Мертвый остров - Николай Свечин

– Зови!

Акушерка почти вбежала в кабинет. Подошла близко, почти вплотную. Внимательно осмотрела начальника округа и сказала:

– Именно так.

– Что «именно так»?

– Я предполагала, что вам понадобится моя помощь. Слышала, что с вами произошло ночью.

– И что? Какую помощь мне может оказать специалист по женским болезням?

Лыков опять был раздражен на Клавдию Провну – видимо, за ее непосредственность.

– Я принесла вам хлоралгидрат.

– Спасибо, но я от подобных потрясений пользуюсь водкой.

– Да, мужчины часто так поступают. Но лучше хлоралгидрат.

Акушерка выложила на стол склянку темного стекла.

– Что я еще могу для вас сделать, Алексей Николаевич?

Лыков изумился. Действительно, что? Простой вроде бы вопрос. Но как-то странно он звучит из уст этой необычной женщины.

– Клавдия Провна, почему вы должны что-то для меня делать? Я мужчина. Наконец, я начальник округа. Скорее, это я должен делать для вас, а не вы для меня. Кстати, пароход с лекарствами будет сегодня ночью. Я распоряжусь, чтобы вам выделили рабочих.

Инцова смотрела на Алексея неприятно пристальным взглядом. Словно хотела дыру прожечь…

– Простите? Ах, лекарства! Да, спасибо. Но насчет помощи вы ошибаетесь. Мы, женщины, тоже умеем помогать мужчинам. Даже если они начальники.

Лыкова начал тяготить этот двусмысленный разговор.

– Клавдия Провна, я обещаю вам перейти с водки на хлоралгидрат. Учитывая, что завтра его запасы будут пополнены. У вас что-то еще?

Акушерка слабо улыбнулась и опять, как в тот раз, сделалась вдруг похожа на женщину. Уже не очень молодую и усталую, но женщину. Улыбка ее преображала. Интересная была, наверное, в молодые годы, подумал Лыков. А теперь на Мертвом острове неустанно губит себя собственными руками.

Словно прочитав его мысли, Инцова снова нахмурилась.

– Я предлагаю помощь человеку, который в этом страшном месте и ведет себя как человек. Ваша борьба с палачами Шелькингом и Ялозо… Сочувствие к бесправным людям… Поверьте, здесь никогда не было такого начальника! Все это видят, все об этом говорят. Уедете – и опять не будет… До вас никому из них и в голову не приходило интересоваться состоянием аптеки. А деньги, что вы дали? Я же не дура. Я поняла, что это ваши собственные средства, а никакие не пожертвования. Тоже удивительно для Сахалина и благородно. А мы тут… совсем отвыкли от благородства.

Алексей фыркнул. Какое еще благородство? Он хорошо себя знал, и в его самооценке это слово совершенно отсутствовало.

– Ну, вы отчасти угадали, но лишь отчасти…

– Не надо стесняться собственных добрых поступков. Хотя это только подчеркивает ваш привлекательный характер. Порядочный человек обычно не подозревает, что он порядочный. А просто так живет. Не думала я, что увижу еще когда-нибудь порядочного мужчину… Совсем отвыкла, простите.

– Это вы меня простите. Я проспал, а там люди ждут. По утрам я принимаю. Неудобно!

– Да, конечно. Мне тоже пора, и меня всегда ждут. Последний вопрос, Алексей Николаевич, и я уйду. Но он очень важен для меня.

– Я слушаю.

– Правду говорят, что вы попали сюда в наказание? За то, что при аресте убили человека.

– Правду.

– У вас это, конечно, вышло случайно?

– Нет, – сказал вдруг Алексей, хотя только что собирался соврать. Ему почему-то стало трудно юлить перед этой непонятной женщиной.

– Нет?! Поймите, это ключевой для меня вопрос!

– Извольте. Я выбросил в окно убийцу, негодяя. И знал, что делаю. Но ему нравилось убивать и при этом не отвечать за содеянное. Так вышло, что доктор, нечистоплотный или просто глупый, выписал ему справку. И нелюдь много еще жизней мог бы погубить.

– И? – почти выкрикнула акушерка, снова прожигая сыщика взглядом.

– И я решил положить этому конец.

– Вы разве Бог, чтобы решать такие вещи?

– Нет.

– Тогда почему взяли себе Его право? Оно принадлежит одному лишь Вседержителю, и никому кроме! Или вам тоже нравится убивать?

– Вы подняли трудный вопрос, Клавдия Провна. Он не для проходного разговора.

– Ответьте, ответьте, пожалуйста!

– Хорошо. Коротко. Нет, мне не нравится лишать людей жизни. И я понимаю, конечно, что не имею права вторгаться в Высший замысел. Но характер службы заставляет. Приходится иной раз принимать решения, от которых зависит жизнь человека.

