Российские военные базы за рубежом. XVIII—XXI вв. - Александр Широкорад

Перед самым началом войны Журналом комиссии по вооружению крепостей от 12 декабря 1903 г. было определено новое «нормальное вооружение» крепости Порт-Артур.

На береговых укреплениях должны были установить: четырнадцать 10/45-дм пушек, двенадцать 9-дм пушек обр. 1867 г., двадцать 152/45-мм пушек Кане, четыре 6-дм пушки в 190 пудов, восемь батарейных пушек, девять легких пушек, двадцать восемь 57-мм береговых пушек Норденфельда, десять 11 -дм мортир обр. 1877 г. и двадцать семь 9-дм мортир обр. 1877 г.

На сухопутных укреплениях должно быть установлено: тридцать девять 6-дм пушек в 190 пудов, тридцать восемь 6-дм пушек в 120 пудов, двадцать четыре 42линейные пушки обр. 1877 г., четыре батарейные пушки, восемьдесят восемь 57-мм капонирных пушек Норденфельда, пятьдесят одна полевал легкая пушка на тумбе (для капониров) и сто шестьдесят шесть полевых легких пушек на колесах, двадцать шесть 6-дм полевых мортир, двадцать ½-пудовых мортир, шестнадцать 7,62-мм пулеметов для капониров, тридцать два 7,62-мм противоштурмовых пулемета (на высоких колесных станках).

Однако вооружить Порт-Артур даже по такому табелю не удалось. Наиболее сложная ситуация сложилась с 10/45-дюймовыми орудиями, которые изготавливались только на Обуховском сталелитейном заводе. Пять первых 10-дм пушек были заказаны заводу 28 октября 1896 г., причем по контракту первое орудие должно быть сдано через 12 месяцев. Однако в ГАУ после неудач с испытаниями корабельных 10/45-дм пушек решили упрочить ствол и 16 марта 1898 г. выслали новый чертеж 10/45-дм пушки. Таким образом, по милости ГАУ заказ находился без движения почти полтора года. В результате первая 10-дм пушка была сдана заводом в мае 1899 г.

К 26 февраля 1901 г. первые три 10-дм пушки были готовы, а оставшиеся две должны были быть готовы зимой 1901/02 годов. Первую пушку отправили на ГАП, а две другие летом 1902 г. погрузили на пароход «Корея», следовавший в Порт-Артур.

К концу 1902 г. завод стал сдавать по три 10-дм пушки в месяц, и Порт-Артур к началу войны вполне мог получить все положенные по табелю четырнадцать 10-дм пушек, если бы их не отправили в Либаву и в Кронштадт. Как уже говорилось, Либава была абсолютно ненужной крепостью, а Кронштадту никто в 1902—1904 гг. и не думал угрожать, не говоря уж о том, что он и без того был слишком сильно укреплен. Для перевозки 10-дм орудий можно было привлечь и другие пароходы, кроме «Кореи».

Ну, допустим, серийное производство 10-дм орудий только начиналось, и они были сравнительно дороги (тело одного орудия стоило 55 100 руб.), но возникает вопрос: почему Военное ведомство безобразно относилось к сухопутной обороне Порт-Артура?

Легкие полевые пушки снимали в 1901—1903 гг. с вооружения, и их было пруд пруди, но их так и не доставили в Порт-Артур. Вместо 217 легких пушек там их оказалось только 146! Не были доставлены в Порт-Артур даже двадцать ½-пудовых гладкоствольных мортир обр. 1838 г. А ведь сотни таких мортир хранилось по крепостям и складам Европейской России. Спору нет, орудия эти древние и не очень эффективные, но другого-то наши мудрые генералы так ничего и не приняли. (Вспомним о многострадальной 34-линейной мортире!) А с учетом рельефа местности и ½-пудовые мортиры сыграли бы значительную роль в обороне Порт-Артура. И лишь после начала войны ½-пудовые мортиры начали отправлять из Европейской России в Маньчжурию. Так, в 1904 г. 25 таких мортир было отправлено из Керченской крепости на Дальний Восток.

Что же касается капонирных 7,62-мм пулеметов Максима, то к 1904 г. их не было даже в опытных образцах. Несколько опытных образцов генерала Фабрициуса и других конструкций были испытаны в 1905—1911 гг., но ни один из них не приняли на вооружение. Уму непостижима тупость русских генералов — создать пулеметный тумбовый станок для капонира под силу любому инженеру, да и чтобы сконструировать бронеколпак с пулеметом, тоже не нужно иметь семи пядей во лбу.

В итоге при огромных затратах Россия получила крепость, не готовую к борьбе с противником, обладавшим современной артиллерией.

Глава 14.

ОСАДА КРЕПОСТИ

Фактически началом боевых действий можно считать захват японским кораблем парохода Добровольного флота «Екатеринослав» в 9 часов утра 24 января 1904 г. в Корейском проливе в трех милях от корейского берега, то есть в территориальных водах Кореи.

В тот же день, 24 января, в Фузане (Пусане) началась высадка японских войск — авангарда японской армии. Японские миноносцы захватили стоявший в Фузане русский пароход «Мукден», принадлежавший КВЖД. Еще один пароход КВЖД, «Маньчжурия», был захвачен 24 января в порту Нагасаки. 25 января в Корейском проливе японцы захватили русские суда: в 7 часов утра — «Россию», а в 7 час. 30 мин. вечера — «Аргунь». 26 января были захвачены русские почтовые учреждения в Фузане.

В ночь с 26 на 27 января японские миноносцы атаковали стоявшие у входа в Порт-Артур русские корабли. Вопреки предостережениям вице-адмирала Макарова и других адмиралов и офицеров, противоторпедные сети так и не были опущены. Для атаки русских кораблей адмирал Того выделил пять отрядов миноносцев, три из которых (10 миноносцев) были отправлены к Порт-Артуру, а два отряда (8 миноносцев) — к порту Дальний. То, что два отряда пошли в залив Талиенван к Дальнему, говорит о том, что Того не имел достаточно точных сведений от своей разведки о месте нахождения русских кораблей, иначе он не пошел бы на разделение отрядов.

В результате японской атаки броненосец «Ретвизан» принял 2200 тонн воды, три отсека были полностью затоплены. За ночь броненосец выпустил до 150 снарядов, большинство из которых было калибра 37—75 мм.

Броненосец «Цесаревич» получил попадание торпеды в кормовую часть левого борта. Были затоплены кормовые отсеки, поврежден руль, крен достиг 18°. Тем не менее броненосец снялся с якоря и пошел во внутреннюю гавань. Во время движения «Цесаревич» был дважды атакован японскими миноносцами, но все их торпеды прошли мимо.

Третьим торпедированным кораблем стал крейсер «Паллада». От взрыва торпеды возник пожар в угольной яме, образовавшимися в погребе газами выбило люк подачи, которым убило наповал находившегося на батарейной палубе матроса, а вырвавшимися газами обожгло четырех человек, которые вскоре скончались. Кроме того, получили ранения и отравления газами от взрыва боевого отделения торпеды еще 38 человек.

В ходе ночной атаки японские миноносцы выпустили всего 16 торпед, из которых в цель попали три. Миноносцы вели стрельбу одиночными торпедами с дистанции 1—2 кабельтов, то есть почти в упор. Как позже выяснилось, несколько торпед японцы в спешке выпустили с невынутой чекой, то есть в небоеспособном состоянии.

Успеху японской торпедной атаки способствовало еще и то, что о разрыве дипломатических отношений в Порт-Артуре знали только сам наместник Алексеев и небольшой круг близко стоявших к нему людей. Ни комендант крепости, ни начальник 7-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады, ни начальник артиллерии, ни начальник штаба крепости, ни крепостной интендант не были своевременно осведомлены об этом разрыве. В результате в самый разгар атаки, в 23 час. 45 мин., генерал Стессель прислал в штаб крепости записку с вопросом: «Что это за стрельба?» В свою очередь запрошенный штабом крепости морской штаб сейчас же сообщил, что производится практическая стрельба — отражение минной атаки. Когда же в 1 час. 20 мин. ночи по приказанию наместника был подан сигнал «тревога», и войска начали выстраиваться, то никто из войсковых начальников не знал, боевая ли это тревоги или учебная, и потому не мог распорядиться, какие патроны выдавать — боевые или холостые. Недоразумение рассеялось лишь после того, как из квартиры наместника сообщили, что тревога боевая.

Через несколько недель после начала войны в американской, европейской, а затем и в русской печати начала распространяться версия о грандиозном бале, затеянном в ночь на 27 января по случаю именин Марии — жены адмирала О.А. Старка. Говорили, что бал открыл сам наместник Алексеев вместе с именинницей-адмиральшей.

Наши «историки-патриоты» с пеной у рта оспаривают эту версию и утверждают, что никаких именин не было, все морские офицеры находились на кораблях и т.д. Официальных документов о проведении бала нет, да и не могло быть. Настораживает то, что ни в ходе, ни после войны ни Старк, ни Алексеев ни разу публично не опровергли факта проведения бала.

Между тем в русской армии и флоте был доведен до маразма культ «начальствующих дам», то есть жен и дочерей генералов, адмиралов, великих князей и самого царя. Офицеры были обязаны тратить много своего личного и служебного времени, а еще больше денег, на участие во всевозможных банкетах, именинах, просто в подношении цветов и др. Пропуск именин жены высокопоставленного адмирала в мирное время попросту исключался.

Между прочим, на следующий день, то есть 27 января, в Порт-Артуре намечался грандиозный молебен. Пардон, а чем молебен хуже именин?