«Если», 2006 № 10 - Журнал «Если»

Такой же запах чудился Грину и внутри дома — от некрашеных дощатых стеллажей, от веселых резных масок под потолком, от узорчатых рам с большими фотографиями старинных городов, где у пристаней стояли крутобокие корабли с фигурами рыцарей, султанов и греческих богинь… Анатолий Андреевич иногда говорил, что если бы он жил в прежние времена в каком-нибудь приморском городе, то наверняка стал бы одним из мастеров, которые делали деревянные скульптуры для кораблей…

Когда Анатолий Андреевич узнал, что у Грина в начале июля день рождения, он пообещал приготовить для него подарок — деревянную фигурку Бегущей по волнам, укрепленную на форштевне. Это потому, что он видел не раз, как Грин устраивается в уголке с книжкой, в которой были роман «Бегущая по волнам» и повесть «Алые паруса». Этот синий томик с кораблем на обложке Грин нашел на полках среди множества других книг (расставленных, кстати, в изрядном беспорядке).

Грин заранее думал об ожидаемом подарке с радостью. Но жило в нем и беспокойство. Потому что за неделю до того, как исполнится ему тринадцать, должно случиться другое событие. Придет срок сделать прививку, чтобы навсегда убрать из себя угрозу темпотоксина. Ампула хранилась у подпоручика Петряева, в сейфе муниципальной стражи, и Витя обещал доставить ее в дом Веткиных за два дня до ожидаемого момента. И «держать наготове очень симпатичную медсестру Люсеньку», хотя Грин уверял, что сумеет сделать укол сам. «Сам-то сам, а присутствие специалиста не помешает», — заявлял Витя…

«А вдруг не получится?.. Вдруг лекарство не сработает?.. А вдруг меня уже не будет, когда наступит день рождения?» — иногда тугими толчками взрывался внутри страх. Грин замирал, переглатывал накатившую тревогу, ждал, когда она ослабеет, угаснет. «Да нет же! Здесь не может быть плохого…»

Утром было пасмурно и прохладно. Изредка моросило. Ребята собрались в большой комнате у телевизора, включили. Но ни на одном канале не нашлось ничего, кроме стрельбы и мордобоя. Только Инская студия передавала последние новости, но и там — скукотища.

— Активизация бывших функционеров «Желтого волоса» в правительственных кругах не может не настораживать всех трезвомыслящих жителей Империи и Вольных городов. Однако Регент на последней встрече с журналистами оптимистично заявил, что поиски консенсуса между бывшими политическими антагонистами являют собой позитивный процесс, который…

Грин взял книжку Астрид Линдгрен «Мы на острове Сальткрока» и ушел в угол к торшеру. Но почитать не удалось. Появились Грета и Лыш.

Лыш был молчаливей обычного, зябко потирал колючие локти, но думал явно не о холоде, а о чем-то далеком от погоды. А Грета — как раз о погоде:

— Пришлось отменить из-за дождика вылазку на последнюю дистанцию. А Круг совсем рядом, это понятно всякому.

— Да… а ведь нынче солнцестояние, макушка лета, — поддержала Света недовольство подруги. — В такое время должна стоять безоблачная погода…

— А мы растяпы! — вдруг отчетливо заявил Толя.

Все, конечно, захотели узнать: с какой стати растяпы?

— Потому что в прошлые годы, когда летняя макушка, мы смотрели елочные игрушки!

— В самом деле! — обрадовался Май и даже как-то просветлел. — Правила нельзя нарушать! — И обернулся к сидевшему в сторонке Грину: — У нас такой обычай! Когда наступает самый длинный день в году, мы вытаскиваем коробку с елочными украшениями и разглядываем, перебираем их. Чтобы не забывались зимние сказки. И чтобы игрушки не заскучали совсем… Может быть, тебе тоже будет интересно?

— Конечно! — быстро отозвался Грин (заранее знал — будет!).

Толпой полезли по внутренней лестнице на чердак. Тетя Маруся просила быть поосторожнее, чтобы не свихнуть шеи и чтобы не насторожить Евгения, который тоже запросится наверх и там «наведет свой порядок».

На чердаке пахло пылью (но в то же время — свежим деревом, как во всем доме). Под наклонной крышей, среди балок, таился сумрак. А сквозь него из чердачного окна проникал пасмурный день. В этой неяркой серости лишь Толь-Полины свеже-зеленые рубашки были как вымытая дождиком листва.

Толя щелкнул выключателем, и дождливый дневной свет смешался с другим — от яркой лампочки над головами.

— Рассаживайтесь, — предложила Света, как хозяйка, пригласившая гостей на пирог.

