Ветер с Юга. Книга 1 - Людмила Ример

Местные квакши при виде крадущихся по болоту людей мгновенно замолкали и прятались, поэтому с каждым годом охотникам приходилось всё дальше уходить от дома и всё пристальней обшаривать кочки.

Лягушек, точнее их задние лапки, варили, солили и вялили, делая запас на зиму. Не убитых, а только оглушённых лягух, паковали в закрытые плетёные корзины с болотным мхом и несли в город, где добычу скупали торговцы и развозили этот деликатес по городам всей Нумерии.

Более старшие и опытные мужчины занимались отловом болотных гадюк, чей яд лекари весьма успешно использовали в мазях и притирках. При упоминании об этих тварях лицо Твана окаменело, а Дарт зябко передёрнул плечами. Ник, у кого перед глазами до сих пор стояло опухшее лицо Таны с полными ужаса глазами, так запустил шарик, что тот, свиснув над соседней лачугой, улетел неизвестно куда.

– Эй, эй, ты это что делаешь! Куда лупишь-то! Так никаких шариков не напасёшься! А они тут на вес золота! Нам же обратно глину приходится из самого Цингурина на своём горбу таскать! Стрелок!

Никита виновато опустил голову и попробовал поискать злосчастный шарик за соседней лачугой, но только весь вымазался в грязи и порезал руку острой, как нож, болотной травой.

– Ты смотри, не успел шагу ступить – уже поранился. Это болото – тут нельзя шагать, куда попало и хватать, что попало. – Урсин потопал к лачуге и вернулся через минуту с не большой баночкой в руках. – Давай руку.

Место пореза защипало, но кровь сразу же перестала течь, и через пару минут на ране образовалась плотная корочка.

– Либела, – Урсин довольно хмыкнул. – Без неё мы тут все давно бы пропали. Каждый день кто-нибудь обязательно порежется.

– Хорошая травка, – Никита потрогал ранку, но боли не почувствовал.

– Угу. Прошлым летом один парнишка, странный какой-то, неразговорчивый, руку порезал, аж кость видно было. Думали, кровью истечёт, но мазь вовремя принесли. Только шрам и остался.

Урсин задрал левый рукав и прочертил пальцем полоску от середины предплечья до основания большого пальца.

– На себе не показывают, – буркнул Никита и, встретив удивлённый взгляд Урсина, добавил, – ну, у нас так говорят…

Жаба внимательно посмотрел на мальчика и, пожевав свои бледные губы, констатировал:

– И ты странный какой-то…

И не зная, как ещё выразить эту невесть откуда берущуюся в забытом Богами крае странность, махнул рукой и отправился к Дарту, уже в третий раз заехавшему себе по уху непокорным оружием.

Жаба уже почти дошёл до Дарта, когда Никита вынырнул, наконец, из задумчивости и спросил:

– А как его звали?

– Парнишку-то? Такое имя потешное – Тони… и он ещё всегда добавлял – Рой. Его в прошлом годе ватага Сутулого Румса на болотах нашла, в одной рубашке безрукавой и штанах, срамно сказать, чуть прикрывавших… ну энтот… ну, понял чё, – Жаба хихикнул, скосив глаза на низ своего брюха. – Вот только весной сбёг он… Дурак, куда отсюда сбежишь, не зная тропок, – Жаба вздохнул и, поддёрнув штаны, добавил: – Утоп, однако…

Тренировка продолжилась, а Никита так и остался сидеть с открытым ртом.

Лея

Факел чадил, отбрасывая на стены коридора уродливые прыгающие тени. Лея молча шла за стражником, аккуратно ступая по каменным плитам первого нижнего этажа главной тюрьмы Нумерии – страшного Саркела.

На этом этаже в тёмных сырых камерах без света и свежего воздуха содержались преступники, причинившие мелкий вред государству или лично Повелителю: помощник сборщика налогов, исправно складывавший собранные литы в свой бездонный карман; неудачник-поэт, сочинивший и распевавший на торговой площади похабную песенку о старом толстом дураке, которому ветвистые рога мешают снимать на ночь корону; карманный воришка, который спасаясь от погони, ранил ножом Золотого Меча.

Сюда же Главный Суд Нумерии, в качестве особой милости, поместил и виновницу грандиозного скандала, отголоски которого до сих пор перекатывались по всей стране – последнюю жену Палия Первого. Пока… последнюю.

В коридоре было холодно, и Лея плотнее закуталась в чёрный шерстяной плащ и ниже надвинула на лицо капюшон. Стражник не знал, кем была эта посетительница, да и не проявлял особого любопытства – золотое кольцо с крупным изумрудом стало более чем достаточной платой за его временную слепоту и глухоту. Захотела увидеть эту шлюху, бывшую жёнушку Палия – ну и ладно. Какое ему, собственно, дело, какие такие мысли бродят в голове у этой дамочки.

