История Мадлен (СИ) - Ром Полина

Бобровский так и не появился. Но меня это не особо заботило – он был мне неприятен. В последнее время я стала удивительно четко определять людей, стоило мне взглянуть на кого-то, как мозг подавал сигнал – держись от него подальше. Вот и барон вызывал во мне противоречивые чувства. Такой тип мужчин был мне противен.

К обеду я решила съездить в ателье, чтобы проверить, как идет работа над нарядами императрицы. Хоть работа и шла к завершению, но мне хотелось убедиться, что все идеально. Я оделась и, предупредив Софи, что не задержусь, вышла из дома.

Погода стояла великолепная, светило солнышко и белые, кучерявые облачка плыли по лазурному небу. Свежий ветерок приятно обдувал лицо и я с интересом смотрела в окно экипажа, отмечая, что даже улицы казались светлее и чище, обласканные ласковыми лучами. Что-то кричал со своей будки молочник, ему в ответ огрызался пекарь, вывалившись по пояс из окна, а лысый цирюльник чистил свои инструменты, разложив их на деревянном столе. Все было так привычно и предсказуемо, что я непроизвольно зевнула.

И тут, меня будто током ударило – в узком, грязном проулке, ответвляющемся от главной улицы, стояла Козетта.

Я остановила экипаж, и с болью в сердце наблюдала за некогда любимой девочкой, к которой привязалась всем сердцем. Но это существо не имело ничего общего с ребенком, когда-то жившем в моем доме. Все то же, по-детски хрупкое тело и глаза женщины, познавшей все и даже больше. Козетта разговаривала с каким-то мужчиной, и не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, о чем они договариваются. Она была одета вульгарно и вызывающе, что сильно бросалось в глаза, а пудра, которой девушка щедро посыпала лицо, не скрывала следы «французской болезни».

Я смотрела и смотрела на нее, стараясь разглядеть хоть каплю той невинности, которая все еще сохранялась в ней на тот момент, но, увы – видела лишь вульгарную девку, призывно улыбающуюся грязному незнакомцу. Похоже и на своем поприще, Козетта не построила карьеру. Сколько еще она проживет в этих темных переулках, и какое будущее её ждет? И ждет ли вообще…

Я не испытывала к ней злости, не держала обиды. Все осталось в прошлом. Мне было искренне жаль её. Жаль загубленную жизнь, которую она уничтожила своими руками. По моим щекам скатилось несколько слезинок, и я смахнула их краешком платка, с горечью понимая, что ей моя жалость не нужна. А если быть честной полностью – ей и моя любовь была до лампочки…

Приказав извозчику ехать, я решительно выкинула из головы все, что увидела. Каждый получает то, к чему стремится. Козетта получила улицу, а меня ждала Россия.

Глава 48

Времени до отъезда оставалось не то, чтобы совсем мало, но, учитывая, сколько всего нужно было сделать – его катастрофически не хватало.

Дом выставили на продажу. Если не успеем продать до отъезда – Роза обещала помочь, а потом выслать деньги.

Далее. Нам срочно обязательно нужны были валенки. И дело даже не в самой новой коммерческой идее – тупо стоило позаботиться о собственном тепле и комфорте. Поскольку взять их здесь было негде – пришлось озадачить Архипа, который нашёл для нас пару таких непривычных для местных обувок.

Валенки отдали в обработку вышивальщицам и в итоге они получились чудо, как хороши. Я придумала купить нам с Софи по красивущему тёплому платку, которые могли либо заменять шапку в не сильно холодную погоду, либо набрасываться прямо на шубу. И, для полного, что называется, плезиру, орнамент с платков при помощи изогнутых (похожих на мебельные) иголок был перенесён на новую обувь, а так же и на варежки. Перчатками в русские морозы не обойтись, а вот тёплые двойные варежки – самое то.

Затем необходимо было озаботиться покупкой дормеза*, и подойти к этому вопросу очень ответственно.

Это транспортное средство представляло собой громаднейшую первобытную карету. Понятное дело, что эстетические представления сейчас должны были отступить перед удобством и практичностью. Однако, я всё же не смогла удержаться от скептического смешка, разглядывая совершенно неуклюжие гигантские ящики на огромных колёсах.

