Жизнь и житие святителя Луки Войно-Ясенецкого архиепископа и хирурга - Марк Александрович Поповский

своей безопасности. Это не безволие, не пассивность. Свободный от страха ум ученого направлен в иную сторону, мысли заняты другим. Он ищет, как помочь людям. Нет, не в этой разверзающейся под ногами кровавой пучине, в которой у каждого своя судьба. А в борьбе с болезнями, там, где как хирург он действительно может бросить ближнему канат спасения.

Торопиться заставляет не только близкая, как ему представляется, смерть – Войно все еще только пятьдесят девять – но и другая причина. Он хочет, чтобы его находки сейчас же, безотлагательно служили больным, помогали хирургам. Нельзя допускать, чтобы люди гибли после того, как ученый наглел путь к исцелению. «Недели две тому назад я написал в Медгиз, прося решить, писать ли (мне) отдельную книгу о флегмонах или все ее содержание внести как дополнение во второе издание "Очерков гнойной хирургии", которые очень нужны. Со всех сторон врачи просят меня о нем. Это был бы полный курс гнойной хирургии». Второго издания любимой книги Войно-Ясенецкому пришлось ждать еще целых десять лет. Полный курс гнойной хирургии, объемом в три раза превышающий первое издание, вышел только в 1946 г. Историки медицины напишут когда-нибудь специальные исследования об «Очерках гнойной хирургии», ибо несмотря на сугубо специальный характер темы, сочинение это относится к тем книгам эпохи, которые поразили мыслящих современников. Литературные, философские и научные достоинства «Очерков» поставили их в ряд с мировой научной классикой.

* * *

…Я уже писал о том предостережении, которое получил от епископа Луки во время единственной нашей встречи. Владыка попросил ни в коем случае не разделять, не расчленять на страницах задуманной мною биографии образ ученого и иерея. Предостережение это, как я теперь понижаю, не было случайным. Но если бы я даже не знал о Луке – православном проповеднике, о Луке-епископе, то едва ли не заметил, что книга «Очерки гнойной хирургии» принадлежит перу христианского автора. Христианская, страстно гуманистическая ориентация проглядывает во всем. Она прорывается то в сердечной интонации, обращенной к читателю-врачу, то в мельком, но с любовью набросанном как бы штриховом портрете больного: деревенская старуха, ребенок, русский крестьянин, узбек. А случается, среди хирургического текста блеснет вдруг слово, как бы и впрямь произнесенное с амвона:

«Приступая к операции, надо иметь в виду не только брюшную полость, а всего больного человека, который к сожалению так часто у врачей именуется "случаем". Человек в смертельной тоске и страхе, сердце у него трепещет не только в прямом, но и в переносном смысле. Поэтому не только выполните весьма важную задачу подкрепить сердце камфорой или дигаленом, но позаботьтесь о том, чтобы избавить его от тяжелой психической травмы: вида операционного стола, разложенных инструментов, людей в белых халатах, масках и резиновых перчатках – усыпите его вне операционной. Позаботьтесь о согревании его во время операции, ибо это чрезвычайно важно».

Разве этот голос принадлежит только хирургу? Ученый-христианин не скрывает: и 60-летняя Фекла, с трудом притащившаяся в переславскую амбулаторию, и 14-летний мальчик Мотасов, которого с переломом бедра везут 850 километров по Енисею в туруханскую больницу, и жертва голода, поразившего Туркестан в 1918-м, Ахмед И., все они занимают его как пациенты, но вместе с тем дороги как люди. В этом легко убедится каждый, кто прочитает одно из трех изданий «Очерков гнойной хирургии».

Он неразделим, профессор-хирург Войно-Ясенецкий – епископ Лука. Монолитно един в своем главном стремлении – творить добро.

Весной 1937-го ему исполнилось шестьдесят. Левый глаз отказал окончательно, но правый действовал исправно и на операциях не подводил. Что же до взора духовного, то в его фокусе по-прежнему были судьбы Церкви и проблемы хирургии. Долетавший до ушей политический трезвон казался однообразным, не слишком интересным шумом. Но в соблазн осуждения властей Войно никогда не впадал.

Главное общественное событие, окрасившее декабрь 1937 г. – выборы. Шутка ли, торжество социалистической демократии – первые выборы в Верховный Совет по новой Сталинской Конституции! Хирург Мария Борисовна Левитанус – в самом пекле событий. И через три с половиной десятилетия ей приятно вспомнить веселую предвыборную суматоху тех дней. Голос ее с магнитофонной пленки звучит оживленно, бодро:

«Помню, как-то возвратилась я с заседания избирательной комиссии, а мы, врачи, принимали активное участие в общественной жизни своего коллектива, меня попросили идти мыть руки, чтобы оперировать с Валентином Феликсовичем. Я, взбудораженная заседанием, начала мыть руки и, значит, смеясь, говорю: "Валентин Феликсович, завтра будем выбирать!" Это было в субботу, накануне выборов в Верховный Совет нашей республики, по новой Конституции. Он на меня так грустно посмотрел и говорит: "Мария Борисовна, избирать будете Вы, а я человек второго сорта, я – выбирать не буду". Я еще рассмеялась, да говорю: "Что Вы, Валентин Феликсович, такие вещи говорите!" А потом оказалось, что накануне вечером у него был обыск, и он уже знал о своем неизбежном аресте».

Выборы происходили 12 декабря.

Войно-Ясенецкого арестовали через сутки.

Глава шестая. Конвейер (1937–1941)

Первосвященник же спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его. Иисус отвечал ему: Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им; вот они знают, что Я говорил. Когда Он сказал это, один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику? Иисус отвечал ему: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?

(Иоанн, 18, 19–23).

Они пришли, по обыкновению, ночью: несколько человек в гражданском, милиционер, дворник. Сняли иконы, рылись в ящиках с письмами покойной Анны Ланской. Войно сидел в углу, не произнося ни слова.

Остальные тоже молчали. В общую кучу, на середину комнаты, летели книги, одежда, медицинские рукописи. В напряженной тишине вдруг раздался голос молодого чекиста: притомившись, он разогнулся, щелкнул портсигаром, попросил разрешения закурить. Войно ответил, не подняв головы: «Своими грязными руками вы роетесь в письмах моей жены, вы совершаете Бог знает что в моем доме, так делайте же и дальше, что хотите…» Чекист, не закурив, резко сунул портсигар в карман.

Те, кто совершают ночные обыски и увозят свои жертвы в черных закрытых автомобилях, более всего пекутся о сохранении тайн. Главная их тайна – методы: как арестовывают, как везут, что происходит в камере, на допросе, в тюремной больнице, на этапе, в лагере. Бесчисленные винты и винтики пыточной машины потому так боятся света и гласности, что в глубине