Русская невестка - Левон Восканович Адян

и двигать руками, — старые сельчане, дети семи лет и старше, даже женщины на седьмом-восьмом месяце беременности, все бухгалтеры, инженеры, экономисты, многие работники животноводческих ферм, механизаторы, полеводы, учителя обеих школ со своими учениками (занятия в эти дни отменялись) — все вышли на сбор, надо было успеть закончить, пока стояла хорошая погода!

Директор совхоза Габриел Балаян распорядился заколоть быка. В трех местах с утра горели костры, на этих кострах специально выделенные женщины в огромных казанах готовили хашламу[9] для сборщиков винограда.

Елена, с садовыми ножницами в руках, двигалась на своем участке от одного куста к другому, аккуратно срезая тяжелые литые гроздья и бережно укладывая в большую плетеную корзину, которую двое молодых ребят забирали, как только она наполнялась доверху, а вместо ее ставили новую, пустую.

Умению выбирать кисти и срезать их ее научила Евгине, не отходившая ни на шаг, все время зорко оглядываясь по сторонам — не появится ли, упаси Бог, кто из Арсенова семейства, будучи готовой выцарапать глаза каждому, кто вздумает уговорить Елену вернуться в мужнин дом.

И все же однажды проглядела — когда объявили перерыв и все отправились обедать, а Евгине позвали, чтоб помогла разносить еду (ели, усевшись кто на чем мог, вокруг расстеленных прямо на земле вместо скатертей газет, на которых горками возвышались хлеб, огурцы, помидоры, миски с дымящимся отварным мясом со специями и овощами). Елена, уже сидевшая за столом в одном ряду со своими подругами по бригаде, весело шумевшими и выбирающими куски повкуснее, вдруг прямо перед собой увидела свекра. Тот, ловко орудуя одной рукой, обгладывал говяжью кость и, должно быть, еще не заметил Елену. Собственно, и она его не заметила бы среди множества людей, если бы Марго не шепнула на ухо: «Вон он, твой, радуйся…» Елена не поняла, о ком речь, потом увидела. Хотела незаметно встать и уйти, но испугалась, что это как раз привлечет внимание свекра. И тут Мисак, неожиданно потянувшись то ли за солью, то ли за огурцом, поднял глаза и увидел Елену. Несколько секунд они молчали, оба растерянные, смотрели друг на друга, не зная, как быть. Елена первая нашлась.

— Здравствуйте… — Хотела по привычке добавить «айрик», но не смогла.

Мисак грустно молча кивнул ей. Он был весь обросший и какой-то неухоженный, настолько, что в сердце Елены тихой болью шевельнулась непрошеная жалость к старику.

— От Арсена ничего нет, Лена? — угасающим голосом спросил он.

— Нет. — Елена отрицательно покачала головой. — Как вы живете, айрик? — На этот раз слово как бы выскочило само. Всеобщее радостное возбуждение, передавшееся Елене с самого утра, еще не совсем улетучилось.

Старик лишь устало махнул рукой. И в этом жесте, и во всем его облике было столько горечи, безысходности, что Елена, сама того не ожидая, решила про себя: если скажут «вернись» — вернусь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Елена шла по двору тюрьмы, сопровождаемая женщиной-конвоиром, которой нравилась эта слегка напуганная юная прелестница. Мелкий же страх Елены, рожденный в недрах памяти, заставлял озираться по сторонам, отыскивая чуть сгорбленную фигуру и нагловатое лицо ранее встреченного обитателя этого заведения, отпускавшего в ее адрес нелицеприятные реплики. Но короткий переход от ворот до места назначения в этот раз прошел спокойно, и она, облегченно вздохнув, входя в комнату для свиданий, робко спросила: «А занавески здесь можно повесить?» Женщина, широко улыбнувшись, сказала: «Вешай… и ничего не бойся, сюда никто не войдет, только муж, его сейчас приведут». И, еще раз улыбнувшись, вышла.

В углу стояла казенная койка, застеленная светлым покрывалом. От волнения сердце Елены стало учащенно биться, будто собиралось вырваться из груди. Внезапно решившись, она повернулась лицом к стене и закрыла глаза, в пылком трепетном ожидании почувствовать, прожить, ощутить, запомнить и удержать каждое мгновение со своим единственным, любимым, желанным… В этой звонкой тишине позади себя она услышала его шаги, дух мужского естества заполнил пространство с пола до потолка. Он подошел сзади, положил свои руки ей на талию. Елена замерла. Сильные руки любимого, подняв ее как пушинку, уложили на койку. Елена не открывала глаза, ее неожиданно пленила эта игра. «Милый, родной мой, счастье мое, — шептали ее припухшие сочные губы, — люби меня, любимый мой, единственный…» Желание быть в его власти накатывало волнами, обращая легкий румянец в пурпур стыда и вожделения, заливший ее лицо и шею.

И в ту же минуту Елена ощутила неистовый напор сильных рук. Они почти рывком срывали с нее одежду, а жаркие губы, не давая опомниться, впивались дерзкими поцелуями в ее уста, вызывая стенания сладострастия. Приятная тяжесть мужского тела вдавливала ее хрупкий стан в кровать, которая жалобно поскрипывала от своей участи. Елена же, не помня себя от нахлынувших эмоций, обнимала тугой торс мужа, все больше и больше оголяя его. Он, не произнося ни слова, — видимо, ему тоже нравилась эта выдуманная ею игра, — ласкал груди Елены, отчего соски становились тверже, наливаясь силой плотского желания, а она сама трепетала от возбуждения и волнительного ожидания.

Дыхание Елены то прерывалось, то учащалось, ее бросало то в жар, то в холод, она отчаянно хваталась руками за простыню, когда он покрывал ее плечи, грудь, живот поцелуями. Легкое бесстыдство и страсть, слившись воедино, уносили мысли о нахождении в тюрьме в тартарары, уступая место безумию овладения друг другом. Елена, упиваясь каждым мгновением, повторяла пересохшими губами: «Милый мой, родной… люби меня, люби сильно… ведь я твоя, я вечно твоя. Я так соскучилась по тебе, по твоим рукам, губам, ласкам… Делай со мной что хочешь, я в твоей власти, единственный мой».

В висках стучали серебряные молоточки, зашкаливающий пульс рвал вены, горячее дыхание безмерно любимого мужа, его мягкие губы на коже Елены, его шершавый влажный язык заставляли ее сдавленно стонать от наслаждения и вновь и вновь сливаться в единое целое, прорастая побегами безудержной страсти, соединяющими не только пылкую плоть, но и истосковавшиеся в разлуке сердца. Очередной порыв его причинил Елене острую боль. Она резко открыла глаза и увидела оскаленное лицо того заключенного, встречи с которым боялась еще тогда, во дворе, когда шла на свидание с Арсеном. Она, мгновенно его оттолкнув, попыталась отстраниться от мужчины, овладевавшего ею все жестче и безжалостнее, уже не лаская, а утверждая свою власть над ее разгоряченным телом. В глазах у Елены потемнело от осмысления произошедшего, и громкий утробный крик вырвался из ее груди…

Она металась по постели, извиваясь всем телом, пока теплые, почти материнские руки и вкрадчивый голос Евгине не вернули ее