Расселись кто где — на старый сундук, на свернутый в трубу (и, наверное, побитый молью) ковер, на древний телевизор с маленьким выпуклым экраном. Грета прыгнула на толстую балку и привычно закачала длинными следопытскими ногами. Только Май не сел, он с натугой потащил из-за кривого письменного стола картонную коробку от пылесоса. Все вытянули шеи. Грину вдруг почудилось, что он присутствует при странном таинственном действе.

Май откинул картонные клапаны. Внутренность коробки выбросила наружу мелкий искристый блеск — от шаров, бус, мишуры…

Май открыл плоский фанерный ящичек.

— Смотрите-ка, сколько свечек осталось. Хватит еще на одно Рождество.

Грин увидел тонкие свечи, похожие на цветные, источенные наполовину карандаши (только вместо грифелей — черные закорючки обгоревших фитильков).

— На Новый год мы зажигаем на елке лампочки, а на Рождество настоящие свечки, — шепнула Света Грину.

Май стал доставать игрушку за игрушкой, они пошли по рукам. Ватные, обсыпанные блестками снеговики и зайчата, витые блестящие сосульки, картонные домики со слюдяными окнами, зеркальные шары, тонкие кубики и пирамидки, собранные из стеклянных палочек…

— Здесь есть совсем старинные игрушки, еще прабабушкины, — снова шепотом сказала Света. — Вот эта, например. — И закачала на петельке склеенный из двух выпуклых половинок серебристый месяц — глазастый, носатый, улыбчивый.

— Дай… пожалуйста, — выдохнул Грин. Она положила невесомую игрушку ему на ладонь.

— Я помню… — тихо сказал Грин (и кашлянул, потому что царапнуло в горле). — У нас был такой же…

Воспоминания — беспорядочные, несвязные, но подробные — сыпались на Грина, словно содержимое коробки вывалили на него разом… Да, их елочка была маленькая, и украшений, конечно, было меньше, чем здесь, но… так похоже, так знакомо… А сквозь это шелестящее серебристое дрожание сказки — память про мамины руки, папин голос, снежный солнечный день и прыгающих за окнами снегирей… На открытые колени Грина упала мягкая мишура и защекотала кожу, будто шерсть кота Юшика. Грин погладил ее…

А папина щетинка на лице (не успел побриться) тоже была щекочущая, только пожестче кошачей шерсти. Как искусственная хвоя распушившейся на полке елочки…

«Юшик, не вздумай прыгать на елку, а то будет ой-ёй-ёй что…»

В лесу нашли мы ёлочкуС искусственной хвоёй.Поставили на полочку,А дальше ой-ёй-ёй…

Странно, что знакомые слова вдруг перестали укладываться в привычную мелодию спортивного марша… Грин сердито мотнул головой.

— Можно, я посмотрю этот шарик? — вдруг попросил со стороны Лыш. Непривычно звонким, будто не своим, а Толиным голосом. И потянулся с бачка к золотисто-зеркальному, украшенному синими звездочками шару. Не шарику, а именно шару — величиной с большущее яблоко.

— Возьми, — Поля дала ему хрупкую игрушку из ладоней в ладони.

— Только не разбей, — предупредила Грета. — Это старинный шар. Можно сказать, исторический экспонат.

Она поправила край куцей складчатой юбочки и опять закачала ногами — в ритме песенки, которую неразборчиво мурлыкала себе под нос. Грин глянул на нее. Грета отвела глаза, поправила юбочку снова и вдруг выговорила с непривычной робостью:

— Грин, ты не обидишься, если я спрошу о той песне?

— Какой? — бормотнул он, почуяв странное совпадение.

— О которой ты рассказывал… Которая в письме твоего папы…

— Я… не обижусь, — и легонький озноб прошел под футболкой. — А чего… спрашивать-то?

— Ты уверен, что твой папа пел ее на ту спортивную мелодию?

— Я не знаю… Но он же сам написал…

— Да, он написал, что «Уралочка». Но ведь пел-то он ее не меньше десяти лет назад. Больше даже. А марш спортклуба «Уралочка» сочинили гораздо позднее. Я проверяла по интернету.

— Ну и что? — пробормотал Грин, удивляясь навалившемуся тревожному нетерпению. Кожа покрылась пупырышками, как от озноба.

— Дело в том, что есть еще одна «Уралочка». Очень старая песня. Мы со Светой пели ее в прошлом году в школе на концерте в День Победы… Там боец на фронте вспоминает свою невесту, она родом с Урала… Вот…

Грета помолчала (видимо, прогоняла смущение) и вдруг пропела негромко и очень чисто:

Моя подружка дальняя,Как ёлочка в снегу.Ту ёлочку-УралочкуЗабыть я не могу.Давно ушел я из дому.Но помню до сих порЕе совсем особенныйУральский разговор…

Грин сжал губы и зажмурился. Воспоминание накрыло его, как мягкая лавина. Теперь казалось: эту мелодию не забывал он никогда.