Аннигилятор - РуНикс

***

— Садись, — сказал он ей, и она села. Он сел рядом с ней, повернувшись к ней всем телом, и протянул ей манильский конверт.

— Что это? — спросила она, с любопытством разглядывая содержимое конверта.

Она просмотрела кучу юридического жаргона, большая часть которого пролетела над ее головой, и перевела вопросительный взгляд на него. Он указал на первый документ.

— Это документ на этот дом. Он оформлен на твоё имя — Лайла Блэкторн — и он полностью твой. — Ошеломленная, она снова посмотрела на бумагу, и, конечно, там были слова «собственность», «принадлежать» и ее имя, ее новое имя. Пока она обдумывала это, осознавая всю огромность происходящего, он продолжал. — Я построил этот дом для тебя. У тебя всегда будет место, которое будет принадлежать только тебе.

Слезы навернулись ей на глаза, когда она прижала документ к груди, и этот жест, эта мысль были важнее, чем он мог предположить.

Он поднял второй документ, его гипнотические светлые и темные глаза неотрывно смотрели на нее.

— Это, — он протянул ей второй документ, — свидетельство о браке, официально объявляющее тебя миссис Блэкторн. Так что тебе принадлежит все, что принадлежит мне, и ты можешь отправиться в любую точку мира и иметь имя.

Черт.

— Но мы не поженились. — заметила она, не понимая, как ему удалось это сделать.

— С точки зрения закона, мы поженились.

Этого утверждения было достаточно само по себе. Это не было законным, что бы он ни сделал, чтобы это стало возможным, но он сделал это.

Он дал ей дом и имя, место и человека, которому можно принадлежать, пространство, чтобы узнать, кто она и какова ее индивидуальность, ее симпатии и антипатии, ее надежды и запреты.

Он дал ей возможность мечтать. Не говоря ни слова, она впилась губами в его губы, отблагодарив его единственным доступным ей способом — вложив в этот поцелуй все свои чувства и дав ему понять, что он для нее значит.

Он схватил ее за челюсть, как делал это всегда, его язык переплелся с ее языком, и он принимал то, что она давала, требуя большего, требуя всего, сливая их настолько полно, что она не знала, где кончается она и где начинается он. После долгих, долгих минут поцелуев она отстранилась, ее губы распухли, глаза сияли.

— Я думаю, что влюблена в тебя.

Он прикоснулся своим носом к ее носу, его глаза мягко смотрели на нее.

— Я знаю, что это так.

И хотя он не сказал, что любит ее в ответ, хотя она не знала, чувствует ли он это, этого было достаточно.

Все, чем он был в течение многих лет, все, чем он был в течение нескольких недель, все, что он сделал, чтобы придать ей сил, — этого было достаточно. Он подарил ей много подарков, но самым большим, самым прекрасным из них была свобода. То, что она вначале считала тюрьмой, вместо этого стало для нее безопасным пространством, где она могла быть, исследовать себя, жить без страха. Она была свободна. Она была бесстрашной. Она летала. И все это благодаря ему. И этого было более чем достаточно.

***

Ощущение его руки на ее спине вернуло ее в настоящее, когда он поднял ее и посадил в вертолёт.

Она сидела неподвижно, пока он пристегивал ее, ее сердце билось в счастливом ритме, пока она наблюдала за ним, его темными волосами, его постоянной щетиной, его несочетаемыми, гипнотическими, дьявольскими глазами.

Он схватил ее за челюсть и крепко, быстро поцеловал.

— Ты любишь меня, — заявил он, как стал заявлять каждый день с тех пор, как она сказала ему об этом.

— Я люблю тебя, — подтвердила она, прикоснувшись носом к его носу.

Он снова поцеловал ее и отстранился, закрыв за ней дверь. Она видела, как он легкой походкой подошел к пилоту и забрался внутрь с ловкостью, не позволявшей понять, как часто он это делал.

Он закрыл дверь и пристегнулся, а она с поглощенностью наблюдала, как он начал нажимать на какие-то кнопки, которые не имели для нее никакого смысла. Он надел свой головной убор и указал на ее, и она надела его, с нетерпением ожидая, что произойдет дальше.

После нескольких проверок он нажал кнопку, от которой по ее телу пробежала вибрация, а лопасти вертолета пришли в движение.

Она вцепилась в края сиденья, сердце колотилось, желудок опустился, когда земля начала медленно опускаться. Они слегка наклонились вперед, затем стабилизировались, зависнув, и она вобрала в себя весь вид гор, скал, моря, пляжа, дома, раскинувшегося внизу.

— Вау, — выдохнула она, все еще пораженная тем, что могла видеть нечто подобное, когда несколько месяцев назад все, чего она ожидала от жизни, было чистым концом.

С тех пор она изменилась, развилась, выросла. Как дерево, которое срезали, опустошали и выдирали, пока не осталось ничего, что можно было бы увидеть. Он не видел вырванных корней, кровоточащего пня, полного разрушения.

Нет, он видел жизнь. Он взял единственный корень, поместил его в контролируемую, безопасную среду, питал его солнечным светом, водой и лаской по-своему, пока не появился новый побег, не пустил новые корни, не распустились новые цветы.

Она смотрела на открывающийся внизу вид, поднимаясь все выше и выше, и чувствовала, как ее желудок скручивается от каждой вибрации и скольжения вертолета.

Она повернулась, чтобы посмотреть на него, и увидела улыбку на его губах, когда он повел их через горы вглубь страны к городу — Глэдстоуну.

Он рассказал ей об этом однажды, когда она спросила, где она была, где находился комплекс. Он рассказал ей о Глэдстоуне, городе, возникшем в 1800-х годах и известном своей горнодобывающей и текстильной промышленностью.

Это был быстро развивающийся город, место, где люди не спали, а преступность не прекращалась. Это было одно из ключевых мест для операций Синдиката, о чем она узнала от него позже. Именно это и привело его в Глэдстоун все эти годы назад. Это было мрачное, загрязненное поселение, где жили в основном