Молот Одина - Александр Прозоров

– Гребешок, гребешок… Где мой гребешок?

Кажется, голосов было сразу три.

«Будет долгая ночь…» – в сладком предчувствии улыбнулся Викентий, и его уста замкнул чей-то крепкий, жадный поцелуй.

Он ласкал женщин одну за другой, кого-то целовал, кого-то покусывал, с кем-то сливался воедино, и снова целовал, взрывался страстью, ласкал, и снова взрывался, пока первые солнечные лучи не спугнули ночных красавиц.

– Обалдеть… – выдохнул бог войны, отдыхая на песке. – Ай да лесовик, ай да подарочек! Даже не представляю, чем можно расплатиться за подобное подношение… Охренеть какая ночь! Чем же я так впечатлил Любого, что он обрушивает на меня все удовольствия мира?

Молодой человек поднялся, не спеша оделся. Раскрыл подсумок, достал гребешок. Рассмотрел со всех сторон.

– Ну надо же! А ведь я мог его отдать, если бы вторая милашка появилась хоть чуточку позднее. Просто бы подарил за ночь любви, раз женщина просит. Как я мог предположить, что этот гребень возбуждает страсть всех баб в округе?! Любый тоже умник, любитель сюрпризов! Хоть бы предупредил! Я ведь действительно мог его отдать… Но уж теперь-то я не сваляю дурака… Вот так подарок!

Бог войны столкнул лодку на воду, сел внутрь, в несколько гребков выскользнул на стремнину. Там позавтракал парой рыбешек из связки… Сладко зевнул и откинулся на спину. После бурной ночи ему требовалось хоть немного поспать. По счастью, река сама делала за него главную работу – несла путника к ближнему городу. И потому от Викентия требовалось только выгребать обратно на стремнину каждый раз, когда ощущался толчок от удара бортом в берег или слышался шелест камышей, в которых застревала долбленка.

К обеду бог войны восстановил силы, для разминки несколько часов греб, ближе к вечеру умял еще пару рыбешек. А потом… Потом на краю борта появились тонкие пальчики, следом внутрь заглянули большие глаза с длинными черными ресницами:

– Где-то здесь мой гребешок. Мой чудесный потерянный гребешок.

– Этот вопрос лучше всего обсудить во-он на том пляже! – указал на остров посреди реки великий Один, стремительно погнал лодку туда и вытащил ее на берег. И почти сразу вслед за ним на пляж вышли две русоволосые обнаженные чаровницы с тонкими руками, маленькими девичьими грудями, узкими бедрами и длинными стройными ногами.

– Отдай мой гребешок, добрый молодец, – томно попросили они. – Кому из нас ты отдашь гребень? Что ты за него желаешь?

– Почему обязательно одной из вас? – сбрасывая одежду, удивился молодой человек. Он поцеловал одну, обнимая за бедра другую, приласкал грудь первой, крутанулся, опрокидывая сразу обеих и опускаясь рядом, поцеловал животик одной, огладил ножки другой, добрался до лона тут, скользнул к нему там, и вскоре над островом зазвучали протяжные стоны сладострастия.

А река текла, волны плескались об отмель, и на нее выходили женщины самой разной стати и возраста. Одна, вторая, третья… Пятая… Они просили у путника свой гребень, требовали у него выбрать самую лучшую и желанную, предлагали исполнить любое его желание, звали, манили, уговаривали пойти с ними – но молодой человек пропускал глупые, бессмысленные речи мимо ушей и награждал своей страстью, желанием, любовью и плотской утехой каждую, что оказывалась рядом…

С рассветом красавицы разошлись – разошлись нехотя, пытаясь увести его с собой; уговаривали, даже тянули за руки. Но Викентий только целовал им пальчики и помахивал ладонью. А потом столкнул долбленку на воду, забрался в нее и бессильно вытянулся на дне, провалившись в глубокий сон.

В этот раз даже после полудня он продолжал отсыпаться, следя лишь за тем, чтобы челн не прибило к берегу. Но зато к сумеркам молодой человек чувствовал себя уже достаточно бодрым, чтобы свернуть к уютной поляне на берегу, раздеться там и сесть среди травы в ожидании сумерек. Однако первая гостья появилась еще в лучах солнца: могучая великанша ростом почти с него, с широкими плечами, маленькой грудью и редкими русыми волосами.

– Пойдем со мной! – потребовала она, беря бога войны за руку.

– А по мне, тут лучше! – Великий Один рывком поднялся, через бедро бросил нахалку наземь и опустился сверху, раз уж боксерский прием все равно заканчивался именно этой позой.

И снова была долгая ночь желания, ласк и сладости, поцелуев и стонов, ненасытной жадности и взрывов наслаждения. И опять бог войны не отозвался ни на одну просьбу, не ответил ни на один вопрос и не пошел ни с одной из тянущих его к себе в гости красавиц.

