Ячейка 402 - Татьяна Дагович

– Никаких шансов.

– Нет, она вообще апелляцию грамотно составила. Всё возможно. Она нажимает, что давление у неё, а там жарко всё время, на её рабместе.

– Я не слышала, чтобы хоть одну апелляцию удовлетворили. Но ты здесь дольше…

– Нет, ты Наташку плохо знаешь! Это совсем другой тип. Она с Володей работала, ещё до того, как его в библиотеку перевели. Чуть в дежурку не пробилась, так хотела! Но туда только мужиков берут.

– В дежурку? Там же не на постоянке работают.

– Внешняя охрана. Которые из Колонии не выпускают.

– Я тебя прошу, нет никакой внешней охраны!

– Ты Марика не знаешь, а он там работал!

– Я сто раз выходила из Колонии, и никто меня не трогал.

– Чего тебя останавливать, если ты до дороги не доходила! Воздухом дышать никто не запретит. А если туда, дотуда дойдёшь, пух тебе в голову – и всё.

– Ну ты как малые мои! Там ни забора нет, ничего. И никого. Другое дело, что идти отсюда некуда.

– Ничего не понимаешь! – Каролина в сердцах плюхнула утюг на стол. Но тут же продолжила вкрадчиво: – Ты Олю знаешь?

– Подожди, это такая полная, красивая? Ещё говорили, она из архива?

– Ну, красивой я её не назову… Так она с чётвёртым корпусом по Интернету переписывалась…

– По Интернету или по внутренней сети?

– Какая разница! Она по-английски переписывалась, потому что они там только по-английски говорят. Русского не понимают. И она узнала, как оттуда трое ушли. Но их вычислили…

– А я думаю, ни на каком английском там не говорят. Я думаю, нет никаких корпусов других. Просто зеркала большие стоят, и наш отражается. Или воздух отражает – как миражи в пустыне… Проверим летом, а, Каро, сходим?

Звон.

– Ну вот, звонок. Смотри, сколько недоглажено! Я так и знала! – радостно возмутилась Каролина.

– Я останусь догладить, Каро. Иди, я всё равно сегодня без ужина. Пока в медчасть бегала…

Глянула с сожалением на руку… Ничего, с повязкой почти нормально.

– Вы останетесь? – спросила бабулек. Кстати, та, что слева, – точно Зина.

– Ты же, Анечка, сама справишься? Да?

– Да! Идите уже.

Приятнее было обдумать всё в одиночестве. Вот и прошли три дня. Сидящий на полу насколько мог медленно поднимал веки. Наслаждался тишиной.

Встал. Раздвинул шторы – снаружи была туманная ночь. Подошёл к входной двери и медленно приоткрыл её. Увидел уходящий бело-зелёный пол и закачал головой. Вышел в коридор. Шлёпали босые ступни. Значит, стены Колонии снова выросли вокруг него. Вернулся, закрылся, но дальше качал головой. И когда сел на тахту, продолжал качать головой, а губы сильно дёргались.

18

Тихо-тихо скребли за стенкой ячейки. Анна прижималась ухом – прислушивалась. Вздрогнула.

– Не пугайся, это я!

Сергей перелез с лестницы в ячейку и уселся удобно.

– Батюшки, что это у тебя? Боевые ранения?

Он схватил её за руку, она отдёрнула.

– Обожглась… Больно же, не трогай!

Сергей с каким-то сладким выражением покачал головой.

– Врёшь ты всё.

– Ладно. Так исстрадалась по тебе, что вены вскрывала. Так лучше?

– Ты – по мне?

– А ты что думаешь? Понимаешь ли, дорогой. Когда люди занимаются сексом, знаешь, что они делают? – спросила строго, подражая голосу той, от которой услышала эти слова.

– Приблизительно.

– Они размывают собственные границы. Границы себя, понимаешь? Физические, нравственные. И не на несколько секунд, как когда клизму делают или ногти сострижёшь… А на длительное время.

– Это кому как повезёт!

– И поэтому отношения людей, которые хоть раз вместе были в постели, не могут остаться прежними. Это нам только кажется, что наши собственные границы надёжны, но… – Забыла точный текст и вернулась к своему голосу: – И в общем, есть такие люди, которые часто меняют половых партнёров, так вот, они добровольно разрушают свою личность, потому что… Ну, то там нарушили свою целостность, то здесь. Которые не меняют, они тоже вроде разрушают, но зацикливаются друг на друге и как бы частично перетекают друг в друга. Герметично зацикливаются.

– Ты чего?

Она прыснула от смеха.

– Это соседка, я подслушивала! Соседку, через стенку. Не Таньку, а с той стороны стойки. Её хахаль гуляет, наверно, на сторону… Не знаю. Вообще, я её не знаю. То есть знаю, конечно, по голосу, но как она выглядит – понятия не имею. К ней часто люди ходят, она с ним разговаривает. Они слушают. А иногда скребёт что-то, скребёт… Как кошка. Опять скребла только что. Зовут Нина её, по-моему.

