Новое платье Леони - Катрин Панколь

– Но это же чушь собачья!

– Совершенно верно. Но эти типы, повторяю, просто опасные психи. У них сложные отношения любви-ненависти по отношению к исторической родине, и они вспыхивают как порох. Оскар предоставил несколько поддельных доказательств и попросил, чтобы Улисса наказали. Не убили, нет, просто отколотили, дабы наставить на правильный путь. Нино связался с двумя головорезами-колумбийцами, здоровенными ребятами, и дал им задание отколотить Улисса.

Пальцы стукнули по столу, оповещая о начале нового акта.

– Эти колумбийцы назначили встречу Улиссу в ресторане «Морро Касл» в Хайалиа. Я уж не знаю, под каким предлогом. Улисс согласился, он пришел первым. Заказал café con leche[25]. Колумбийцы вышли из ресторана, Улисс догнал их на парковке.

– И…

– Они заталкивают Улисса в свой микроавтобус и уезжают на всех парах. Спустя полчаса они останавливаются возле посадочной полосы аэропорта, вытаскивают Улисса, дают ему выслушать послание (будешь тише воды ниже травы, не то быстро на Кубу отправим) и бьют его, как следует.

– О! My God…

– Это было, конечно, ужасно, но на самом деле не так уж плохо – худшее ожидало впереди.

И он последний раз стукнул по столу, объявляя финал трагедии.

– Улисс, уже достаточно избитый, упал на одну из бетонных опор, которые поддерживают решетку, огораживающую аэропорт. Сильно ударился головой. У него начались судороги, и два головореза, перепугавшись, убежали со всех ног. На следующий день его нашел служащий аэропорта. Он был в ужасном состоянии.

– Это невозможно! – простонала Эмили, в ужасе зажав рот рукой.

– Диагноз: перелом позвоночника, гемиплегия, паралич… Он до сих пор ходит с помощью двух тростей!

– И Оскару ничего не было?

– Ну это опять святое семейство, сор из избы не выносить! Улисс знает, что в этом виноват Оскар. Но он его покрывает. Росита тоже знает. Но и она молчит.

– Ну вот, опять тайна, – пробормотала Эмили.

– И Улисс начал выкарабкиваться из болезни только благодаря тому, что Калипсо разговаривает с ним каждый день и играет ему по телефону на скрипке. Она не только вернула его к жизни, она развила его речь, и постепенно он начинает ходить. Он бьется, как безумный, лишь бы вновь вернуться к нормальной жизни.

– Какая же она замечательная…

– Ты знаешь, что такое семья, Эмили?

– Нет. Мама завела меня для развлечения. Она вскоре после моего рождения сделала операцию, чтобы такое больше не повторялось!

– Семья – это обманы, недоговоренность, предательство, которые прячут под одной большой ложью: иллюзией счастливой семьи. Клан прежде всего должен выстоять. Муньесам удалось сохранить свой клан, не смей все пустить на ветер своими разоблачениями!

– Однако тогда восторжествует справедливость…

– Все объединятся против тебя. Я скажу, что ты лжешь, Улисс скажет, что ты безумная бесстыдница, американка с детским психозом двадцатипятилетней давности, которая хочет устроить из своей жизни телешоу и навязывает это всем вокруг.

– Но ведь Калипсо моя дочь, это же правда!

– Всем вокруг наплевать на правду! Fuck the truth! И потом вот что я тебе скажу: если ты поговоришь с Калипсо, Оскар должен будет вступиться за честь своей матери. Он способен приехать и убить вас обеих, тебя и Калипсо. Так что ты ее подведешь под монастырь.

– Но это же невероятно, что я не могу…

– Невероятно, Эмили, то, что ты сделала двадцать пять лет назад. Вот и все. Расплата за первородный грех, совершенный в палате больницы Джексон Мемориал. И нигде больше.

Он хлопнул ладонью по столу и объявил:

– Конец дискуссии. Дело закрыто. Хочешь кофе?

В большой гостиной Елены, алой и золотой, Робер Систерон ходил взад-вперед, взад-вперед. Он снимал и надевал колпачок ручки, подносил ее ко рту, покусывал, спохватывался, вытирал лоб, поворачивался, шел в обратную сторону и в конце концов театральным жестом развел руки и объявил:

– Не стоит ставить на эту девчонку, Елена. У меня с ней, честно говоря, контакт не сложился. Она мне не понравилась. Слишком нестабильная, слишком самоуверенная, слишком непредсказуемая…

Елена, запустив руку в коробку с рахат-лукумом и набив полный рот сладостей, похлопала себя по уголкам рта, повернула к нему голову и сказала:

– Она не непредсказуемая, просто у нее есть характер. Это разные вещи.

– Я повторяю: это рискованно.

Елена проводила глазами солнечный луч, который гулял по ковру, купленному много лет назад вместе с графом на базаре в Стамбуле, протянула руку, чтобы его погладить. Это был славный день, граф был счастлив и хотел, чтобы его счастье было видно всем. И он тратил, тратил, тратил деньги, осыпая ее подарками.

Она оставила в покое солнечный лучик, вернулась к разговору, ухватив между делом квадратик лукума с ароматом розы. Именно в Стамбуле она научилась любить лукум.

– Вы прекрасно знаете, почему я хочу это сделать, Робер, и этого вам должно быть достаточно. Прекратите спорить! Мы заставим ее подписать драконовский контракт, вот и все!

Лукум посверкивал в солнечном луче, просвечивая до прозрачности. Елена широко открыла рот и проглотила кусочек. Робер слегка поморщился.

– Я внушаю вам отвращение? – весело спросила она.

– Нет. Вовсе нет.

– Вы совершенно не умеете врать.

Ей хотелось встряхнуть этого человека, который боялся тени маленькой девчонки.

– Всего лишь договор? Этого будет недостаточно, – упрямо заявил он.

Она взяла себя в руки, чтобы не сорваться, и, светски ему улыбнувшись, сказала с фальшивым воодушевлением:

– Все будет хорошо, Робер, все будет хорошо! И мы как следует позабавимся!

– Она слишком молода. Вам не следует…

Елена наконец потеряла самообладание. Нервы не выдержали, и она взорвалась.

– Мы уже сто раз об этом говорили, Робер! Вы просто несносны! Вы как какой-то старик, который постоянно повторяет одно и то! Нужно жить полной жизнью, пока она не закончится. Неужели вам не надоело быть мумией?

Робер Систерон остановился – ее слова задели его за живое.

– Ну, спасибо вам за мумию!

Елена вздохнула.

– Ну что мне еще вам сказать? Посмотрите, что делают сейчас крупные компании! LVMH, «Керинг». Они ставят на молодых. Николас Кирквуд, Джей Дабл-ю Андерсон, Джозеф Альтузарра, Кристофер Кейн. Все молодые, сплошь молодые. В начале 2000-х годов на кого ставили? Стелла Маккартни и Александр Маккуин. Они едва вышли из школы. Из той самой школы, которую закончила Гортензия, между прочим!

– Она вскорости сделается неуправляемой…

– Угомоним, умаслим. У девочки есть упорство. Она наделена индивидуальностью. Она работает двадцать часов в день! Создать свой почерк – это задача, требующая характера, честолюбия, смелости, упорства. У Гортензии все это есть.

– А если мы сядем в лужу?

– Ну, продадим одного или двух Зутрилло. Это же не конец света! Ох! Как вы меня нервируете этим вашим шарканьем туда-сюда!

Елена вновь опустилась в кресло. Прислушалась, как кипит кровь в кончиках ее пальцев. Ей хотелось что-нибудь порвать. Разбить вазу. Хлопнуть дверью. Завопить во все горло. Позвать пожарных. Главное – действие! Он так и не понял, что я не хочу умирать! «Мне семнадцать лет! Меня корчит от бедности, на мне рабочая блуза и черные чулки. Я словно вошь, застрявшая в коричневой патоке нужды. Я сидела у окна и высматривала графа, он придет к родителям просить моей руки, он прошептал мне это вчера, щекоча белокурыми усами, и я подарила ему поцелуй, я молюсь за то, чтобы отец сказал ему «да», я уже собрала вещи, мне так хотелось скорей зажить другой жизнью! Умчаться от родителей, от нищеты, уехать из меблированных комнат на площади Клиши. И наплевать мне, что его настоящее имя Жан-Клод Пенгуин и что он мошенник из мошенников. Мне плевать, что он гораздо старше и не всегда очень шикарно выглядит. Если он хочет быть русским, графом и богачом, мне это подходит. Глаза у него горят, губы полные и алые, а еще у него белокурые бакенбарды, которые пахнут пряниками. Его глаза шарят под моей блузкой, ласкают мою грудь, я хочу этого! Очень хочу этого! И главное, главное, он жаден до жизни. Он хочет управлять миром. Сорить золотыми монетами, заказывать шампанское и трюфели, давать балы, нанимать целые оркестры музыкантов, покупать замки, фонтаны, заводы, пароходы, автомобили, поворачивать в обратную сторону поезда, хочет, чтобы звучали фанфары и честь отдавали гусары. «Я хочу ВСЕГО! – ревет он, нервно перебирая золотую цепь своих часов. – Я хочу ВСЕГО и я хочу тебя, ТЕБЯ. Кошечка моя, моя пантера, моя малышка, моя ненаглядная!» Да! Да! Я буду его женой! И жизнь моя совершенно изменится».

И все это она проделала. С большим успехом. А когда графа заносила, когда он увлекался погоней за какой-нибудь юбкой, она мстила. Уезжала далеко от Парижа и графа. Он отыскивал ее на водах, на вокзалах, на пляжах, в горах. Везде, куда бы она ни поехала. Она разбивала сердца, нанизывала их на вертел. Оглядывалась назад, чтобы проверить, следует ли он за ней. «Поймай меня, если сможешь! Но потом я предъявлю тебе такой счет!» Он настигал ее, ловил, кипел от ярости. Она не обращала на него внимания. Он наслаждался своим гневом, как драгоценным вином. Метал на стол реки жемчугов и горы рубинов. Она отдавала их в качестве чаевых официантам. И тогда, опьяневший от любви, он бросался на нее, словно одержимый, хватал за локти, валил на стол…