Рассуждения о религии, природе и разуме - Бернар Ле Бовье де Фонтенель

Если предположить, как того желают картезианцы, что тела не обладают никакой двигательной силой, то богу остается лишь два средства для воплощения своего замысла:

либо сообщить телам различные движения в каждый отдельный момент, согласно своему замыслу;

либо учредить случайный повод к неодинаковому распределению движений — такой случайный повод, как толчок.

Это значит, что бог сообщает телам неодинаковое движение, повинуясь единственно лишь своему замыслу либо подчиняясь для выполнения его случайному поводу.

Почему я делаю такой вывод? В случае если бог повинуется случайному поводу, его замысел либо осуществляется с той же полнотой, как если бы он и не повиновался этому поводу, либо он не осуществляется столь полно.

Если замысел его не столь полно осуществляется, значит, бог вовсе не повинуется случайному поводу.

Ибо другой образ действий будет более мудр и, следовательно, он подчинит себе бога, пусть даже сам по себе он будет менее прост.

Если же замысел бога достаточно полно осуществляется посредством случайного повода, то перед нами два образа действий, одинаковых с точки зрения мудрости; в этом случае первое слово будет за простотой.

Сравним же оба эти образа действий с точки зрения простоты. Как при том, так и при другом образе действий бог распределит одинаковое количество неодинаковых движений среди одинакового числа различных тел.

Однако учредить случайный повод несомненно значит пуститься обходным путем, причем этот обходный путь, согласно принятому нами допущению, ничуть не способствует более полному и совершенному воплощению замысла.

Это решает вопрос. Следовательно, учреждение случайного повода противоречит простоте [действий] бога, такой, как мы ее сейчас определили.

Можно ли предполагать, что простота деяния бога проистечет от чуждой ему вещи, которую он должен принимать во внимание, причем ей ничуть не помогает это внимание бога? Напротив, именно то, что он без необходимости включает в свое деяние чуждую [ему] вещь, полностью должно разрушить простоту этого деяния.

Утверждают необходимость того, что бог учреждает случайный повод, дабы действовать единообразно; но речь сейчас идет ведь не о единообразии; ибо единообразие и простота — это не одно и то же, хотя по данному вопросу их довольно охотно смешивают, возможно не без пользы для намерений тех, кто это делает. Но единообразию, как таковому, мы ниже посвятим обширное рассмотрение; я нахожу, что достаточно опроверг простоту, которую превозносят сторонники системы окказионализма.

Глава V. Как представляется, в системе окказионализма бог вовсе не действует посредством всеобщих законов

Действовать единообразно, действовать посредством всеобщих законов или волевых актов — это прекрасные идеи, и, как совершенно очевидно, это подобает богу. Но что это такое — всеобщие законы? Что это за единообразие, долженствующее присутствовать в деянии бога? Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь как следует это знал. К богу применяют эти слова, но не очень-то понимают существо того, что ему приписывают. Постараемся несколько тщательнее исследовать этот вопрос.

Влияние, которое мыслящее существо оказывает вне себя, имеет два аспекта: один из них относится к его замыслам и цели, которую оно себе ставит; другой — к природе предмета, на которое оно воздействует.

Влияние это не может иметь иного отношения к замыслу, кроме того, которое содействует воплощению этого последнего; что же касается его отношения к природе объектов, то оно может быть троякого рода: либо оно в точности соответствует тому, чего требует природа объекта, либо оно стоит над тем, чего эта природа требует, и в какой-то мере противостоит ей, либо оно таково, что природа объекта к нему безразлична.

Объяснюсь по этому поводу.

Если я хочу создать механизм, показывающий время, я беру куски металла и их прилаживаю либо формирую определенным образом: действие это безразлично к природе данных кусков металла, ибо по своей природе они вовсе не требуют того, чтобы их прилаживали и формировали тем или иным способом.

Однако с того момента как эти куски металла стали благодаря устройству, которое я им придал, механизмом, они получили новую природу; их нельзя больше рассматривать как материал — их надо рассматривать как механизм.