Сергей потрепал Анну по волосам и попробовал поцеловать, но она отстранилась.

– Я сегодня перенервничала, ничего не выйдет. Ты же знаешь, я если о чём-то нервничаю…

– Из-за этой ерунды?

– Опять будут допрашивать всех, да?

– Ты ни о чём думать, кроме своих противников, не можешь. Это была обычная паника! Света на час не стало, мало ли. Я не знаю, кому в голову стукнуло, что будут взрывать…

Она посмотрела на Сергея с подозрением. Но выглядел он как всегда, не лучше, не хуже. Худой, почти такой же худой, как она.

– Ну ладно, если ты так хочешь, я останусь у тебя до утра, – сообщил снисходительно.

– Нет, я передумала. Ты мне будешь мешать спать. Ну ладно, ладно…

Они поцеловались. Было жарко – дотапливали перед весной, так что Анна охотно разделась. В тепле вообще всегда лучше…

Ячейка 402. Сны:

Шла под акрами, в которые дул ветер. Боялась выдать себя. Поднимала голову, смотрела на себя: как спит, поднявшись над землёй на высоту ячейки. От взгляда упала вниз, в тёмный лифт. Сверху сыпались собаки. Закрывалась руками от зубов, и зубы попадали на правую ладонь. Заходила в детскую. Очевидно, что никакие это не дети. Это карлики, замаскированные под детей, их глаза – глаза карликов. Но только не Катя: комната, нежно освещённая солнцем сквозь листву. Застеленная кровать. Взбитые подушки, поставленные одна на другую, накрытые кружевом. Первый утренний свет заливает спальню, как озерная вода.

Анна то открывает глаза, то снова спит – во влажности испаряющегося пота.

Родной запах Колонии; и бело-зелёные плитки лежат на воде, колышутся. Она идёт по ним, качаясь, и лампы колышутся над головой. Вот плитки обрываются, дальше только голая вода, так вот почему… Кошка сидит спиной к ней, и слышно, как скребёт, хотя остаётся неподвижной…

Анна во сне отталкивает жаркое одеяло, не может – рука под повязкой горячая, ожог. Раскидывается на спине. Другая рука попадает в мокрое пятно. Полуоткрытые глаза пробегают по стойке напротив, по опадающим и вырастающим во сне грудным клеткам, по спинам. Глаза закрываются.

Кошка чёрная блестит, её не увидеть спереди. А если попробовать разжалобить: «Кошка, кошечка, у меня дети, не…» Кошка поворачивается лицом. Лилиным лицом. Говорит: «Я не могу тебя найти».

Дорогой(ая) житель(ница) Колонии!

Нам важно твоё мнение!

Ты хочешь, чтобы качество жизни в Колонии улучшалось так же стабильно, как все эти годы? Или ты рассчитываешь на большее? В Колонии ты наконец обрёл(а) долгожданный покой? А может, тебя что-то тревожит? Тебе не хватает тех или иных реалий того мира или ты ясно видишь унаследованные от того мира недостатки нашего мироустройства?

Твои желания – наши заботы! Прими участие в этом опросе, и ты поможешь нашему общему делу!

На заполнение анкеты выделяются 110 минут, которые впоследствии засчитываются рабочими.

К сожалению, мы не можем гарантировать анонимность, так как рабочие 110 минут выделяются в соответствии с твоими данными и по твоей подписи. Но твои данные останутся в центре обработки информации и не могут быть переданы ни в одно из действующих ведомств, как и не смогут быть использованы в активных процессах.

– Что это за «дорогая»? – проворчала внизу Порфира. – Какая я им «дорогая»?

Анна сидела, убрав сетку и свесив ноги из своей 402.

– Ручку дали тебе? – отозвалась Тома. – Так пиши, Поря. Два часа тебе зачтут, ясно? Ставь себе крестики, где хочешь. Даже читать не надо.

– На первом листе надо вписывать, – сообщила им сверху Анна.

– Вписывать? Что ещё вписывать?

– Да что спрашивают. Вот возраст. Сколько вам лет?

– Почём я помню! Но не старуха, чтоб ты мне ещё выкала!

– Пиши двадцать.

– Пишу! Пишу, Анечка!

– Не орите, мешаете!

8. Пребывание в Колонии До 1 года До 5 лет Дольше пяти лет

9. Считаешь ли ты себя счастливым(ой) в Колонии? Да Нет Другое

Анна задержала ручку над «да».

– Ноги убери свои! – возмутилась наконец Наташа снизу.

Перегнулась и посмотрела, что отмечает Натка, – как и Натка, отметила «другое».