Зов любви - Ги Де Кар

Неожиданно он прервал ее рассказ:

– Достаточно, Хадиджа, мне тоскливо и скучно от вымышленных тобой историй.

– Как, тебе уже скучно, Ален, слушать мой рассказ? В таком случае я опасаюсь, что и я тебе скоро наскучу... Я ухожу.– Она вернулась в спальню, в темноте она спрятала свое лицо в подушках, чтобы оплакать свою душевную тоску. Она, девушка Туниса, знала, что для двух влюбленных самое опасное – трещина в сосуде счастья, через которую протекают недоверие, безразличие, злость, забытье... Вчера она видела, как злился Ален, затем он дулся на нее. А этой ночью, вспомнив о существовании несчастной женщины, возможно, он станет безразличнее к своей Хадидже.

Но она не будет ждать, пока ее совсем разлюбят, она покинет его гораздо раньше...

Проснувшись рано, они оставались каждый в своей комнате, и только когда Ален уходил на работу, Хадиджа вышла проводить его и спросила самым невинным голосом:

– Могу я знать, когда ты вечером вернешься?

– У тебя есть какие-то планы?

– Нет, никаких.

– Ну тогда, скажем, я вернусь, как обычно... После его ухода она принялась бесцельно ходить из комнаты в комнату, время от времени включая и выключая радио, брала журналы, листала их, но не могла ничего читать. Затем она оделась, чтобы выйти в город, но остановилась, не зная что делать. Она даже не способна была принять какое-то решение, сосредоточиться, заняться чем-нибудь. В ее душе поселилось чувство одинокой путницы, не знающей, куда спрятать свою тоску.

Одна и та же мысль вертелась в ее голове: «Наверное, я допустила ошибку, сказав Алену, что знаю о его браке.

Не лучше ли было бы промолчать, жить, делая вид, что ничего не знаю, до того момента, когда поняла бы, что надоела ему?»

Возможно ли, чтобы одно лишь напоминание о несчастной безумной так повлияло на намерения ее возлюбленного? Но какие намерения? Он ей ничего не обещал, она ничего не требовала: естественная для женщины ее расы покорность судьбе заставляла ее радоваться сиюминутному счастью, не заглядывая наперед, не думая о будущем. Замужество ее не привлекало, даже пугало – она знала на примере ее арабских подруг, какими трагедиями это иногда заканчивается.

Тем не менее, она помнила о предсказании ее бабушки и была уверена, что Ален – это тот мужчина ее жизни из-за моря и другого такого не будет. Даже если она должна его потерять, он навсегда останется прекрасным принцем ее сердца. Все, что она пережила раньше и будет потом, не имеет никакого значения. А может быть, он замкнулся в себе, решив, что она захочет занять место той, которая была и останется его супругой? Да, наверное, это его и волновало... Как только она почувствует, что Ален немного успокоится, станет менее раздражительным, она сделает все, чтобы успокоить его, разубедить в этой мысли. Только такой ценой она сможет вернуть счастливые дни их любви.

Вечер этого дня был невеселым, но уже менее напряженным, чем предыдущий. Два или три раза улыбка смуглой девушки оживляла лицо светловолосого красавца. Но тучи проходили не так быстро, еще оставалось какое-то напряжение. Только неделю спустя она снова стала его рабыней любви. Впрочем, она сумела оставаться нежной, понимающей, не торопила ход событий, не проронила ни малейшего упрека, умела казаться беззаботной и радостной, своими изысканными нарядами, прическами и поведением стараясь создать ту чарующую таинственность, которая ему так нравилась и которую он желал; улыбка все чаще появлялась на его лице... Результаты этих тактических уловок не заставили себя долго ждать: она снова стала «его Хадиджой».

Их прекрасные взаимоотношения возобновились, казалось, грозовые тучи развеялись навсегда: они любили друг друга и наслаждались радостями жизни. Каждый вечер она сочиняла для него новую историю, впрочем, она их придумывала везде: в машине во время путешествий, в ресторане, выйдя из кино или театра... Ее богатое воображение создавало очарование их жизни. Правда, надо заметить, они больше не посещали ни «Эль Джезаир», ни другие места, где демонстрировали танец живота. Они также никогда не говорили о несчастной больной. В потаенных уголках души Хадиджи иногда появлялась мерзкая мысль и она желала смерти больной, но она тут же отгоняла ее и глубоко раскаивалась за минутную слабость, хотя умом понимала, что для всех троих, и особенно для Алена, это было бы избавлением. Алену такие мысли никогда не приходили в голову,– она в этом была уверена: его душа была достаточно чиста, откровенна и доброжелательна.

Второй год их совместной жизни подходил к концу. И хотя любовная страсть была спокойнее, чувства уравновешеннее, всякий, кто встречал их, глядел на них с восхищением, и, как и князь Владимир, думал: «Вот прекрасная, неразлучная пара!» Холостому мужчине не завидуют, не завидуют также и одинокой женщине. Но всегда вызывает зависть счастливая пара...

Таким было положение вещей, когда они вернулись в гостиницу «Мадам», чтобы отпраздновать двухлетний период их совместного счастья.

Полное взаимопонимание они обрели снова в комнате с глициниями. Оно было необходимо для них обоих, хотя в этот раз при этом ощущалась какая-то непонятная горечь. И чтобы побороть и устранить ее, они неистово любили друг друга до первых проблесков зари.

Когда он помогал ей раздеваться, она произнесла: «Дорогой мой, ты знаешь, мне очень приятно, когда ты снимаешь с меня одежду, жаль, что ты не делаешь этого чаще...»

– Необходимо сохранять что-то особенное для наших встреч здесь... Что бы нам осталось, если бы не было этих взаимных откровений, шампанского «Перье-Жуэ», которое нам здесь подают, и объятий в этом гостиничном номере?

– Осталась бы любовь, Ален.

– Ты думаешь?

Она была в эту ночь столь ласковой, нежной и желанной, что пробудила в нем все его мужское естество. Счастье любви было таким пламенным, испепеляющим, чудесным, словно они вернулись к первым минутам их неожиданной встречи.

5

НЕВОСТРЕБОВАННОЕ ШАМПАНСКОЕ

Наступила ночь очередного пятого октября (четвертого по счету). Владимир постарался ничем не напомнить мадам о роковой дате, чтобы она, снедаемая любопытством, не осталась вместе с ним в тревожном ожидании часа, когда «его» пара переступит порог гостиницы. Мадам уже давно поднялась к себе, Владимир остался один, удобно устроившись в кресле и покрыв ноги серым пледом. Однако он не был совсем одинок, так как на его коленях лежал роман Толстого. Но князю, утратившему свой титул, никак не удавалось сосредоточиться на чтении страниц, которые он знал почти наизусть.

Ночь не предвещала ничего хорошего для старика, все мысли которого, с пятого октября прошлого года, были поглощены одним: «Увижу ли я их вновь?» Для пессимизма были основания, так как уход тех, кого он считал самой красивой парой, был катастрофическим. Это выразилось в поспешном спуске по лестнице, почти похожем на бегство, в том, что они быстро прошли мимо застекленной двери бюро, без обычного приветливого пожелания, и не сказав «до свидания» портье. Все указывало на то, что любовь терпит поражение.