Разрешенное волшебство - Ник Перумов

Они шли почти наугад — Буян ничего не знал, кроме лишь туманных слухов. Спросить, ясное дело, было не у кого; конечно, можно послать Оль-тею, но что, если маленькая ламия попадётся девчонкам местных кланов? Оставалось только одно — брести и брести, рассчитывая подслушать что-то на дальнем Ярмарочном поле, большом Ярмарочном поле, где торжище длилось весь год, а не несколько недель, как на привычном и знакомом ближнем. Хорошо ещё, что ни ему, ни Ольтее не приходилось заботиться о пропитании — ламия, точно лань, срывала и жевала на ходу какие-то листики, Буян довольствовался грубой древесной корой. Впрочем, ему было всё равно — лишь бы набить желудок. Творитель благоразумно позволил ему смаковать еловую или копьеростовую кору, точно кусок хорошо прожаренного мягкого мясца.

Ветёлу они перешли вброд, перевалили Золотую гряду, где в овражных размывах щедро блестели золотые крупинки, где можно было найти и настоящий самородок, да вот только ни у кого недостало бы глупости убивать время на столь зряшное, никчёмное занятие. Что из этого золота сделаешь? На украшения девчонкам шла сердцевина серебре-ницы, тонкого и редкого дерева, из которой умелый мастер мог сотворить и ожерелье, и браслет, и перстенек. Невольно Буян вспомнил о Нумико, закушенную губу, нелепо и жалко раскинутые ноги. Ой, как стыдно-то, до сих пор стыдно, аж мочи нет. И как потом он, Буян, мучительно краснея и лепеча какие-то жалкие слова, сунул Нумико в руку долго и со тщанием вырезанный из цельного корня серебреницы обруч. Подарить бы такой Ольтее. Это было б дело. Да только такими когтями, как у него, не то что справной резьбы, а и простой деревянной ложки не сработать… Всего, всего лишил его Творитель. Ну ничего, когда-нибудь рассчитаемся.

Правда, чем дальше отходил Буян от клана, тем настойчивее лезли в голову совершенно дурацкие, никчемные, бесполезные и ненужные больше воспоминания. После перенесённой боли память странным образом обострилась; из её глубин поднялось давно забытое, такое, что обычно-то и не помнишь более одной секунды. Глаза Нумико — уже потом, много после того, как всё случилось. Тогда Буян не понимал — ну что в глазах можно увидеть особенного? Глаза — они глаза и есть. Одни побольше, другие поменьше, одни потемнее, другие посветлее. Серые, карие, чёрные, зелёные. И уж никак не мог взять в толк Буян, что значит, “в глазах горит огонь”. Никакого огня там отродясь не бывало, это ж ясно.

А сейчас он вспоминал жаркие, блестящие глаза Нумико и понимал — есть огонь, есть!

Становилось ещё больнее.

И Ольтея это моментом почувствовала.

Почему, зачем, кто придумал называть ламий “нечистью”? Не иначе как снедаемые ревностью девчонки. Как ни старался Буян, никакого вреда от этих созданий он вспомнить так и не смог. Пользы, впрочем, тоже.

— Вспоминаешь? — Её ладошка осторожно коснулась иссечённого морщинами уродливого нароста над правым ухом Буяна. — Её, Нумико?

Великий Дух, откуда она знает?

— Я знаю всё и про всех, — чуть печально склонилась красивая головка. — И всегда мечтала, чтобы такое случилось бы и со мной. Чтобы взяли не силой, а как вот ты Нумико свою.

Буян покраснел. Хорошо, на серой чешуе ничего не видно.

— Я тебе помогу. Доберемся до эльфов, глядишь, ты и снова станешь, как был. А там… Я твою девчонку хаять не стану, им не уподоблюсь. Это только они нас всякими нехорошими словами клянут. Всё будет хорошо, вот увидишь. Всё будет хорошо.