Коридор резко повернул, и девушка чуть не налетела на внезапно остановившегося стражника.

– Пришли. Я дам вам факел и буду ждать здесь. Только будьте осторожны – преступница часто буянит, орёт и швыряет в нас всем, что под руку попадает. Уже разбила всю глиняную посуду, приходится носить ей похлебку в железной миске.

Лея кивнула, взяла факел и, дождавшись, пока стражник, погремев ключами, отопрёт замок, решительно шагнула внутрь. Камера оказалась неожиданно большой и даже слегка освещённой. Вечерний свет падал через находящееся у самого потолка маленькое квадратное оконце с решёткой, сквозь толстые прутья которой мог просунуть руку, пожалуй, лишь ребёнок.

Обстановка в камере была предельно проста. На середине стоял грубо сколоченный деревянный стол с единственным табуретом, у стены напротив двери – такой же грубый топчан, да в правом углу имелась вместительная лохань с крышкой, судя по запаху, заменявшая узнице ночную вазу. Кувшин с водой и плоская тарелка с оставшимися от обеда крошками служили весьма скромным украшением этого убогого интерьера.

Единственной поблажкой, вымоленной семьёй Енарии Вермокс у разгневанного Повелителя, был мягкий матрас, набитый гусиным пухом, да тёплое одеяло из пушистого меха. Кронария лежала на своей царской кровати лицом к стене и даже не повернулась на звук открывшейся двери.

Стражник прикрыл дверь. Ключ не зашуршал привычно в замке, и узница насторожилась. Резко повернув голову и увидев у двери неподвижную тёмную фигуру, она подскочила на кровати и, сжавшись в комок, испуганно закричала:

– Кто здесь? Что вам от меня нужно?

Фигура шевельнулась. Лея откинула капюшон, и свет факела осветил её лицо. Кронария вскрикнула от неожиданности, и её голубые глаза, казавшиеся огромными на бледном исхудавшем лице, стали ещё больше.

– Ле… – палец, прижатый к губам гостьи, заставил Кронарию замолкнуть. Лея мотнула головой на дверь, предупреждая о слушающем с той стороны двери стражнике. Воткнув факел во вбитое в стену кольцо, Лея придвинула табурет поближе к топчану и села.

За два месяца заточения от былого величия жены Повелителя не осталось и следа. Она осунулась, глаза ввалились. Её матовая бархатная кожа поблекла, в углах рта появились глубокие морщинки. Чудесные волосы Кронарии были коротко острижены и теперь, отрастая, торчали в разные стороны давно не мытыми беспорядочными прядями.

Унылую картину несколько оживляли только лихорадочный румянец, горевший на впалых щеках, да ярко заблестевшие в свете факела глаза, мигом наполнившиеся слезами.

При виде падчерицы Кронария всхлипнула и, закрыв лицо руками, зарыдала на своей убогой постели.

Лея смотрела на эту жалкую узницу, главную виновницу смерти её любимого, и не находила в своём добром от природы сердце ничего, кроме жгучей ненависти.

«И чего же тебе не хватало? Ведь любое твоё желание тут же исполнялось… Ты ела самые изысканные блюда… Все твои украшения, наряды и обстановка всегда были самыми лучшими и дорогими, единственными в Нумерии… Ну, что ж, теперь ты получила то, что заслужила… и сдохнешь здесь, забытая всеми и проклинаемая мной. Только жаль, что прежде, чем околеть ты, мерзкая гадина, забрала из этого мира моего дорогого Дартона…»

Рыдания перешли в приступ надсадного кашля, от которого тело Кронарии сотрясалось на шатком топчане. Наконец, откашлявшись, узница подняла голову и с ненавистью посмотрела на Лею:

– Ну, смотри, что твой драгоценный папочка со мной сделал! Старый вонючий боров! Пьяница и обжора, чтоб его брюхо лопнуло от жратвы!! Он что, думал, я дрожала от счастья, когда он лапал меня своими грязными ручищами и толкал в меня свой вялый огрызок! Извращенец проклятый! И вот благодарность за то, что я столько лет терпела эту жирную свинью на своём теле! Я… я родила ему наследника, которого он не мог зачать ни с одной из своих баб! А он… он… Чтоб он сдох! Чтоб проклятия всех Богов обрушились на его рогатую голову!

Под холодным взглядом Леи Кронария осеклась, поздно поняв, что в запале наговорила лишнего. Лея, как-никак, была любимицей Палия и сама нежно любила отца. В наступившей тишине стало слышно, как в углу скребётся мышь.

– Где твой мальчик?

Кронария дёрнулась, как от удара и, опустив голову, тихо произнесла: