Инь, янь и всякая дрянь - Дарья Донцова

– Семен Яковлевич, – с укоризной сказала я, отнимая у него скульптуру дамы с крыльями, – лучше возьмите «щелкунчик».

– Душенька, он куда-то задевался, – пробормотал математик. – Я схватил первое, что под руку попалось, да неудобная вещица оказалась – вроде тяжелая, но скорлупу не раскалывает, а сама мнется.

Я оглядела фигурку и ахнула.

– Семен Яковлевич! Это же статуэтка из чистого золота!

– А бог с ней, – вздохнул Крейг, – ненужная в хозяйстве безделица.

– Откуда у вас полкило драгоценного металла? – не успокаивалась я.

Академик впал в задумчивость.

– Честное слово, не помню, – наконец протянул он. – Кажется, это какая-то премия. Вроде английская королева в шестьдесят первом мне ее всучила. Или американский президент в семидесятом? Неинтересно. Засуньте уродину, душенька, куда-нибудь в угол и дайте мне чем орехи поколоть…

Крейгу на самом деле было все равно, во что одеваться, и уж меньше всего на свете его волновало, какое впечатление он производит на окружающих. А Рязанцева, очевидно, стеснялась нищеты, пыталась замаскировать ее.

Старый засаленный диван был покрыт дешевым китайским пледом с изображением тигра, на креслах лежали самовязаные накидки, и точь-в-точь такая же, выполненная крючком из катушечных ниток скатерть свисала со стола, в центре которого стояла пластиковая ваза с искусственными цветами. На стенах были развешаны картины с изображением детей и котят (подобные шедевры в большом количестве за копейки продают у метро). На подоконнике громоздились горшки, тщательно обернутые в фольгу, из них торчали буйно цветущие герани. Телевизор был очень старым, одним из первых советских цветных, и его никак нельзя было облагородить: ни прикрыть пледом, ни завернуть в блестящую бумагу.

– Тише, тише… – бубнила я, пытаясь успокоить Рязанцеву, – все будет хорошо…

– У тебя есть дети? – глухо, уткнувшись носом в подушку, спросила Татьяна.

– Нет, – честно ответила я.

– Тогда ты не поймешь, – простонала хозяйка и села. – Я на своем горбу Свету тащила, последнее отдавала, себе ничего, все ей. И что вышло?

Рязанцева вдруг стала рассказывать о своей жизни. Я понимала, что несчастная находится в истерическом состоянии, ей очень плохо, настолько, что она готова выложить все беды незнакомой женщине. А может, у Татьяны просто нет знакомых, готовых выслушать ее и посочувствовать, пусть даже только на словах. Мне оставалось тихо сидеть и кивать, слушая рассказ…

Таня родила Свету неизвестно от кого. Пошла с подружками на танцы, хлебнула водки, которой девушек угостили парни с дискотеки, и дальнейшее осознавала смутно. Утром Рязанцева очнулась в своей квартире, не помнила даже, как попала домой. На кухне у некурящей Тани обнаружились блюдце с «бычками» и пара пустых бутылок, в ванной на полу валялись полотенца, а из коробочки, открыто стоявшей на тумбочке, пропали деньги и немудреные золотые украшения.

Рязанцевой было стыдно, она никому и словом не обмолвилась о том, что ее обокрал неизвестный кавалер. А через девять месяцев родилась Светлана.

Почему Таня не сделала аборт? Побоялась боли, не нашла денег на наркоз, понадеялась, что случится волшебство и все устаканится само собой, появится добрая фея, разрулит ситуацию. Не надо с ухмылкой пожимать плечами, девушке тогда едва исполнилось двадцать лет. И она не оставила младенца в родильном доме, хотя старенькая врачиха долго уговаривала ее.

– Одумайся! У тебя нет родных, ты получаешь копейки… О каком воспитании ребенка может идти речь? Лучше подпиши отказ. Девочка окажется в обеспеченной бездетной семье, получит все, да и тебе заплатят, есть у меня кандидаты на роль родителей.

– У меня им дочку не купить! – гордо ответила Таня.

– Ох, намаешься с девкой, – сменила тактику докторша. – Помяни мое слово, непростая она! Я сразу детей вижу, опыт у меня громадный!

– Уж какая есть, – не сдалась Рязанцева.

Светочка прошла весь путь ребенка одинокой мамы: ясли, куда ее отдала Татьяна в три месяца, детский садик-пятидневку, продленку в школе. Уделом девочки стали ключ на шнурке, висевший на шее, холодная картошка на сковородке, двойки и тройки в дневнике. И мать, вечно замороченная работой, пытающаяся отложить немного денег на летний отдых. На июнь и июль мама отправляла Свету в деревню к дальней родственнице, а десять дней в августе Татьяна посвящала дочери, и, как правило, они без конца ругались. Татьяна пыталась за короткий срок воспитать девочку, а Свете, привыкшей к свободе, очень не нравилось ее рвение.

