Внимание: «Молния!» - Виктор Кондратенко

— Командующий не может в беде оставить своих солдат. — Жестом подзывает ординарца. — Митя, с портфелем немедленно в Гощу. Он никому не должен достаться. Помни: никому! В Гоще райком, там воинская часть. Свяжись с командармом Пуховым и лично ему отдай портфель. Ты был армейским чемпионом по бегу. Я надеюсь на тебя, Митя.

— Товарищ командующий... — Глушко в нерешительности замялся. — Я с вами...

— Выполняйте приказ!

Глушко ползет по кювету. Быстрыми перебежками выходит из-под обстрела и благополучно переваливает через бугор. Оглядывается. Внизу по ветру летят дымки выстрелов.

— Дорогой Николай Федорович... Дорогой... — шепчет Митя.

А схватка на шляху разгорается. Вспыхивают факелами два «виллиса», горит «эмка», пылают клуни, стога сена. В огне и в дыму соломенная крыша хаты.

Дым! Его серая, удушливая завеса приближается к дороге.

В дыму теперь делают перебежки бандеровцы. Они ползут, подбираются к неглубокому кювету.

Пулеметный огонь отбрасывает бандитов назад, заставляет отступить.

Под обстрелом водитель «доджа» пытается завести поврежденный мотор. Чоч-чох... Один оборот, другой... И наконец мотор заработал.

— Всем на машину! — Ватутин почувствовал сильный удар и покачнулся. — Ох, нога... — простонал он.

На помощь к Ватутину бросились Крайнюков и Семиков. Они подхватили его, понесли к машине.

Под пулями «додж» пошел по низинке, взлетел на возвышенность и заглох. Водитель, соскочив с машины, принялся осматривать мотор.

Ватутин, закусив до боли губу, взглянул на село. Хаты, плетни и даже вспышки выстрелов — все как-то странно туманится.

Под горой из синеватой мглы, из дыма, вырывается тройка. Погоня!

На санях установлен пулемет. Бандиты свистом и гиканьем подгоняют коней. Они не щадят их, гонят карьером. Только бы выскочить на возвышенность. Как выстрел, щелкает кнут.

Но шлях под прицелом. С высотки охрана Ватутина встречает бандеровских преследователей огнем. Тройка круто разворачивается и летит во весь опор в село.

Падает снег. Шлях уходит в темнеющую степь. Семиков несет Ватутина на руках. Затем его сменяют Крайнюков и Кабанов. К ним на помощь спешат два бойца. Они помогают нести раненого. Остальные, рассыпавшись цепью, ведут с высотки огонь, сдерживают банду. Водитель «доджа» упорно копается в поврежденном моторе. Мотор фыркает и заводится. Он гудит и снова глохнет.

А по размытому ручьями шляху во весь дух мчится Митя Глушко с портфелем и автоматом в руках. На ветру парусит шинель.

Глушко шепчет:

— Давай, Митя, давай! — Не останавливаясь, на ходу сбрасывает шинель. Бежит по лужам, по рыхлому снегу, осматривается по сторонам. — Давай, Митя, давай! — Этими словами посланец Ватутина как бы подхлестывает себя. Он ускоряет бег.

Митя уже на окраине Гощи. Еще один последний бросок. Он взлетает на крыльцо районного комитета партии. Рывком открывает дверь, где идет какое-то совещание и отрывисто кричит:

— В Милятине... Ватутин... Окружен бандой.

Все вскакивают. Секретарь районного комитета бросается к телефонной трубке.

А в степи Крайнюков с бойцами продолжают нести раненого Ватутина. Семиков стоит посреди дороги, прислушиваясь к какому-то шуму. Его чуткий слух неожиданно улавливает скрип полозьев.

— Сани! — восклицает он и бежит вперед. — Хозяин, стой, стой!

Но хозяин саней, услышав выстрелы, с испугу бросает вожжи и кнут, подбирает полы брезентового плаща и скрывается за бугром.

Бойцы кладут Ватутина на сани. Простреленная бекеша командующего в темных пятнах крови. В пути Крайнюков и Семиков делают ему перевязку. Кровь продолжает проступать сквозь бинты.

Рана тяжелая. Разрывная пуля сильно повредила правое бедро, и только опытные врачи могут оказать теперь помощь. 

— Николай Федорович, надо ехать в Ровно, там ближайший армейский госпиталь, — говорит Крайнюков.

— В Ровно, так в Ровно, — роняет Ватутин и тревожится: — Как там наши ребята? Все живы?

— Все, Николай Федорович, — успокаивает Крайнюков.

Я доволен ими... Молодцы... Десять против такой крупной банды... Это подвиг. — Усталые кони едва тащатся по разбитому шляху. Низкие, широкие розвальни подпрыгивают на ухабах. Ватутин измучился от толчков, даже незначительная тряска усиливает боль в ноге. — Обидно... Ведь бывает же такое... В самую горячую пору я ранен... Не вовремя это ранение, не вовремя... — Он продолжает тяжело и отрывисто: — Да-а, обидно... Когда-то я гонялся за шайками Беленького и Махно, хорошо знал их подлую тактику — внезапное нападение на малочисленный отряд большими силами... У бандеровцев та же махновская тактика... — Силится чуть-чуть приподняться. — Где же наш посланец? Добрался ли Глушко?

— Добрался! Смотрите, навстречу плывут яркие пучки света. Это спешат к нам на выручку. Пухов предупрежден. — Уныло скрипят полозья. Крайнюков, продолжая поддерживать раненого, оборачивается на гудок автомобиля. — Вы слышите, Николай Федорович, кто-то нам сигналит... Наш вездеход! Наш! Водитель не бросил его. Вот это хватка. — Крайнюков останавливает лошадей, соскакивает с розвальней.

Подходит вездеход.

— Завел, товарищ генерал, завел! — кричит водитель.

Крайнюков с бойцами осторожно переносят Ватутина в машину.

В Ровно, во дворе армейского госпиталя к носилкам подбегает командарм Пухов.

— Николай Федорович, как же так? — горько спрашивает он.

— По-бандитски... Стреляли из-за угла...

У входа в госпитальное здание, провожая взглядом своего генерала, стоят десять пограничников. По скорбно-суровым лицам текут слезы. Они не скрывают их. На каменной ступеньке крыльца в гимнастерке сидит Глушко. Снег летит и летит, Митя не чувствует холода. Плечи его вздрагивают, он плачет навзрыд, как мальчишка.

17

Ранним утром Манштейна разбудил телефон.

— Господин фельдмаршал, только что получено известие: самолет Гитлера «кондор» уже забрал на борт Клейста и вскоре приземлится на львовском аэродроме. Вы должны лететь к фюреру, — с тревогой в голосе докладывал Буссе.

— Что случилось?

— Пока больше ничего не известно.

Манштейн, вскочив с постели, быстро оделся. Вошел адъютант Штальбергр со всеми необходимыми оперативными документами. Фельдмаршал в них не нуждался. Он знал фронтовую обстановку в совершенстве. Но порядок есть порядок, его нарушать нельзя.

За коротким завтраком кофе показался горьким, сосиски безвкусными. И, не закурив сигары, Манштейн поспешил на аэродром.

Небо звенело моторами. Шесть истребителей патрулировали в воздухе, охраняя летное поле.