровей.

Товарища Косякова-Перекосина я, к огромному удовольствию, среди прибывших не обнаружила. Желать людям зла – последнее дело, поэтому я не буду думать, что тупой нелюбопытный следак сгинул в неравной битве с акне, спиртным и неистовой мастурбацией. Предположим, он занимается тем, что переводит через дорогу почтенных старушек, спасая их от редких машин, появление каждой из которых в Озерске – событие. Интенсивного транспортного потока в городе я, конечно, не заметила, старушек тоже; на грязных улицах ошивались только алкаши, с полными страданий ищущими взорами... Но это же мечты, а мечтать можно о чем угодно.

Как только я увидела появившуюся в замке процессию, то быстро сбежала в бар. Сразу стало понятно: толка от этих оплывших ментов никакого, а я начну нервничать, возбуждаться, учить всех жизни и расследованию преступлений. Нет, уж лучше чайку-кофейку или чего покрепче. Всем спокойнее будет. А теперь моему примеру начали следовать и другие, вижу приближающуюся ко мне Марину.

– Твою мать, они там все место происшествия затоптали, – девушка отбросила за спину непослушные длинные волосы и устало вздохнула. – Наталия Александровна, я посмотрела на их эксперта – это ужас, он же описание диктовать не умеет. А как осмотр проводит – упасть и не встать, на труп вообще, кажется, ноль внимания. И зачем весь приваливший табун в номер набился, что за необходимость?! А ведь мы с вами так старались, никого к телу Стаса не подпускали, чтобы, не дай бог, чего не нарушили. Ай, все пустое.

– Успокойся! Правильно сделала, что оттуда сбежала. Будем нужны – нас позовут, – я махнула рукой на соседний стул за барной стойкой. Вышколенный бармен, умирая от любопытства, прислушивался к нашему разговору. – Чаю попроси, бледная такая. Или лучше сразу водки? Да, знаешь, я как эту шайку-лейку увидела, то сразу поняла: Вован наш им всю статистику по нераскрытым преступлениям мигом улучшит. И никакой пауэрлифтинг не поможет. Потому что это – система. «Совок» давно рухнул, а дело его живет. Даже в крупных городах, если вдруг в правоохранительные жернова попадешь, а сам при этом не верблюд – весь исплюешься и сгорбишься, пока что-то докажешь. А уж на местах, в провинции... Мрачно...

– Знаете, я Володю не очень хорошо и не очень давно знаю. Он наш сосед, живет этажом выше. У них там с папой какие-то мужские разговоры всегда были. – Марина кивнула официанту, поставившему перед ней чашку чая и сахарницу. – Но все равно – в голове не укладывается. Володя – такой приветливый, такой сильный, и... Может, это какое-то недоразумение и он ни при чем? А Стас... Зачем мы только знакомились! Подошел ко мне на Невском, предложил сделать фотосессию, но я отказалась. Визитку свою оставил. Не оставил – жил бы. Он очень талантливый, я видела его работы. Ужасно, что все так получилось. До сих пор не осознаю...

Из меня плохая утешительница. Когда случается что-то серьезное, ураган моих слов и обычный вихрь энергии вдруг иссякают. При больших усилиях, можно что-то бормотать, мычать; малоубедительное, банальное. И при этом остается разве что надеяться, что искреннее сочувствие дойдет и облегчит человеку боль без помощи словесной оболочки. Но интуитивно я понимаю: сейчас с Мариной надо говорить о произошедшем, так будет легче.

– Нормальные люди вообще никому неприятностей не желают. Тем более – смерти. Не повезло Стасу, так карта легла. Что ты себе голову пеплом посыпаешь.

Она всхлипнула, потерла покрасневший носик.

– Жалко мне его.

– И мне жалко, молодой, красивый. Сочувствуй, а себя грызть – пустое. Слушай, расскажи лучше, а как мой Соколов – ревнивый? Он такие взгляды на тебя и на Стаса бросал... Представляю, как начался ваш роман. Кино по такому сценарию не снимешь. Ну или разве что фильм ужасов. Нежные взгляды у секционного стола, на фоне кровищи и горки изрезанных органов...

– Нет, что вы, Андрей не ревнивый совершенно. Он мне сразу понравился, как только я его первый раз увидела. И, кстати, мы не в морге познакомились, а в машине, Андрей в тот день был дежурным экспертом и собирал «подснежники»[36]. Лекцию мне сразу нудную прочитал, что в танаталогии женщинам делать нечего. Но Соколов, конечно, очень стойкий. Как понял, что я серьезно настроена, флиртовать сразу прекратил. Я подумала, любовь у него, поэтому и не позволяет приблизиться. Отчаялась, думала, не выйдет ничего. Андрей после развода очень переживал, никого не хотел к себе подпускать.

– Ой, знаешь, а позвони ему. Что-то долго он за цветами ездит, все ли в порядке.

Марина сделала глоток чаю и вздохнула:

– Звонила десять минут назад, колесо пропорол. У папы, как всегда, ни домкрата, ни запаски. Кто-то из Мишиных водителей уже на помощь поехал.

Она снова помрачнела, забарабанила пальцами по стойке.

– А я ведь особо про Стаса ничего не знаю. Но можно предположить – родители, коллеги, любимая девушка. И объясняться с ними придется мне. Если поставить себя на место его матери, то с ума можно сойти.

– Можно. Так, – я вытащила из стопки какой-то журнал, – вот, не получается не думать, тупо читай глянец. Извилины распрямляет и успокаивает. Хотя, – я мелком посмотрела на обложку, – вот именно этот журнал – исключение из правил. Обожаю «Esquire», и статьи, и фотографии там – полный улет. Я с сыном и мужем всегда из-за него дерусь. Угадай, кто выигрывает? Это мужской журнал, но мне в последнее время кажется, что если что-либо предназначено для женщин – то как-то оно излишне просто, до примитива.

Девушка, отбросив назад непослушные волосы, и без интереса начала листать страницы. На коричневую деревянную панель барной стойки вдруг выпала записка.

«Милый, не могу дождаться нашей встречи. Не ругайся на меня за эти сюрпризы. Ничего не могу с собой поделать. Хочу, чтобы ты нашел эту записку и еще раз услышал: я очень-очень люблю тебя...»

А ведь я помню эти аккуратные круглые буковки. Я, конечно, не графолог, но у меня профессиональная память на вот такие детали, нюансы. Мне кажется, записку писала погибшая горничная, Таня Комарова. Это ее почерк.

Делаю знак официанту.

– Смотрите, вам записка.

– Мне? – он быстро читает текст, а потом с гордостью протягивает свежеокольцованную золотым ободком руку. – Это кому-то из ребят, меня такое уже не интересует, и все наши девчонки это знают. Моя Натка им чуть что – патлы сразу повыдирает. А где была эта записка? Странно, «Esquire» мы ведь вообще не выписываем, «GQ» для мужчин, «Elle», вроде, для девушек, и ежедневные газеты. Думаю, «Esquire» кто-то оставил в баре, забыл, а я его машинально положил в общую стопку. Хотя нет, я помню... Сегодня точно никаких журналов не было, сегодня в бар почти никто не заходил. Наверное, раньше, и не в мою смену.