Глава 31

– А что я могла поделать? – горько говорила сейчас Рязанцева. – Сама понимала: упускаю девку, но выхода не было! Работу не бросишь – на какие шиши тогда жить? Няньку не наймешь – где деньги взять? Понадеялась на школу, а там учителя злые, задолбали девочку замечаниями. Ну да, она нервная, собой не всегда владела, могла наорать. Один раз в одноклассницу стулом швырнула, нос ей сломала. Такой вопль поднялся! Никто не стал разбираться. Конечно, та, что с разбитым носом, из хорошей семьи да отличница, а Рязанцева беспризорщина и нищая… Да только «хорошая» девочка мою дразнила, шпыняла, вот Светка и вскипела. Сто раз я ей внушала: «Не затевай драку, заплачь и пожалуйся директору, вот тогда тебя пожалеют. А ты обидчиков по морде хлещешь и получаешься сама плохая».

…В четырнадцать лет Света сильно изменилась. Она взялась за ум и сказала классной руководительнице:

– Поступлю в институт непременно.

– Куда тебе… – скривилась местная «Макаренко». – Лучше получи профессию, скажем, маникюрши. Там зарплата плюс чаевые, хорошая работа. Диплом нужен другим детям, тебе-то он зачем…

Иногда педагоги тратят годы на то, чтобы воспитать достойного члена общества. Но порой хватает брошенной вскользь презрительной фразы, чтобы «перепахать» ребенка.

Света пришла домой и, стискивая кулаки, заявила матери:

– Я им покажу! Назло жабам, пойду в педагогический. Получу диплом и вернусь в школу, стану директрисой, всех к ногтю прижму.

Самое интересное, что двоечнице Рязанцевой удалось осуществить задуманное – она попала на студенческую скамью. Однако поступила на малопрестижный факультет дошкольного воспитания.

Татьяна была счастлива. Света, правда, по-прежнему легко впадала в гнев, но она получила диплом, пошла на работу в детсад. Будущее казалось безоблачным.

Когда за Светой пришли из милиции, мать чуть не скончалась. Татьяна знала, что в группе у дочери умерла пятилетняя девочка, но она и предположить не могла, что в смерти ребенка виновата ее дочь.

– Мамочка, – рыдала Светлана, когда ее уводили из дома, – я же не хотела! Просто потрясла ее! Пусть адвокат объяснит судье!

Но разве Татьяна могла позволить себе дорогого защитника? Рязанцеву пыталась отбить бойкая, говорливая тетка, но ее речь не произвела ни малейшего впечатления ни на зал, ни на людей в мантиях.

Приговор упал, как нож гильотины: семь лет колонии. Очутившись за решеткой, Светлана преобразилась. Похоже, у нее не было ни малейшей надежды выйти на свободу, поэтому девушка стала активно хулиганить. Если в колонии случалось ЧП, то в нем всегда оказывалась замешана Рязанцева. Света дралась с бабами в отряде, саботировала работу, демонстративно отказывалась повязывать голову платком, хамила охране, курила в бараке. В конце концов «хозяин» зоны пригрозил ей увеличением срока, но его заявление абсолютно не испугало юную зэчку.

– И чего? – прищурилась она. – Лучше здесь останусь. Я тут в авторитете, меня все боятся. А за воротами че? Убийцей обзовут, хотя я никого жизни не лишала.

– Ребенок-то умер, – напомнил начальник.

– Несчастный случай, – отбила подачу Рязанцева. – Вон Тихонова, та настоящая убийца – мужа со свекровью ночью прирезала, спящих на тот свет отправила. И ни секунды не жалеет о содеянном.

– М-да… – полковник потер рукой затылок.

– И ей всего пятерик вкатали, – продолжала Света, – а мне семь лет. Где справедливость?

– Ступай работать, – процедил начальник, – и помни, о чем я тебя предупредил.

Светлана заорала:

– И вы тоже мои слова не забывайте. Говорю же: я на волю не хочу, могу и побунтовать. Мне со всех сторон лучше, чем вам, – терять-то нечего!

Начальник обозлился и лишил Свету свидания с матерью. Татьяне полковник сказал:

– Молись, чтобы твою дуру ночью товарки не придушили. Она у тебя неисправимая! Уж поверь, я многих повидал, а такую впервые встречаю, всех достала: и контингент, и меня.

Татьяна в слезах приехала домой. Через неделю ей позвонил мужчина и, представившись Олегом Ефремовичем, сказал:

– Давайте побеседуем о Свете.

– Ее придушили? – заорала мать.

– Что вы! – испугался незнакомец. – Откуда такие мысли? Приезжайте к нам в офис, мы находимся неподалеку от зоопарка.

Татьяна приняла приглашение и была очарована приемом. Олег Ефремович оказался приятным мужчиной.