Пересмотрев кучу вариантов, остановила свой выбор на “ящике” с печкой. Он был явно не новый, снаружи оббит загрубевшей, местами начавшей растрескиваться кожей, но вполне удобный и рабочий.

Изнутри экипаж оказался утеплён серой материей, простёганной ватой. Каких только мешочков, кармашков и отделений не крепилось к внутренней обивке дормеза: карманы для полотенец, отделения для бутылок и кружек, для спичечницы, мыльницы, гребешков, щёток. Большие мешки предназначались для провизии.

Ко всему вышеперечисленному во всех углах ещё стояли объёмные ящики, а к потолку крепились какие-то мешочки. Повозка обладала упругими рессорами, которые смягчали ход повозки и тем самым должны были сделать длительное путешествие не таким утомительным. Ну и конечно же раскладные сиденья, на стоянках трансформирующиеся в спальные места. Оставалось напихать сюда кучу всевозможных перин, подушек и тюфяков, а так же позаботиться о том, чем в дороге топить ту самую печь.

Софи несколько растеряла свою храбрость, когда увидела, в каких условиях придётся кочевать длительное время переезда. Однако, это было лучшее, что можно было придумать. Поездов и железных дорог, увы и ах, пока в нашем распоряжении не оказалось.

До сих пор не понимаю, как мы успели всё сделать к моменту формирования и отбытия каравана, но от всей этой суеты и суматохи сборов я устала, как мне тогда казалось, больше, чем от предстоящего путешествия. Русские держали обещание компенсировать затраты на дорогу, в том числе и для мастеров, которых я везла с собой. Им предоставили крытые кибитки. Не так комфортно, как поедем мы с Софи, но тоже ничего.

Как там у Пушкина?

“Обоз обычный, три кибитки

Везут домашние пожитки,

Кастрюльки, стулья, сундуки,

Варенье в банках, тюфяки,

Перины, клетки с петухами,

Горшки, тазы et cetera,

Ну, много всякого добра.

Поднялся шум, прощальный плач:

Ведут на двор осьмнадцать кляч,

В возок боярский их впрягают,

Горой кибитки нагружают…”

Очень красочное описание всего этого сумасшедшего бедлама. Только наш караван, как вы понимаете тремя кибитками не ограничивался. Это хорошо ещё, что организацией обоза занимались люди опытные в этом вопросе и бывалые. Нам же с Софи оставалось забиться в свою мега-повозку и положиться на их умудрённость и знания.

Наконец, под координацией кнутов, гиканья и матюгов руководителей процессии, вся эта махина потянулась к тракту, растянувшись, как мне кажется, не меньше, чем на километр. Ну или это у меня, как говорят, от страха глаза велики стали. Один наш тарантас, запряжённый цугом** шестёркой лошадей чего стоил.

Куда подевался наш тонкоусый пудреный барончик – не знаю. Теоретически, он тоже должен был находиться где-то в обозе, однако, нежный обольститель в нашем поле зрения не появлялся. Видимо опасался нарочито проявленного напора Софи.

Граф же Апраксин периодически подъезжал к нашему дормезу, чтобы удостовериться, что у нас всё в порядке.Забота его была деликатна и ненавязчива. Тем не менее, проще и легче всего мне с просьбами и вопросами было обращаться к Архипу, который стал нам на всё время пути добрым хранителем и опекуном. Прямо-таки отцом родным.

Вполне уже освоившись в общении с нами, поняв, что мы с Софи не какие-нибудь немощные неженки, да и нос перед простым человеком не задираем – он тоже перестал робеть и разговаривал по-свойски. Хоть и соблюдая положенный пиетет.

Архип оказался замечательным рассказчиком, знающим массу историй, побывавшим в большом количестве путешествий и приключений. Вообще-то, занимаясь хозяйственными вопросами обоза, он был постоянно чем-то занят. Тем не менее, когда выпадала минутка погреться и перевести дух, он нырял в наш “ящик”, пил чай, не робея уже уминая бублики и скрашивал монотонность дороги своими весёлыми байками. Мы с подругой были рады этим моментам.