Корпорация - Виктория Беляева

– Займете! – крикнули из третьего ряда.

– Это у кого же? – прищурился Малышев, – И подо что?

– У себя и займете! – и в третьем ряду засмеялись в несколько голосов.

– Мой банк под такую аферу ни копейки не даст, – отрезал Малышев, – И никакой другой – тем более. Так что, можете бастовать. Но в понедельник во всех газетах будет написано: профсоюзные лидеры Снежнинской горной компании оставили стотысячный коллектив без зарплаты. А там посмотрим, что с вами этот самый стотысячный коллектив сделает. – и, не слушая гневных выкриков, Малышев вернулся к доске и маркером постучал по девяноста семи миллионам, – Вы гробите собственную компанию, по глупости и из упрямства подставляя под удар ее бизнес, ее репутацию. А знаете, почему?

– Потому что народ жалко, – зарычали снова из третьего ряда, – Наболело уже…

– Ерунду говоришь! – бросил Малышев непрошеному собеседнику, – Народ сидит, не дергается. Это вы тут… – даже слова подходящего не нашел, чтобы разом припечатать негодяев – так сердился, – Думаете, волю народную выражаете? Черта лысого! – банкир с трудом держался в границах лексических норм, – Волю вы, конечно, выражаете не свою. Но и не народную. А одного очень хитрого и жадного человека. Подставили вас, как дурачков!…

Он замолк, но замолк и зал. Слова про человека хитрого и жадного произвели впечатление: что-то новенькое собирался сообщить им холеный московский хлыщ. Что же?

Москвич тем временем взял со стола брошенный в запальчивости бумажный лист размером с небольшую театральную афишку, развернул и показал залу.

На фоне празднично-голубого неба и искрящейся зелени афишка изображала скромный, не более трех этажей, каменный замок с островерхими готическими крышами, шпилями и резными балкончиками.

– Этот дом в элитном московском пригороде был приобретен несколько недель назад одним из ваших профсоюзных руководителей. А именно – отсутствующим здесь Валерием Ивановичем Ручкиным. С каких таких доходов, не знаете?… Нет?… Ну, я скажу. Этот дом Валерию Ивановичу подарили.

Малышев бесстыдно врал. Плакатик, прихваченный им из Москвы, содержал вовсе не вид на новоприобретенную ручкинскую недвижимость, а был обычным рекламным плакатиком некой домостроительной фирмы, специализирующейся на элитном загородном жилье. Это, однако, было несущественно, ибо главное – факт получения Ручкиным дорогостоящего дома – оставалось правдой.

– И подарили ему этот дом не за красивые глаза. А за то, чтобы он вас, дураков, совратил на забастовку.

– Ложь! – спохватились, наконец, в третьем ряду, и зал закричал, заволновался.

– Не верите – позвоните Ручкину и спросите, – предложил Малышев, педантично сворачивая плакатик, – Вряд ли он отпираться будет.

– Да кому это надо-то? – крикнули снова из зала.

– Хороший вопрос! – Малышев откинул со лба мешающую прядь, – Меня он тоже очень заинтересовал. И я ответ нашел. – он подождал, пока окончательно установится в зале тишина, и досказал, – По словам самого Ручкина, предложение устроить в компании профсоюзные волнения ему сделал представитель одной очень крупного российского холдинга. Не буду сейчас называть фамилий, скажу только, что по их же инициативе нас по сей день треплет Генеральная прокуратура. А со дня на день стоит и других неприятностей ждать.

– Да зачем это им? – спросили из глубины зала, уже не так запальчиво, как прежде – растерянно, скорей, – Этому холдингу-то?

Малышев пожал плечами:

– Знать бы… Есть варианты: либо желают перекупить компанию, либо хотят ослабить Корпорацию в целом. Может, еще какие-то планы есть, пока неясно. Ясно одно: вы пошли за предателем, пошли, как щенки слепые, не разбираясь и не думая. И вот вам позиция Корпорации, – она выдержал паузу, обвел глазами притихшую публику, – Хотите бастовать? Бастуйте! Нам выгодней потерять сто миллионов, чем выплатить вам по вашим абсурдным бумажкам двести. Но при этом помните, что в день зарплаты, когда кассы останутся закрытыми, ваши же рабочие вас на части и порвут. Но если все-таки надумаете бастовать – подумайте, ради чего и ради кого вы этого делаете. Ради человека, который вас подставил?… Если ради этого вы готовы и дальше глотки рвать и загонять в гроб родное предприятие – ваше дело. Мне с вами больше говорить не о чем.

На этом приезжий оратор развернулся и пошел из зала вон. Свернутый плакатик остался на столе президиума.

В полной тишине Пупков, странно дергая лицом, вынул из кармана мобильник, набрал подряд много цифр и после долгой паузы спросил:

– Валера?

Зал и дышать перестал.

– У нас сейчас Малышев был, – тихо-тихо выговаривал Пупков, – Про тебя. И плакат показал. Мы верить не хотим, ты нас сам, но здесь, знаешь, такое дело, и потом, чего ему врать, говорит – позвони и спроси. Брал? – и, послушав немного трубку, Пупков сказал одно только слово (непечатное) – и телефон отключил.

– Правду сказал банкир, – только и успел сказать Пупков перед тем, как собравшиеся повскакали с ног и закричали так, будто их всех прямо тут убивали.

… А банкир Малышев спустя полчаса сидел на квартире Нганасанского губернатора, куда, презрев государственные дела, примчался и сам хозяин округа.

Квартирка была небольшая – временно холостому Денисову хватило и двух комнат, – бывал он в ней редко, ночевал только, и то не всегда, и быт никак не обустраивался. Вот и сейчас нашлись в холодильнике только сосиски, которые олиграх с высоким чиновником сварили с макаронами.

– Как в студенческие времена, – хихикал Денисов, расставляя на столе тарелки и разливая по стопкам водку местного изготовления.

– Ты б еще газетку подстелил, – улыбнулся Малышев, разглядывая пеструю клеенку на кухонном столе, – Чего ж ты в таком сарае-то живешь, губернатор?

– А! – тот махнул рукой, – А на фига мне еще что-то? Я с работы прихожу – и сразу спать. Пусть уж так будет, мне все равно. Ты водочку-то пробуй! Наша, нганасанская!

– Из ягеля, что ли? – поморщился банкир, пригубив, – Это ж надо было придумать – на Крайнем Севере, за Полярным кругом водку гнать!…

– Не из ягеля, а из пшеницы, – пояснил Денисов, отправляя в рот целую сосиску, – Зерно сюда везти и здесь гнать дешевле выходит, чем готовую закупать. Опять же, места рабочие, бюджету прибыль… Ну, так что там было-то? Ты не рассказал…

И Малышев изложил (хоть и в несколько приукрашенном виде), что получилось на встрече с профсоюзниками. Денисов расхохотался так, что даже подавился, а, отсмеявшись и откашлявшись, сказал:

– С ними, Серега, только так и можно. Немченко их вообще уже на шею посадил!

– Думаешь, толк будет? – поинтересовался Малышев, закусывая.

– Будет. Думаю, они сами уже отступные пути искали. Цех положить, это вам не… А тут такой повод… Нет, Серега, не будет забастовки.

Выпили за мир между работниками и работодателями. Поговорили о делах в Снежном, о Корпорации. Мало-помалу разговор свернул с важного на близкое. На женщин.

– Как там эта твоя… – Денисов пощелкал пальцами, – Как ее… химичка эта…

– Настя…

– Настя, да… Уделал уже девочку, в конце концов?

На невинный вопрос старого приятеля Малышев среагировал странно: дернул уголком губ и посмотрел недовольно.

– Опаньки! – губернатор поставил стопку на стол, так и не отпив. – Нет, что ли? До сих пор?

Малышев шевельнул в ответ лицом – не разберешь, в каком смысле.

– Крепкая попалась, – задумчиво пробормотал Денисов, – А ты-то чего, Серега? Я тебя просто не узнаю!

И – слово за слово – разговорил Денисов московского друга.

Говорил Малышев сначала сдержанно и неохотно, и все посматривал на Денисова – не смеется ли? Тот не смеялся, смотрел серьезно, и только головой качал. И осмелел Малышев, и выложил другу все, что было на душе.

А было там много чего смутного и непонятного, и неловкого даже, но такого нового, такого неожиданно… Разве расскажешь это в словах – даже и под нганасанскую водку? Про то, как сердце останавливается, стоит лишь подумать о ней. Про то, что рядом с ней таким становишься… Ну, словно это и не ты вовсе, а другой кто-то – такой весь порядочный и деликатный. Про то, что совсем, совсем другой оказывается жизнь, если рядом с тобой эта девушка.

– В общем, мне и самому как бы не все ясно. – признался Малышев, – Что-то такое происходит, а что… – он покрутил пальцами, – Не то, чтобы я ее не хочу. Хочу. Еще как!… Но вот подойду поближе – и все…

– Как это – все? – напрягся Денисов, – Ты врачу говорил?

– Да иди ты! – Малышев только рукой махнул, – Я не в этом смысле. Я в том смысле, что она только посмотрит – и я как шелковый. Не могу так больше. И бросить ее не могу. И силком тоже… Чего делать-то?

– Выпить для начала, – распорядился Денисов и налил.

Выпили снова. Малышев вяло ковырял остывшую сосиску.

– Все, парень. Отбегался ты, – резюмировал Денисов, прожевав очередную порцию закуски.