Огненные врата - Дмитрий Емец

Ирка улыбнулась Гелате. Странное дело. Одни друзья поначалу выдают дикую интенсивность дружбы, а потом проносятся, как метеоры, и нет их. А другие звонят, может, раз в три месяца, зато долгие годы. Это был вариант Гелаты. Ирка видела ее редко, но постоянно ощущала, что она у нее есть.

– Можно я где-нибудь рухну? Есть тут хоть пять сантиметров незаваленных? – Гелата отыскивала глазами, где сесть.

Ирка решила вопрос просто. Наклонившись с коляски, дернула за край плед, мгновенно освободив диван от всего содержимого.

– Однако! Смело, – одобрила Гелата и рухнула во весь рост, как подрубленная.

– Что ты делала? По адресам ходила? – спросила Ирка.

– Четырнадцать адресов по Москве! Кто знает этот город – поймет, – промычала в подушку Гелата.

– Помогала?

– Я-то кому могу помочь? Оно помогало! – не открывая головы, Гелата ткнула пальцем в угол, где стояло копье. – Если б ты знала, чего только не приходится городить! Уровень чуда определяется уровнем веры. Один из ста поверит в помощь от копья, а другим приходится скармливать нелепую небылицу, что в Америке изобрели новую таблетку, которую буржуи скрывают от простых смертных, чтобы вся прочая медицина не обанкротилась… Прям дурдом, что у людей в мозгах творится! В глюконат кальция, который я пересыпала в мудреную коробку, они верят, а скажи я им про эйдос и валькирий – вызвали бы психиатричку.

Гелата молча пролежала минут десять, потом перевернулась на спину.

– Две экземы, сложный перелом с угрозой гангрены, язва, бронхиальная астма, гнойный гайморит, попытка суицида, позвоночник и кое-чего по мелочи. Сейчас отлежусь и еще на два адреса. Один тут где-то рядом…

Ирка посмотрела на копье. Перечисляя сегодняшние болезни, Гелате не стоило произносить «позвоночник». Этим она невольно дала понять Ирке, что копье могло бы ее исцелить.

– А как ты узнаёшь, кому тебе помогать? – спросила Ирка, чувствуя вкус своей губы. Она хотела откусить только сухой кусочек кожи с краю, но губа неожиданно треснула.

– Внутри шлема – кожаная прошивка. Каждый день на ней появляются адреса и имена. Иногда мне хочется все бросить. Вот полчаса назад я была в больнице. Реанимация. Лампы, аппараты, кислород, все, как положено. Лежат у дверей: парень лет восемнадцати с ножевым ранением (без сознания) и дедок с бородой, тихий, вытянувшийся, светлый, точно чему-то тайно улыбающийся. А на кровати у окна – мужик после серьезной автомобильной аварии. Капризный, противный. Орет на всех, шипит, требует к себе особого внимания, медсестер дергает, угрожает… И все трое без шансов. И кому я помогла, знаешь?

– Дедку?.. Нет? Парню? – попыталась угадать Ирка.

Гелата рывком села на диване.

– Мужику, который на меня немедленно наорал! Я быстро повернулась, вышла и долго рыдала в коридоре. Меня, кажется, приняли за жену этого капризона. Говорят: не волнуйтесь, ему гораздо лучше. Пока, конечно, рано судить, но, кажется, организм справился. Мы его завтра в интенсивку переведем…

Узкие плечи у Гелаты задрожали.

– Нет, я все понимаю! Я же не маленькая! У деда эйдос яркий был, сложившийся, готовый для вечности. У парня с ножевым – средненький, не тусклый, но по краям уже подгнивающий. Причем быстро подгнивающий. А у этого капризного эйдос хоть и горит еле-еле, но не гнилой и с шансом на улучшение в будущем. Именно с шансом: то есть не факт, что не будет хуже, но рискнуть стоит…

– Ты видишь эйдосы? – Ирка была убеждена, что на это способны только стражи.

– Когда в шлеме – да. А без шлема я даже читать без линз не могу, – Гелата попыталась вспыхнуть улыбкой, но улыбка сразу погасла. – Но безумно тяжело! Стоишь у кровати и понимаешь, что через тридцать-сорок часов этот парень умрет! А ведь мне только копьем его ножевой раны коснуться – и все!

– А если бы ты все-таки… – медленно начала Ирка.

– Он исцелился бы. Но мое копье лишилось бы силы. Всей и навсегда. И я никогда не смогла бы никому помочь. Другие копья валькирий более-менее заменимы. Незаменимы только два: валькирии-одиночки и мое, – ответила Гелата.

И вновь сквозь мягкость проступила сталь. Мягкие люди мягкие только снаружи. Там, где ломается железо, они выстаивают. Ирка безошибочно ощутила, что ответ касался не только парня.

«А я как хотела? Чтобы мне все одной?.. Но почему так тошно? Неужели она не понимает, что не надо было притаскивать сюда свое копье? Я же рукой могу до него дотянуться! Просто коснуться его – и все!» – подумала Ирка.

От чужого копья ее ладонь отделял всего метр. Один поворот колес. И Ирка повернула колеса, откатившись в противоположную сторону так резко, что ручками кресла врезалась в книжные полки.

– Мне плохо, Гелата! – сказала Ирка тихо. Она не собиралась жаловаться. Как-то само вырвалось.

Гелата встала, подошла к Ирке и присела рядом. Лицо ее оказалось рядом с шинами Иркиной коляски.

– То, что сейчас тебе кажется самым большим твоим горем, на самом деле твоя самая большая радость и надежда, – сказала она.

Ирка никак не ожидала таких слов. Она ударила кулаком по поручню коляски.

– Ты об этом? – спросила она.

– Да. Тебе плохо только пока, потому что ты не знаешь… И никто не знает. Даже Фулона. Ты больше не валькирия. Одиночкой стала другая. Но погибший лебедь – а новая одиночка сможет превращаться лишь в волчицу – оставил тебе редкий дар, скрытый в нем до его смерти.

Ирка недоверчиво качнулась в каталке. Губы у нее дрожали.

– ???

– Нет-нет, – торопливо продолжала Гелата. – Ты ничего не потеряла от того, что я молчала. Возможно, мне и сейчас не стоило бы говорить. Понимаешь, если у человека есть глаза, от него невозможно скрыть зрение. Если есть уши – невозможно скрыть слух… Так и здесь. Это очень тонкий талант, то возникающий, то исчезающий. Как ручеек в лесу или вода в старом колодце. Рано или поздно ты ощутишь его сама.

– Какой?

– Ты ДЕВУШКА С ДАРОМ ЛЮБВИ! Можешь творить чудеса, когда любишь. Но едва любовь исчезает и приходят сомнения – исчезает и способность к чуду, – убежденно и просто сказала Гелата.

Ирка толкнула ладонью свое холодное колено, ощущая его чем-то вроде мосла из собачьего бульона.

– Чудо?! Да я еле могу себе носки шерстяные натянуть!

Гелата покачала головой:

– Это тут вообще ни при чем!.. Твой дар – это глобальное, настоящее чудо, заключающееся в способности постепенно просветлять эйдосы тех, кого ты любишь, и готовить их к бессмертию. Посмотри на Матвея, на Бабаню, наконец. Они очень зависимы от тебя. А вызыванием дождика из тучки и прочими фокусами может овладеть даже средний дурачок, подписавший у Пуфса договор об аренде.

Ирка фыркнула. Без «зависимой от нее» Бабани она не смогла бы даже переодеться. Не Матвея же звать перекладывать и мыть ее гремящие кости. Он бы сделал это без брезгливости, но Ирка никогда бы ему не позволила. Она старалась быть для Матвея красивой – ну насколько это возможно, чтобы не казаться при этом смешной и чтобы не проводить перед зеркалом те три часа, которые можно провести с ноутом, втаптывая в клавиатуру умные буковки.