Октавия - Джилли Купер

— Я не могу тебе сказать.

— Естественно. Ну так я тебе скажу. Ты такая чертовская сибаритка, что не смогла устоять перед соблазном легкого заработка у Андреаса. Но, видит Бог, тебе бы это дорого обошлось. Он бы сломал тебя за пару месяцев.

Мы миновали Уимблдон Уиндмилл. Я смотрела немигающим взглядом на высохший пруд и просторы выгоревшей травы, цвет которой приблизился к платиновому. Повсюду на ней виднелись следы многочисленных возгораний.

Гарэт вернулся к волнующей его теме.

— Представляю, как тебя грела мысль обо всех этих мужчинах, пускающих слюни над твоими журнальными снимками, выставленными в киосках; любующихся твоими формами, разглядывая запотевшие от дыхания витрины в Сохо, не говоря уже о тех, кто в спальнях, в плащах…

— Вряд ли они в спальнях находятся в плащах, — возразила я.

— Не дерзи, — прикрикнул он.

Мы были уже на перекрестке с круговым движением около Тиббетс Корнер, но он так разошелся, что прозевал поворот на Путни и должен был три раза объехать вокруг, что отнюдь не способствовало улучшению его настроения.

— Неужели тебе абсолютно наплевать на то, что о тебе думают?

— Я об этом не думала. Мне надо было побыстрей получить деньги, вот и все. Ты настолько богат, что тебе таких вещей просто не понять.

Гарэт в ярости повернулся ко мне.

— Ты имеешь представление о том, как мы были бедны, когда я был ребенком?

— Не хочу об этом слышать, — сказала я, закрыв уши руками. — Я читала Д. Лоуренса и уже достаточно знаю о том, как бедствуют шахтеры. Я сыта по горло тем, что ты постоянно следишь за моим поведением. Кем ты себя воображаешь, великий блюститель нравов из Уэльса?

— Я уже слышал это однажды, — произнес он.

— Что? — закричала я, все еще зажимая уши руками.

— Не подслушивай, — прокричал он в ответ, схватив мою руку и оторвав се от уха.

Я сидела очень тихо, наблюдая за тем, как оставленные его пальцами на моей руке белые отметины медленно краснеют. Тут краем глаза я увидела, что персиковая шелковая нижняя юбка, которой я перевязала его руку, совершенно промоют от крови, и на голубой клетчатой рубашке расплывается красное пятно. Гарэт был очень бледен. Неожиданно вся моя воинственность пропала.

— Ради Бога, давай заключим перемирие и поедем в Рохемптон-Госпиталь. Тебе надо наложить швы на эту рану, — сказала я.

— Не хочу я никаких швов, — заявил он, с визгом остановив машину у въезда на дорогу, ведущую к моему дому.

Потянувшись через меня, он открыл мою дверцу.

— А теперь выходи или я выкину тебя. И не вздумай проситься обратно к Джеки. С этого момента заботься о себе сама.

И, развернув машину, он умчался в облаках пыли.

Как только он уехал, меня снова начало трясти.

Как мне сказать Ксандру, что я не достала денег? И за квартиру я еще не заплатила, и миссис Лонсдейл-Тейлор, безусловно, вышвырнет меня. Все происшедшее сегодня повергло меня в абсолютный шок. Оказавшись в своем пригороде, я в оцепенении пошла к реке. Сбросив туфли, я даже не почувствовала, как сухая острая трава колет мои ноги. На дорожку впереди меня упала тяжелая капля дождя. Может быть, наконец, закончится эта засуха. От внезапного порыва ветра зашелестели листья деревьев черного тополя, окружавших лужайку для игры в шары. Освещение было странным, как во время плавания под водой. Любители пикников и хозяева собак заторопились домой, с тревогой поглядывая на небо. Даже грачи притихли. Берег реки был усеян банками из-под коки, бутылками и обертками от мороженого. Две собаки, охлаждаясь, плескались в воде. Я пожалела, что со мной нет Манки.

Крупная капля теплого дождя упала мне на лицо, за ней другая — на руку. Изменившее цвет небо вдруг прочертили молнии. Через три секунды последовали сокрушительные раскаты грома. Казалось, все вокруг закипело. Дождь все усиливался, барабаня по листьям над моей головой, отскакивая от твердой, как железо, поверхности земли. Еще одна вспышка молнии расколола небо, за ней другая, значительно более яркая, змейкой ударила в ствол громадного вяза всего ярдах в пятидесяти от меня и расколола его.

И тут все небо взорвалось дождем.

Мне было безразлично. Я хотела, чтобы удар пришелся в меня. Запрокинув голову, я почувствована, как дождь падает каплями мне на шею, стекает струями по лицу, смывая ужасный сценический грим. За две минуты я промокла до костей. Теперь молнии сверкали одновременно с раскатами грома. Может быть там, в небесах, Гарэт громил еще одну студию?

Я не знаю, сколько времени я бродила вокруг, полубезумная от отчаяния, чувствуя себя, как король Лир, беззащитной беднягой, ждавшей живительного дождя от безжалостной бури.

Неожиданно стало темнеть, буря удалялась, ворча, словно пьяница, которого выставили из паба. Дождь затихал. Надвигалась ночь. Вдали виднелся ярко-желтый свет уличных фонарей. Было, вероятно, около десяти.

На меня неотвратимо надвигались встречи с Ксандром и миссис Лонсдейл-Тейлор. Я нехотя направилась к дому. Я замерзла и промокла. Было, наверное, градусов двадцать, но после недели жары в тридцать с лишним, казалось, что стоит середина зимы. Моя длинная розовая блуза, одетая согласно инструкции, полученной от Андреаса, подчинялась своей собственной инструкции, находящейся на этикетке, о том, что ее надлежало отдавать в сухую химчистку. Подвергнутая стирке, она невероятно села, задравшись до уровня мини-юбки, и прилипла к телу. Волосы повисли мокрыми сосульками. Люди, выведшие своих собак на последнюю прогулку перед сном, с удивлением поглядывали на меня, когда я босиком проходила мимо них. От земли шел пар, она была похожа на болото, в котором водились крокодилы.

Я брела по улице. Пропитанные водой деверья склонились под ее тяжестью. Вода в сточных канавках бежала такими потоками, которые способны были привести в движение мельничные колеса. В мокрых тротуарах отражался свет уличных фонарей. Я помедлила у своей берлоги, стараясь набраться мужества, чтобы войти, смахнула с ресниц капли дождя. Железная калитка показалась мне холодной, как лед, когда я коснулась ее рукой.

В следующее мгновение из передней двери выскочил Манки и бросился на меня, с истерическим лаем облизывая мои руки, скребя когтями по голым ногам. Я попыталась пробраться по лестнице так, чтобы меня не видела миссис Лонсдейл-Тейлор, но она уже стремительно неслась из кухни с выражением неодобрения на грубом, напоминающем ростбиф, лице.

— Этот проклятый шторм переломал половину дельфиниумов, — сказала она.

— О, я сочувствую. Какая жалость, и это после того, как вы выхаживали их всю засуху, — сказала я, продолжая подниматься по лестнице, но отделаться от нее было невозможно.