Виктор Курнатовский - Григорий Волчек

Комитет постановил выделить группу работников, которые останутся в подполье, если положение осложнится. Решили, что в подполье должны уйти те товарищи, которых в Чите мало знали, реже встречали на митингах, собраниях. Это необходимо для лучшей конспирации. Бабушкину поручили доставить вагон с оружием в Иркутск, поднять горняков Черемхова, чтобы они помогли Чите и преградили путь карателям. Курнатовский должен выехать следом на помощь.

Вечером при свете фонарей грузили в вагон оружие. В наступающей ночи надрывно прозвучал гудок паровоза. Бабушкин обнял Курнатовского и Костюшко-Валюжанича.

— Прощайте, друзья, — едва подавляя волнение, сказал он, — жду тебя, Виктор, в Иркутске. А ты, — он сжал Костюшко руку, — не поминай лихом, если что… Не давайте Ренненкампфу прихлопнуть вас в мастерских, как в мышеловке. Если все будет против вас, не теряйте головы. В подполье тоже умело уходить надо, все может случиться. Но помните: там неудача, здесь удача…

Поезд двинулся. Долго смотрели вслед убегавшему красному огоньку — Костюшко с грустью, Курнатовский с надеждой. Мог ли он думать, что видит Ивана Васильевича в последний раз!

Приближался конец Читинской республики. Внешне все шло по-старому. Распоряжения Совета и комитета выполнялись. Но всех охватила тревога. Ждали надвигавшихся событий. Жили, не зная, что будет завтра. Костюшко начал укреплять железнодорожные мастерские, собирать подрывников. 18 января 1906 года Курнатовский простился с товарищами, договорился о явках на случай разгрома революционного движения и выехал в Иркутск, обещая сделать все возможное, чтобы вместе с Бабушкиным поднять иркутян и черемховцев, если подойдут войска Ренненкампфа.

Виктор Константинович ехал в поезде с солдатами, возвращавшимися из Маньчжурии. Он занял свободное купе, чтобы не вести ни с кем лишних разговоров. В кармане его пальто лежали два паспорта: один на имя потомственного дворянина Курнатовского, другой — фальшивый. На полке стоял чемодан с бельем, запасом хлеба и фотографиями из Романовки и Якутска. Наступили сумерки. Поезд подходил к Байкалу. Курнатовский задремал и проспал около четырех часов. Проснулся от ощущения, что поезд где-то долго стоит. Посмотрел в окно. Кто-то ходил вдоль состава. Друзья? Враги? Он выглянул из двери купе и понял, что все кончено. С обеих сторон коридора двигались солдаты с фонарями. Проверяли документы. Это был Иркутский карательный отряд генерала Меллер-Закомельского.

Поручик потребовал у Курнатовского паспорт.

— Куда едете?

— В Москву.

— Паспорт выдан в Чите? -

— Да.

— Обыскать, — коротко приказал поручик. Солдат, порывшись в чемодане, достал завернутые в бумагу фотографии и передал их поручику. Разглядывая их, офицер заметил надписи на обороте:

— Дорогому учителю! Так это вы учили людей убивать солдат, осадивших дом Романова? Ах, тут и обвинительный акт по романовскому делу? Ну, конечно, и в Чите вы не сидели сложа руки… Ведите, — приказал поручик солдатам.

Курнатовский понял, что впереди смерть. И спокойно пошел ей навстречу, сопровождаемый озлобленными конвойными.

ЦАРСКАЯ МИЛОСТЬ

Царизм знал, кого он посылает для усмирения рабочих и солдат в Забайкалье. Генерал-от-инфантерии барон Меллер-Закомельский, так же как и его коллега фон Ренненкампф, были как нельзя лучше приспособлены для роли палачей. Тупость, жестокость, трусливость сочетались в их характерах. Оба карьеристы, люди, неразборчивые в средствах, если речь шла о получении чинов, орденов, почестей. Оба происходили из прусских юнкерских семей. Меллер-Закомельский еще девятнадцати-двадцатилетним юнцом участвовал в подавлении польского восстания 1863 года и проявил такую жестокость, что от него отвернулись даже многие его сослуживцы. Зато карьера Закомельского была обеспечена. Ренненкампф не уступал ему в подлости. А его бездарность как военного была поистине феноменальной.

Ренненкампф выехал в Сибирь в специальном поезде. На подавление революционеров бросили отребья армии, кулацких сынков, бывших уголовников, штрафников, которым обещали простить все числящиеся за ними грехи. Офицеры подбирались под стать солдатам и своему генералу. Ворвавшись на станцию Маньчжурия, Ренненкампф приказал расстреливать и вешать без суда всех заподозренных в революционной деятельности. Вместе со своей свитой он наблюдал в бинокль из окна вагона, как приводятся в исполнение его приказы. В одном Верхнеудинске казнили без суда шестьдесят рабочих. Но, приближаясь к Чите, бравый генерал струсил: как бы не взорвали железнодорожное полотно. Поэтому он оставил в живых несколько десятков своих пленников, объявил их заложниками и оповестил всех, что в случае покушения на него заложников немедленно казнят. Вперед Ренненкампф выслал отряд саперов. Точно так же действовал и Меллер-Закомельский.

Сами по себе карательные поезда не представляли грозной силы, с которой рабочие и примкнувшие к ним солдаты не сумели бы справиться. Но их внезапное появление на дороге, неудовлетворительная организация восставших, отсутствие общего плана борьбы, основанного на наступательной тактике, привели к поражению революционеров и к огромным жертвам. Взрывы на железнодорожном полотне не удались из-за неопытности подрывников. Имело значение и то обстоятельство, что революционеры жалели заложников — своих товарищей по борьбе.

Курнатовский также попал в заложники. Его поместили в вагон, переполненный пленными. Они сидели на скамьях, на полу: телеграфисты, сцепщики, слесари, смазчики, стрелочники Забайкальской железной дороги. Большинство не спало уже вторые сутки, их лишили воды, пищи.

— Садись здесь, друг, — послышался чей-то голос. — Тут есть местечко…

Курнатовский опустился на пол. Из фонаря пробивался тусклый свет, и Виктор Константинович разглядел своего соседа: морщинистое лицо, руки, покрытые мозолями.

— Давно схватили? — спросил Виктор Константинович.

— Двое суток везут. Каждый день выводят из вагона то одного, то другого и расстреливают.

— А не слышал ли, кто именно расстрелян?

— Разве запомнишь, — ответил рабочий. — А были и такие, кто себя назвать не хотел.

— Кто же, опиши их, — попросил Курнатовский.

— Забрали их у нас в Выдрине. Солдаты говорили, что оружие в Иркутск везли. Не разглядел я их толком, а имен своих они называть не стали.

«Неужели Бабушкин и его товарищи?» — подумал Курнатовский.

Два дня и две ночи слились в непрерывный кровавый кошмар. На каждой остановке пленников вызывали по спискам. Затем слышались выстрелы, крики, стоны. На одной из остановок увели и спутника Курнатовского. А о Викторе Константиновиче точно забыли.