Роза и меч - Сандра Паретти

– Ничего не понимаю! Фуше – враг Наполеона. – Каролина не хотела в это верить.

Это было слишком чудовищно. Из комнаты отца донесся тихий стон.

– Пойдемте, графиня. Чем раньше он вас увидит, тем лучше. – Настоятельница открыла дверь.

Свеча на тумбочке замигала.

– Отец! – Каролина бросилась в распахнутые объятия.

Опираясь на несколько подушек, он полусидел в постели. Его щеки ввалились; кожа, обтягивающая скулы, была серой как мертвый камень; но больнее всего ее поразило выражение смертельной меланхолии в его глазах. Год назад графу с трудом давали пятьдесят лет, теперь он был старцем, на котором лежала печать смерти. Словно надеясь вернуть этим к жизни, Каролина все крепче прижимала его к себе.

– Что это ты придумал! – проговорила она с улыбкой, хотя ей хотелось плакать. – Посреди лета улечься в постель!

– А ты – мотаешься по всему свету! Дай на тебя посмотреть. Ты, по-моему, еще красивее стала.

Та нежность, на которую способны только страстные натуры, потому что они одни понимают, сколь ранима душа, заставляла отца и дочь произносить в первые минуты встречи ничего не значащие слова.

Граф взглянул на себя.

– У меня не было времени заняться своим туалетом. Ты должна извинить меня. – Его невозмутимость была неподдельной.

Невозмутимость человека, преодолевшего уже все земное. Каролина восхищалась отцом, но это восхищение разрывало ей сердце. Она чувствовала его тоску по смерти. Нет, не может быть, чтобы не было способа вернуть его к жизни.

– Завтра приоденешься, прежде чем мы поедем в Розамбу, – услышала она свой собственный голос.

Он взял ее за руки.

– Розамбу? – Это слово будто обладало волшебной силой, вернувшей в его погасшие черты краски и живость. – Поля уже должны колоситься… – Однако его лицо тут же помрачнело. – Кто будет собирать урожай, если снова начнется война?

– Филипп там, – быстро проговорила Каролина. – Ты удивишься. Он полюбил сельскую жизнь. Повсюду успевает – и к арендаторам, и в конюшни. Он даже план начертил, как восстановить сгоревшую башню.

Отец задумчиво посмотрел на нее.

– Но ты ведь не для того приехала в Париж, чтобы сразу поворачивать назад. – Каролина опустила голову. – Я поеду в Розамбу, – продолжил он, словно угадывая ее сокровенные мечты и чувства. – А ты? Пожалуйста, не приноси ради меня жертв! Это бы опечалило меня и было бы бессмысленным. Я направляюсь туда, где уже ничего не хотят, ничего для себя. Ты тогда спасла меня из Винсенна, от Фуше. Я благодарен тебе за это и еще больше за то, что ты приехала сейчас. Но пойми меня правильно – смерть надо принимать спокойно…

Каролина больше не слушала его, не желала слушать. Опять в ней была мертвая пустота. Наполеон! Он восстановил Фуше в старых правах, вновь дал ему власть, хотя знал о его предательстве, знал, что он преследовал с лютой ненавистью ее отца, брата и ее саму. Это никак не укладывалось в голове. Она знала одно: Наполеон сделал свой выбор в пользу Фуше.

– Я не приношу жертв. Наше место – в Розамбу. Твое, Филиппа и мое. Я приехала забрать тебя. Париж – отрава!

Он внимательно посмотрел на нее. Его улыбка была мягкой и мудрой.

– Это наши мечты становятся отравой, когда они перестают совпадать с реальностью. Наполеон Бонапарт, император новой Франции – вот была моя мечта. И таковою останется, даже если я умру от этого. В моем возрасте поздно искать себе новые идеалы. Но ты! Для тебя Наполеон всегда был чем-то другим. И быть может, мужчина, о котором ты грезила, еще существует, быть может, именно теперь, когда для тебя умер другой. Последнее, чего бы я хотел, – стоять между вами.

Она прекрасно поняла зашифрованный смысл его слов. Он бы не осудил ее, если бы она, несмотря на то, что произошло, все же осталась. На какой-то миг Каролина почувствовала соблазн. Как тайная императрица, она бы обладала властью свергнуть Фуше, своего заклятого врага. Какой триумф!

– Хорошенько поразмысли, – услышала она голос отца.

– Мне не о чем больше размышлять, – она почувствовала себя освобожденной после только что принятого решения. – Завтра утром мы поедем. Если ты хочешь.

Граф взялся за колокольчик, стоявший на тумбочке возле постели. Жест был решительный и твердый. Появилась настоятельница. Граф сел в кровати, глаза его сияли.

– Мы уезжаем из Парижа. Уже завтра. Пусть придет Симон, чтобы я мог дать ему распоряжения. – Настоятельница перевела взгляд на Каролину, потом согласно кивнула, и ее холодное строгое лицо потеплело. Граф показал на тумбочку. – Лекарства мы с собой не возьмем.

В дорожном костюме, в котором накануне вечером она прибыла в Париж, Каролина еще раз прошлась по комнатам. В ней ожили воспоминания. Большой прием, который давал отец. Бесконечные примерки с Леруа, бал, который она с герцогом Беломером открыла вальсом. Танцы, беззаботность, веселье. Она с тоской вспоминала обо всем этом. Неужели всегда она сможет вкушать счастье лишь маленькими глоточками? В дверь постучали. Вошла настоятельница. Ее лицо было замкнутым.

– Император. Он ожидает вас в холле. – Она ничем не выдала своих чувств. – Попробуйте избавить вашего батюшку от встречи.

Каролина молча кивнула. Уже дойдя до двери, она вернулась. С подставки перед зеркалом взяла ажурные перчатки и натянула их на руки, все еще шершавые и поцарапанные от пребывания в цирке Зокко.

21

Ее сердце готово было выскочить из груди, когда она, держась одной рукой за перила, спускалась по лестнице. Оставаясь внешне спокойной, она думала, что вот-вот у нее подкосятся ноги. Он стоял вполоборота к ней. Услышав ее шаги, он обернулся, но не пошел навстречу. Каролина готова была броситься ему на шею, но что-то в его позе удержало ее.

– Ваше величество! – Голос почти не слушался ее.

Его глаза серьезно смотрели на нее – как тогда, в Сен-Дизье, когда они впервые встретились. Она сделала беспомощный жест:

– Пожалуйста, пройдемте в библиотеку.

Растерянная и испуганная, она пошла впереди и открыла дверь. Через щели в закрытых ставнях в комнату проникал скудный свет. На стулья и кресла здесь были натянуты чехлы. Наполеон огляделся.

– Как вижу, вы покидаете Париж, – его голос был официальным, почти холодным.

– Да, отец уезжает в Розамбу. Врачи оставили нам мало надежды. Если его что-нибудь и может еще спасти, то только это. – «Почему он не расспрашивает об отце? Хоть бы одним словом, одним жестом удостоил человека, верно служившего ему всю свою жизнь».

Наполеон опустил глаза.

– Все бросают меня. Все. Словно я зачумлен. Остаются только прокаженные, калеки, твари.

Каролина подошла к нему.