И снова день, снова ночь, снова день… К концу которого Викентий увидел стоящую на берегу славянскую деревню: дом, двор и несколько амбаров.

– Вот и заканчивается наша любовь, ненаглядные мои красавицы, – сказал он ночью, переходя с ласками и грубоватой нежностью от одной к другой чаровнице. – Завтра я буду в Вычегде. Кончилось мое самое сладкое в жизни путешествие.

– Тогда выбери! – поднявшись, потребовали женщины. – Выбери, кому из нас ты отдашь заветный гребень!

– Не могу отдать, это подарок, – развел руками Викентий.

– Тогда назови желание, одна из нас исполнит его для тебя!

– Вы уже исполнили все, о чем я мог только мечтать, ненаглядные мои существа, – рассмеялся молодой человек. – Снова бы увидеться с вами со всеми, и нет у меня иных желаний!

Женщины собрались в кружок, посовещались, разошлись.

– Вытяни левую руку! – потребовала великанша.

Бог войны послушался. Каждая из его милашек вырвала у себя по волоску и намотала Викентию на запястье. Чаровницы дружно что-то прошептали – и волосы зашевелились, поползли, туго стянулись, врезаясь в кожу, и остались в ней причудливой русо-черно-золотистой татуировкой.

– Если тебе чего-то захочется от текучих вод, добрый молодец, – сказала великанша, – опусти это запястье в воду и призови хозяек глубин. Если в этом месте обитает хоть одна из нашего народа, русалка придет и исполнит твое желание. Плата за сию услугу тебе известна. Не забывай о нас, добрый молодец. Коли дело свое ты свершил достойно, вскорости о сем проведаешь…

Женщины отступили к воде и практически бесшумно исчезли в реке.

Светлана, закутанная в лисью епанчу и в округлой тоже лисьей шапочке, ждала бога войны прямо у ворот богатого и многолюдного города Вычегды. Увидев приткнувшуюся к берегу долбленку, она зябко повела плечами, сделала несколько шагов навстречу богу войны:

– Наконец-то, Вик! Мы тебя заждались. Пойдем скорее, Макошь о тебе уже раз десять спрашивала.

– Сперва в Сарвож, – покачал головой усталый воин.

– Я же говорю, время не терпит! – повысила голос светлая богиня.

– В этом мире день туда, день сюда ничего не значит, – вытянул лодку на дорожку между причалами Викентий. – У меня штаны рваные, на плече дыра и куртка в крови. Нужно переодеться.

– Ладно, – смирилась девушка. – Только давай быстрее!

Даже не представившись правителям города, молодые боги прошли к здешнему обсидиановому зеркалу, чтобы через мгновение выйти из серебряного овала почти в двухстах километрах западнее. Отвечая на поклоны местных жителей, они направились в башню, толкнули дверь в сени, откинули полог, потом второй… И внутри оказалось тихо и пусто. Но зато тепло.

– Кажется, моя любимая занята полуденными хлопотами, – бросил доспех на полати великий Один. – Время сейчас грибное, упускать нельзя. Каждый осенний час зимой неделю кормит.

– А ты сам не знаешь, где подменку найти?

– Ты нешто забыла правила, Светик? В доме хозяйка – женщина. Мужчине остается токмо просить и слушаться… – Он сел на край высоких полатей, свесил ноги. – И кстати, раз уж мы наедине и у нас время свободное нарисовалось. Скажи, Макошина помощница, почему мы воюем с лесовиками?

– Тебе-то какая разница, Вик? – пожала плечами девушка. – Ты от крови тащишься. Убивать разрешили, вот и радуйся!

– Не-е-ет, милая, мне далеко не все равно, – отрицательно покачал пальцем бог войны. – Настоящий мужчина сражается только по трем поводам. Ради своей Родины безо всяких условий и ограничений. Во имя чести, защищая собственное достоинство либо достоинство дамы или отвечая на вызов. А также ради денег или удовольствия.

– Воевать за деньги? – Света презрительно дернула верхней губой. – Дрянь и мерзость! Позорище и стыдоба.

– Знаешь, милашка, давай сразу расставим точки над «i». – Теперь Викентий выставил палец предупредительно. – Дрянь и позор – это отнять конфетку у ребенка. Мерзость и стыдоба – это ударить женщину. Но вот отвесить тумака здоровенному жлобу – это уже не позор и стыд, а веселое, забавное приключение. Когда ты с бердышом и азартом выходишь на ристалище против бугая со щитом и саблей, ты ставишь на кон не фишки казино или старые сапоги, а свою жизнь. При таких ставках у тебя должна быть железобетонная уверенность в собственной правоте. На ристалище не существует пустой блажи вроде морали, правоты и справедливости. На ристалище всегда прав тот, кто выжил. И потому взятый на меч золотой брегет никогда не считается грабежом. Это честный и благородный трофей. Не признаешь? Бери секиру и ручайся за свою правоту собственной жизнью.