Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 8 - Вальтер Скотт

Гости сидели за столом, ломившимся под бременем вкусных яств. Сопровождавшие принца многочисленные повара, стремясь как можно больше разнообразить блюда, подаваемые на стол, ухитрялись так приготовить кушанья, что они приобретали необычайный вид, вроде того, как и нынешние мастера кулинарного искусства доводят обыкновенные съестные припасы до степени полной неузнаваемости. Помимо блюд домашнего изготовления, тут было немало тонких яств, привезённых из чужих краёв, жирных паштетов, сладких пирогов и крупитчатого хлеба, который подавался только за столом у знатнейших особ. Пир увенчивался наилучшими винами, как иностранными, так и местными.

Норманское дворянство, привыкшее к большой роскоши, было довольно умеренно в пище и питьё. Оно охотно предавалось удовольствию хорошо поесть, но отдавало предпочтение изысканности, а не количеству съеденного. Норманны считали обжорство и пьянство отличительными качествами побеждённых саксов и считали эти качества свойственными низшей породе людей.

Однако принц Джон и его приспешники, подражавшие его слабостям, сами были склонны к излишествам в этом отношении. Как известно, принц Джон оттого и умер, что объелся персиками, запивая их молодым пивом. Но он, во всяком случае, составлял исключение среди своих соотечественников.

С лукавой важностью, лишь изредка подавая друг другу таинственные знаки, норманские рыцари и дворяне взирали на бесхитростное поведение Седрика и Ательстана, не привыкших к подобным пирам. И пока их поступки были предметом столь насмешливого внимания, эти не обученные хорошим манерам саксы несколько раз погрешили против условных правил, установленных для хорошего общества. Между тем, как известно, человеку несравненно легче прощаются серьёзные прегрешения против благовоспитанности или даже против нравственности, нежели незнание малейших предписаний моды или светских приличий. Седрик после мытья рук обтёр их полотенцем, вместо того чтобы обсушить их, изящно помахав ими в воздухе. Это показалось присутствующим гораздо смешнее того, что Ательстан один уничтожил огромный пирог, начинённый самой изысканной заморской дичью и носивший в то время название карум-пай. Но когда после перекрёстного допроса выяснилось, что конингсбургский тан не имел никакого понятия о том, что он проглотил, и принимал начинку карум-пая за мясо жаворонков и голубей, тогда как на самом деле это были беккафичи и соловьи, его невежество вызвало гораздо больше насмешек, чем проявленная им прожорливость.

Долгий пир наконец кончился. За круговой чашей гости разговорились о подвигах прошедшего турнира, о неизвестном победителе в стрельбе из лука, о Чёрном Рыцаре, отказавшемся от заслуженной славы, и о доблестном Айвенго, купившем победу столь дорогой ценой. Обо всём говорилось с военной прямотой, шутки и смех звучали по всему залу. Один принц Джон сидел, угрюмо нахмурясь; видно было, что какая-то тяжкая забота легла на его душу. Только иногда под влиянием своих приближённых он на минуту принуждал себя заинтересоваться окружающими. В такие минуты он хватал со стола кубок с вином, выпивал его залпом и, чтобы поднять настроение, вмешивался в общий разговор, нередко невпопад.

— Этот кубок, — сказал он, — мы поднимем за здоровье Уилфреда Айвенго, героя нынешнего турнира. Мы сожалеем, что рана препятствует его участию в нашем пире. Пускай же выпьют вместе со мной за его здоровье. В особенности же Седрик Ротервудский, почтенный отец подающего большие надежды сына.

— Нет, государь, — возразил Седрик, вставая и ставя обратно на стол невыпитый кубок, — я не считаю больше сыном непокорного юношу, который ослушался моих приказаний и отрёкся от нравов и обычаев предков.

— Не может быть! — воскликнул принц Джон с хорошо разыгранным изумлением. — Возможно ли, чтобы столь доблестный рыцарь был непокорным и недостойным сыном?

— Да, государь, — отвечал Седрик, — таков Уилфред. Он покинул отчий дом и присоединился к легкомысленным дворянам, составляющим двор вашего брата. Там он и научился наездническим фокусам, которые вы так высоко цените. Он покинул меня, вопреки моему запрещению. В дни короля Альфреда такой поступок назывался бы непослушанием, а это считалось преступлением, которое наказывалось очень строго.

— Увы! — молвил принц Джон с глубоким вздохом притворного сочувствия. — Уж если ваш сын связался с моим несчастным братом, так нечего спрашивать, где и от кого он научился неуважению к родителям.

И это говорил принц Джон, намеренно забывая, что из всех сыновей Генриха II именно он больше всех отличался своим непокорным нравом и неблагодарностью по отношению к отцу.

— Мне кажется, — сказал он, помолчав, — что мой брат намеревался даровать своему любимцу богатое поместье.

— Он так и сделал, — отвечал Седрик. — Одной из главных причин моей ссоры с сыном и послужило его унизительное согласие принять на правах вассала именно те поместья, которыми его предки владели по праву, независимо ни от чьей воли.

— Стало быть, вы не будете возражать, добрый Седрик, — сказал принц Джон, — если мы закрепим это поместье за лицом, которому не будет обидно принять землю в подарок от британской короны. Сэр Реджинальд Фрон де Беф, — продолжал он, обращаясь к барону, — надеюсь, вы сумеете удержать за собой доброе баронское поместье Айвенго. Тогда сэр Уилфред не навлечёт на себя вторично родительского гнева, снова вступив во владение им.

— Клянусь святым Антонием, — отвечал чернобровый богатырь, — я согласен, чтобы ваше высочество зачислили меня в саксы, если Седрик, или Уилфред, или даже самый родовитый англичанин сумеет отнять у меня имение, которое вы изволили мне пожаловать!

— Ну, сэр барон, — молвил Седрик, обиженный этими словами, в которых выразилось обычное презрение норманнов к англичанам, — если бы кому вздумалось назвать тебя саксом, это была бы для тебя большая и незаслуженная честь.

Фрон де Беф хотел было возразить, но принц Джон со свойственными ему легкомыслием и грубостью перебил его.

— Разумеется, господа, — сказал он, — благородный Седрик вполне прав: их порода первенствует над нашей как длиною родословных списков, так и длиною плащей.

— И в ратном поле они тоже бегут впереди нас, — заметил Мальвуазен, — как олень, преследуемый собаками.

— Им не следует идти впереди нас, — сказал приор Эймер. — Не забудьте их превосходство в манерах и знании приличий.

— А также их умеренность в пище и трезвое поведение, — прибавил де Браси, позабыв, что ему обещали саксонскую невесту.

— И мужество, которым они отличались при Гастингсе и в других местах, — заметил Бриан де Буагильбер.