Без права выбора - Слава Доронина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед выпиской врачи сказали, что я не смогу больше иметь детей, что мне все вырезали. Я заблокировала эти мысли, а потом занималась похоронами ребенка. Как можно меньше хотелось думать о том, что стала неполноценной женщиной. И без того тот период дался очень и очень тяжело.
— Так… – протянула она. – Вытирайтесь. Какой сейчас день цикла вы, конечно, не знаете?
— У меня нет менструации. Я ее и не ждала, это ведь невозможно без матки...
— Семь месяцев? – она поджала губы. – Это большой срок. Смерть ребенка, вы очень худенькая, низкий гемоглобин… Это может быть гормональный сбой. Пока у меня не будет на руках всех ваших анализов, я не смогу подобрать лечения и контрацептивов. В вашем роддоме произошла какая-то ошибка. У вас все женские органы на месте. Да, есть отклонения от нормы, особенно с левым яичником, но современная медицина творит чудеса. Вы еще обязательно будете мамой.
В груди стало больнее, нежели когда я переступила порог кабинета. Мысленно уже настроила себя на бездетную жизнь. Смирилась с этим. Давать надежду отчаявшейся женщине слишком жестоко, если потом она окажется ложной.
— Я смогу иметь детей? – этот вопрос сам сорвался с языка.
— Вполне. Но сейчас я бы подобного не рекомендовала. Оптимальный срок после операции кесарева сечения – от полутора лет и более. К тому же в левом яичнике необходимо удалить кисту, пройти лечение. И потом уже можете думать о детях.
Женщина вернулась за стол, долго расписывала что-то в карточке, а затем протянула мне листок с графиком посещений.
— Жду через три дня на анализы. Затем назначу лечение, выберем дату для удаления кисты. Затягивать не стоит. Контрацептивов пока тоже не назначаю, лучше предохраняться презервативом.
— Существует риск забеременеть?
— Очень маленький, но вполне реальный, – улыбнулась она.
Я испытывала странное ощущение. Это была не радость, но внутри появилось какое-то легкое чувство. Надежда? Ведь я уже смирилась, что мамой больше не стану, и всерьез подумывала о том, чтобы взять малыша из детдома. Да что там, я совсем запрещала думать себе о детях...
— Спасибо, – внесла напоминание о посещении клиники в телефон и, попрощавшись с врачом, вышла из кабинета.
Чувствовала себя так, словно меня приложили чем-то тяжелым по голове. Я решила не тешиться никакими надеждами, потому что стоит только начать о чем-то мечтать, как потом эти ожидания разбиваются, принося сильную боль. Но сегодня же скажу Родионову о том, что с моим бесплодием все под большим вопросом. Сомневаюсь, что он хотел бы нежелательной беременности, как и я. Мне было страшно вновь пережить тот кошмар, а в случае, если снова потеряю ребенка или меня заставят от него избавиться… Я этого просто не переживу.
32
Катя
Всю дорогу до Коломны, я смотрела в окно отсутствующим взглядом. Даже толком не видела ничего, разглядывая темную точку на стекле и постоянно думая о визите в клинику. Мне нужно съездить в роддом и поднять архив. Не знаю, что я там надеялась выяснить. Сомнений в том, что ребенок умер у меня не было, а вот ошибка в анализах… Как их могли перепутать? Другая бы на моем месте радовалась, и я конечно была этому рада, но почему же так все сложилось… Эти мысли теперь не давали покоя. Умом понимала, что не стоит ничего ворошить, а сердце болело. Ведь я полгода жила в таком кошмаре, что врагу не пожелаешь.
— Приехали. Я останусь ждать в машине. Если что, звони.
Взяв пакеты с разрешенным набором продуктов и вещей, вышла на улицу. Если бы Марат или Родионов сказали о свидании с отцом раньше, то заранее съездила бы на квартиру и взяла фотографии, которые собиралась отправить ему в письме. Я часто писала папе, раз встретиться не получалось.
Ноги подкашивались от всех новостей, свалившихся на меня за одно утро. Я очень волновалась перед встречей с отцом. Меня проводили в камеру и оставили одну. Каждая минута казалась большим испытанием перед предстоящей встречей с отцом. Мне было так больно от того, что смерть пьяного отморозка, реально виновного в аварии, в итоге повесели на папу... У нас была прекрасная семья: любящая, крепкая столько планов впереди, а все изменилось в один миг и пошло наперекосяк...
Послышались шаги в коридоре, сердце бешено забилось в груди. В дверном проеме появилась ссутуленная фигура отца. Ему расстегнули наручники, а я, словно завороженная, наблюдала за ним. Он постарел за полтора года, что провел в заключении. В черной затертой форме я больше не угадывала прежнего жизнерадостного человека.
— Катюша, дочка... – услышала знакомый голос и резко пришла в себя.
Бросилась к нему и повисла на плече, как в детстве. Крепко обняла, и мы стояли с ним так несколько минут. Я плакала, хотя обещала себе этого не делать. Папа остался моим единственным близким человеком. Последним, кто примет меня любой, каких бы ошибок я не допустила в жизни.
— Ну что же ты? Все хорошо, дочка… – он гладил меня по спине.
Я отошла от отца, осмотрела с ног до головы, и новые слезы покатились из глаз.
— Перестань, Катюша, – со вздохом произнес он. – Ну же…
Понимала, что ему тоже было тяжело, но ничего не могла с собой поделать.
— Ты очень похудел, – взяв себя в руки, произнесла запинающимся голосом. – Я привезла продукты, лекарства, одежду… Правда, со свиданием все решилось только сегодня… – кивнула в сторону пакетов, которые наспех собирала утром. – Я так соскучилась, пап…
— Ну все, Катя. Прекращай плакать. Я жив. Все у меня хорошо. Расскажи о себе. Надолго приехала в Москву? Я исхудал? А ты-то как! Тростиночка! – в голосе появились недовольные нотки. – Совсем ничего не ешь?
— Папа, – я выдохнула и присела на стул. – Я… – но в горле стоял огромный ком. – Я не уезжала никуда и не говорила тебе, потому что не хотела расстраивать. Все это время мне не разрешали с тобой встреч… Просили денег, а потом говорили, что ты сам не хочешь меня видеть...
Отец переменился в лице, а в его