В природе механизма заключено следующее: после того как ему извне сообщено движение, он в дальнейшем, будучи предоставлен сам себе, выполняет задачу, для которой он был создан.

Таким образом, когда я сообщаю движение этому механизму, я поступаю согласно с требованиями его природы.

Но если я не сумел наладить этот механизм настолько хорошо, чтобы приданное ему мною движение заставляло его естественным образом отбивать время, и если надо, чтобы я заставлял его отбивать время всякий раз своею рукою, это значит, что я действую вне природы этого механизма или даже, если вам угодно, вопреки ей. Ибо природа механизма исключает положение, состоящее в том, что после сообщения ему движения его надо заставлять делать то, что не было сделано им самим.

Действие единообразно, когда оно постоянно народится в одинаковом отношении как к цели, так и к природе объекта.

Итак, действие, направленное на выполнение определенного замысла, может быть единообразным в трех отношениях:

либо оно всегда соответствует природе объекта, либо оно всегда стоит выше этой природы, либо оно всегда к ней безразлично.

Все эти три вида единообразия одинаковы, если рассматривать их с точки зрения единообразия, как такового; между тем три вида действия, для которых действительны эти три вида отношений, совсем не одинаково совершенны.

Сообщаю ли я постоянно в определенное время движение механизму, только в этом и нуждающемуся, чтобы отбивать часы, или же я собственной рукой заставляю его бить каждый час, или, наконец, не создав Никакого механизма, я отбиваю каждый час, ударяя друг о друга два куска металла, что будет совершенно безразличным для этих двух кусков металла, представляющих собою всего лишь материал, — эти три вида воздействия, хотя и одинаковые с точки зрения их единообразия, не являются одинаково совершенными. Только первое из них совершенно, ибо оно предполагает, что из всех возможных сочетаний, какие допускаются природой этих двух кусков металла и какие я могу, таким образом, им придать, я правильно выбираю то сочетание, при котором они сами собою отбивают время, разумеется, если только им придано то, чего требует любой механизм, то есть движение. Таким образом, я доверяю выполнение моего замысла единственно лишь природе объектов, на которые я воздействую; при этом все, что проистекает из самой этой природы, является результатом повиновения моей воле. Замысел мой так точно соответствует этой природе, что все ее требования совпадают с требованиями моего замысла, и я не могу оказать на нее такое воздействие, которое не привело бы к моей цели. Моя мудрость помогает мне питать относительно объектов лишь те замыслы, которые природа их способна воплотить, а мой ум ставит их в те единственные условия, при которых природа их должна способствовать воплощению моих замыслов. Если я избрал этот замысел, соответствующий природе объектов, и эти условия, соответствующие моему замыслу, среди бесконечного числа других замыслов и условий, то мудрость моя и мой ум безграничны.

Второй вид воздействия несовершенен с точки зрения того или другого из этих двух приемов. Если куски металла могут быть расположены таким образом, что они будут отбивать время без того, чтобы я прилагал к этому руку, значит, мне недостает ума для того, чтобы усмотреть это расположение; если же они ни в коем случае не могут быть расположены таким образом, значит, у меня недостает мудрости для того, чтобы извлечь из них то, что находится за пределами их природы.

Третий способ воздействия несовершенен лишь в том случае, если куски металла могут быть прилажены так, что они будут отбивать время сами по себе. В данном случае способ этот не лишен мудрости, ибо, согласно предположению, он требует от вещей только того, на что они способны; но ему недостает ума для того, чтобы заставить их выполнить мой замысел, как это возможно, силами одной лишь собственной природы. Всегда требуется больше умения для создания механизма, исполняющего ваш замысел, чем для того, чтобы не создать его, когда создание его вполне возможно.

До того как создан механизм, который я желаю создать, я не могу действовать более совершенным способом, чем способом воздействия, безразличного к природе объектов: ибо, если объекты будут сопротивляться некоему расположению, мне, заставляющему их принять это расположение, будет недоставать мудрости; но, так как я предполагаю, что объекты эти безразличны к любому расположению, воздействие мое всегда будет безразличным по отношению к их природе. Мое воздействие предопределяется моим замыслом.