Торговый путь, соединявший западное побережье и Твердиславовы чащобы, тянулся совсем рядом. Чтобы не сбиться, Буян и Ольтея шли, держа дорогу по левую руку. Здесь были земли клана Середы — давнего соседа-соперника. С Мануэловыми Твердиславичи дружили, с Лайком — тоже, клан Петера не отличался общительностью, и потому с ним просто торговали, без приязни или вражды, а вот с Середой вышло так, что два клана затеяли состязание. Во всём. Начиная с девчоночьих нарядов, в коих отправлялись на Ярмарочное поле, и кончая регулярными Учительскими компетициями. Турниры по магии боевой, лечебной, памятной. Счёт, письмо, история деяний Великого Духа в иных мирах. Подобные компетиции регулярно устраивались три раза в год на Ярмарочном поле, собирая всех самых лучших — от Взморья до Гномьих Гор. Так вот именно клан Середы всё время оказывался на пути Твердиславичей к заветным Учительским призам и куда более желанной Учительской же похвале. Ну а соперничество в большом и малом приводило к тому, что при встрече где-нибудь в чаще парни обоих кланов не упускали случая намять друг другу бока.

— Середичи! — бубнил себе под нос Буян (а что ещё оставалось делать!) — Это на нас всякие напасти, мы их грудью остановим, а тем — хоть бы что!..

Путники не заметили, что дорога уклонилась к северу, огибая отлогий лесистый холм. Неожиданно Буян и Ольтея оказались едва ли не в пятке шагов от обочины. И надо ж было так случиться, что именно сейчас приспичило вылезти на дорогу десятку тех самых Середичей.

Буян замер, не чувствуя Ольтеевой руки, — ламия отчаянно тянула его прочь, что-то горячо шептала на ухо — он не слышал. Люди! Свои! Братья! Хоть и Середичи. Замерев, застыв, совсем забыв, что его отлично видно сквозь негустую поросль, он стоял и смотрел на них, как на самое великое чудо, словно бы ему явился сам Великий Дух во плоти. Конечно, его заметили.

Ольтея, только что изо всех сил дергавшая так и не шелохнувшуюся руку Буяна, всю облитую закаменевшими, сведёнными судорогой мышцами, внезапно всхлипнула и обмякла. Однако не побежала; так и осталась стоять, прижимаясь к серой чешуе.

Заметив опасность, Середичи на дороге действовали четко и грамотно. Буян даже узнал кое-кого — Глиппи, третья по силе Ворожея соперничающего клана, по странной прихоти наголо обритая длинноногая девчонка лет тринадцати, и Мрожек, гибкий, ловкий, один из лучших в округе по борьбе без оружия. Остальных — стайку девчонок и мальчишек лет по одиннадцати-двенадцати — Буян видел впервые.

И тут оказалось, что Творитель не зря терзал свою новую “боевую копию”. Инстинкт намного опередил сознание.

Мир перед глазами Буяна странно и одномоментно изменился. Только что он видел обычную картину — ольха, красноплодка, прямицы, даже ко-пьерост. За ветвями просвет — и там, в просвете, фигурки Середичей. Теперь — все обычные, обыденные предметы вроде стволов, веток, кочек и тому подобного обратились в блёклые серые тени. Чуть отчетливее видны были люди — нежно-розоватые плоские силуэты. Зато магия проявилась как на ладони.

Над головой Глиппи стремительно сгущался, стягиваясь из ничего, ярко-золотистый нимб, и Буян знал, что несколько мгновений спустя этот нимб превратится в поток испепеляющего всё и вся огня, нацеленный в него, Буяна. Мрожек тоже не терял времени — со всех сторон к нему тянулись пламенно-рыжие нити, а руки юноши быстро-быстро творили из них некое подобие боевого фантома. Невольно Буян почувствовал уважение к этому Мрожеку — в клане Твердислава подобное умели только сам вождь да ещё Джейана Неистовая.