– И вы вот так легко…

– Это никогда не бывает легко! Есть еще причина… Я смолоду попал на войну. Восемнадцать лет мне было – мальчишка! И увидел столько крови, что никому не пожелаю. Ожесточился. Там же, на войне, отнял первую жизнь. По молодости это проще… Не жалеешь ни себя, ни их. Потом служба в полиции. Ведь вся грязь наша! Совсем можно в людях разувериться. Многие так и делают. Только когда женился и завел детей, я стал задумываться.

– И, задумываясь, вы толкнули человека из окна?

– Да. Потому что он был не человек.

– Это вы так рассудили? Без Бога, без присяжных?

– Да. Некогда иногда присяжных звать, и Бога тоже некогда. Для спасения других, настоящих, невинных людей приходится брать на свою душу грех…

Из глаз Клавдии Провны вдруг разом, без подготовки, полились обильные слезы.

– А я… я… Какая дура!

И акушерка в своей манере выбежала из кабинета. Раздосадованный Лыков подошел к окну. Он и сам иногда размышлял, есть ли у него право решать за Всевышнего. Пока выходило, что есть. Деваться некуда! Вокруг обычный народ, не готовый к встрече со злом… А вот оно всегда готово. Можно стоять и смотреть. И останешься чистеньким – не дерзнул на Божий замысел! Только вот люди погибнут, ни в чем не повинные. И Лыков вмешивался. Дьяволово отродье, крепко получив по зубам, на время отступало. А сыщик оставался со своими грехами…

Размышляя так, он увидел под окном Инцову. Та сбежала с крыльца, словно чумовая. Разодрала в сердцах какую-то бумагу и припустила прочь по улице. Толкаемый непонятным чувством, сыщик вышел на крыльцо. Акушерка уже скрылась за углом. Он спустился, поднял клочки и попробовал разобрать. А когда разобрал, ему стало неловко. Клавдия Провна объяснялась в любви! Несчастная женщина… Услышала доброе слово и потянулась. Что теперь делать? Пагануцци говорит, что она в последнем градусе чахотки. Или близка к этому. Надо как-то помягче объяснить ей, что женат. И дистанцию, держать дистанцию.

Надворный советник стоял и задумчиво смотрел в никуда. По деревянному тротуару к нему неспешно шел айн. Без шапки, босый, в драном халате, похожем на арестантский азям. Так себе был инородец – невзрачный, раскосый… Стой, сказал сам себе Лыков. Почему раскосый? Айны похожи на наших мужиков: бородатые и с таким же разрезом глаз. Борода на месте, а вот разрез… После сцены с акушеркой Алексей рассуждал медленно, словно камни ворочал. Между тем прохожему до него осталось лишь двадцать шагов. Тут айн вдруг вынул из-под полы… лук! Небольшой, в треть обычного размера, однако настоящий лук. И быстро заложил в него короткую стрелу. Все это добро парень ловко извлекал из-под халата. Лыков цапнул себя за пояс, но револьвер остался дома. Инородец натянул тетиву. Укрыться от него было негде… Бежать в дом зигзагами, как учил Таубе? Поздно: сыщика застрелят в спину. Алексей весь сжался, напряженно следя за наконечником: вдруг удастся увильнуть? Злодей понял это и ухмыльнулся. Навел свое оружие в грудь противнику, сощурился. Лыков выставил вперед раскрытые ладони. Чем еще закроешься? Хотелось зажмурить глаза… Тут за его спиной грохнул выстрел. Пуля чиркнула надворного советника по плечу и угодила лучнику в грудь. Взмахнув руками, тот повалился в пыль.

Лыков обернулся. На площади стоял Голунов с дымящейся винтовкой в руках и кого-то выцеливал. Кого? Тут у Лыкова снова екнуло сердце. С железякой в руке на него летел другой айн. Позади него корчился в пыли часовой. Не добегая, айн замахнулся.

– Ложись! – раздалось с площади.

Алексей сразу, не раздумывая, прыгнул в сторону. Прожужжало совсем близко. Тут щелкнул второй выстрел, и нападавший отлетел, гулко ударившись об забор. И сделалось тихо.

Надворный советник поднялся и стал сбивать грязь с шаровар. Испачкали его, сволочи! Руки противно дрожали.

Подбежал Голунов, закрыл его своей широкой спиной и обвел дулом винтовки площадь. Айнов больше не замечалось. Сыщик, привыкший, что защищает он, а не его, смутился. Желая скрыть это, он нагнулся над первым убитым и дернул его за бороду. Вроде бы приклеена… Действительно, борода легко оторвалась, и показалось лицо. Японец, а никакой не айн! Мог бы догадаться…

– Снова косоглазый!

– Снова? – повернулся Калина Аггеевич.