Век железа и пара - Величко Андрей Феликсович

Я сверился с картами. Небольшой островок, в двадцать первом веке постоянного населения там было с гулькин хрен, а сейчас, наверное, еще меньше. От разведки с воздуха там ничего не скроешь, большая его часть прекрасно простреливается с моря. Турция вроде считала этот клочок земли своим, но как-то не очень уверенно, ибо не удосужилась посадить на нем хоть какое-то подобие гарнизона. В общем, место встречи нас устраивало, о чем и была отбита радиограмма в Лондон.

Вот так помаленьку начиналась подготовка к третьему вояжу в Европу. На сей раз туда поплывут три корабля – «Чайка», «Кадиллак» и только что сошедший со стапелей их ближайший родственник «Ниссан». Внешне он был точной копией «Кадиллака» и имел точно такие же машины, но два из четырех котлов могли топиться углем, а не нефтью. Или даже дровами, если с углем возникнут трудности. Кроме того, он отличался артиллерийским вооружением.

Броненосцу до спуска на воду оставалось не меньше полугода, да и потом он будет достраиваться как минимум столько же, если не больше. А две из четырех предназначенных для него стомиллиметровых пушек были уже готовы, так что мы с Ильей приняли решение установить их на «Ниссан». Правда, пришлось усилить палубу на носу и корме, потому как отдача новых орудий была куда сильнее, чем у пятидесятимиллиметровок. Их на «Ниссане» ставилось четыре штуки, по две с каждого борта. Кроме того, корабль будет нести две пусковые установки для ракет, а в трюме – шесть минометов, которые в случае необходимости можно быстро вытащить на палубу.

Внес свою лепту в подготовку экспедиции и старший сын Ильи Михаил, причем, если можно так выразиться, сделал это дистанционно. По самое дальше некуда насытившись административной деятельностью, он сразу после прибытия отца из экспедиции запросил у него нечто вроде отпуска. И вскоре на «Соболе» отправился по знакомому маршруту: в Южную Америку. Но уже не только за селитрой, но и как довесок к ней за личным составом Австралийского иностранного легиона.

Как я уже упоминал, на самом краю Южной Америки сейчас происходил процесс завоевания Патагонии арауканами. Эти пришедшие с севера племена были чем-то вроде монголов времен соответствующего нашествия, только без Чингисхана. Впрочем, завоевание Патагонии прекрасно получалось и без него.

Так вот, Михаил уже не раз поставлял арауканам кремневые английские ружья в обмен на селитру, а патагонцев, которым не нравилось, что их завоевывают, вывозил в Австралию. У нас уже имелся приличных размеров рыболовецкий поселок Потогонка, и его обитатели, кроме занятия рыбной ловлей, еще и работали вахтовым методом на добыче золота.

Арауканы же были прирожденными воинами и поэтому сразу оценили барабанное ружье, которое Михаил подарил их вождю. Они вообще совершенно не брезговали заимствованием полезных вещей и идей, кому бы те ни принадлежали. И ничего не боялись, в отличие от ацтеков, которые впадали в панику, увидев лошадей Кортеса и услышав грохот выстрелов его мушкетов. Когда же испанцы вздумали было сунуться к арауканам, то быстро и качественно огребли по своим наглым конкистадорским рылам, а у араукан появились лошади и огнестрельное оружие.

Вождь оценил барабанку и спросил, что чужеземцы хотят за такие ружья. Михаил ответил: они настолько дороги, что селитры со всей Патагонии не хватит для покупки хотя бы одного. Но в мире есть вещь, продолжил он, которая ценится гораздо дороже селитры или столь любимого европейцами золота, и это – доблесть воина. Вождю пришлись по душе такие аргументы, а когда для закрепления успеха ему дали пострелять из новейшей барабанки, нарезной и снаряженной бездымным порохом, он созрел окончательно. В результате была достигнута договоренность, что сто пятьдесят лучших молодых воинов-араукан четыре года служат Австралийской империи в рядах ее Иностранного легиона – естественно, с барабанками в руках. А вождь получает сто пятьдесят гладкоствольных барабанных ружей с припасами. По истечении четырех лет легионеры возвращаются на родину, и их оружие остается с ними. Более того, за подвиги на полях сражений они могут быть премированы и нарезными ружьями. Наконец, за каждого погибшего воина вождь получает по ружью, причем, если гибель была героической, ружье будет нарезным.

И вот недавно Михаил радировал, что обмен совершен. Вождь получил полторы сотни барабанок, а столько же будущих легионеров дали клятву верности и погрузились на «Соболь». Если не произойдет ничего непредвиденного, то они будут в Австралии месяца через два с половиной, максиум три, то есть как раз к отбытию нашей экспедиции. А дальше легионеры станут нести службу по охране наших владений на Силли и особенно в России, где ногайцы уже несколько раз пытались поживиться имуществом компании.

После того как ажиотаж с заселением Зеленограда немного схлынул, я на несколько дней посетил Эсперансовку, поселок на острове Кенгуру, население которого в результате прибытия трех французских кораблей недавно возросло до пятисот человек. Я вез туда армейский взвод, состоящий в основном из мориори, пятерых учителей, из которых трое были испанцами, а двое – англичанами, гауптштурмпастыря и старшего из протестантских священников, для которого эта командировка будет чем-то вроде экзамена на чин в Австралийской христианской церкви. Не то чтобы он так уж проникся именно ее трактовкой христианства, но вот полагающийся даже унтерштурмпастырю оклад приводил его в священный трепет своей величиной.

Кроме всего прочего эти двое будут заведовать и так называемой детской комнатой. Пожалуй, на данном вопросе следует остановиться подробнее.

Притом что Австралийская империя по определению будет многонациональной страной, мы с Ильей не собирались допускать в ней ничего наподобие чайна-таунов или мексиканских кварталов в Штатах. Или, упаси господь, арабских районов во Франции, а также турецких в Германии. Нет уж, у нормального подданного империи может быть только одна национальность – австралиец. А вот происхождение – это дело другое, пусть далекие потомки гордятся, что их предки были какими-нибудь шотландцами или вовсе ассирийцами.

Во исполнение нашего плана несанкционированное обучение грамоте на любом иностранном языке совершенно не приветствовалось. Нет, не подумайте, не было никаких прямых запретов. Но, например, бумага и письменные принадлежности продавались лишь подданным империи, которыми могли стать только владеющие австралийским языком и умеющие как минимум написать свое имя с фамилией.

Правда, для кандидатов в подданные было послабление – они получали свой статус целыми семьями, если в них имелись говорящие по-австралийски дети. Ведь, скажем, сорокалетнему крестьянину, как правило, учить незнакомый язык уже поздно, он так и останется французом, даже зазубрив три-четыре десятка австралийских слов. Но вот его дети уже будут знать язык своей новой родины лучше французского, а внуки станут чистокровными австралийцами.

Кроме бумаги предметом весьма ограниченной продажи были игрушки. Причем вовсе не потому, что их делалось мало, – у нас уже работала хоть и небольшая, но настоящая игрушечная фабрика. Она производила кубики, кукол всех сортов, деревянных лошадок на колесиках, маленькие кораблики с парусами и даже паровыми турбинками, бумажные и шелковые воздушные шары, пистонные револьверы и всякие конструкторы для сборки чего душа пожелает. Но все это отправлялось в специальные детские комнаты, где чей угодно ребенок мог играть хоть самыми дорогими игрушками. Понятно, что в этих комнатах все общение шло по-австралийски, а их содержатели не только помогали ребятне разобраться с игрушками и между собой, но и рассказывали им о нашей империи, ее обычаях и славной истории.

По прибытии в Эсперансовку я первым делам выслушал доклад бургомистра. Пополнение в целом ему понравилось, кроме трех бессемейных лбов, которых он определил как явных смутьянов. Кроме того, среди прибывших гугенотов имелось два их священника, один из которых вызывал определенные подозрения: слишком уж фанатичен.