Голубиная книга 2 (СИ) - Боброва Ирина

Ярила возражать не стал, и братья отправились в самый тихий уголок Ирия – на гору хванчуру, под печальное дерево кипарис. От слов до дела у них путь близкий был, а потому через миг спали озорники, да так крепко, что все следующие события райские если краем уха и слышали, краем глаза видели, то сном посчитали.

Райский управитель специально сыновей хвалить не планировал, нечаянно получилось. Стоял на ветви дуба солнечного, владения свои оглядывал, впервые за много дней покоем наслаждался, о красоте размышлял. Но далеко от родового дупла не отходил: уж такой соблазнительный запах с кухни сочился, что словами и не обскажешь–то. Облизнулся Сварог, порадовался тому, что гости съехали и теперь супруга от его персоны не отвлекается. А кто помог гостей спровадить? Ярила с Усладом. Вот и пойди, рассуди: самые непутёвые дети, самые озорные да непослушные, почему–то смышлёней всех остальных вырастают. И в делах они удачливей, и в действиях быстрей и точней, а уж о достижениях жизненных и вовсе говорить не стоит. В достижениях жизненных такие детки самому почтительному да осторожному отроку сто очков форы дадут. Получается, что в детском озорстве они смекалку закаляли да разум развивали, пока другие по указке родительской жить учились.

Вот и разберись, как оно лучше?

Глава 13

Поднял голову Сварог, отыскал взглядом родительское облако и порадовался – светлое, кудрявое, Род обычно на таком спит, вместо перины под бока подтыкает. Что ж, и здесь всё в полном порядке.

Вздохнул хозяин Ирия с глубоким облегчением – и едва не захлебнулся: так же вкусно пахло оладьями, такие ароматы в воздухе витали, что и серьёзные мысли, и беспокойство куда–то улетучились. Всё сделал он, всё выполнил, теперь можно расслабиться, вкусной едой сердце порадовать и щебетом любимой женщины насладиться.

Вошёл он в дупло, к столу сел, уже не спрашивая – можно ли? Лада порхала вокруг него, счастливая, довольная, а значит и головомойки не предвидится.

Сварог шаловливо подмигнул жене, подтянул миску со сметаной поближе, оладушек с блюда взял и макнул в белую, тягучую массу.

– Ох, и молодец я у тебя, Ладушка, вон как умно гостей выпроводил и с Лукоморьем вопрос правильно решил. Теперь будут нам людишки жертвовать без продыху, и так во все времена останется!

– Ой, зарекалась свинья грязи не исть, – фыркнула в ответ Лада. – Ты б в добрый час говорил, а в недобрый рот–то захлопывать бы не забывал!

– Да с чего ж недобрый–то час, Ладушка?! Что в этом часе плохого? Почему нельзя отчёт о работе вслух высказать, ежели работа давно проделана, а результаты на подходе?

– Так отчёт, муженёк, это одно, а вот планы плановать на неубитого зверя, так ведь то совсем другое. Вот планы твои как сбудутся, а тебе оно и не надобно? А ежели ты уже передумал на сто раз, да поменял все планы с программами?

– Так я ж это… результаты предсказываю. Аналитически мыслить пытаюсь, для чистоты анализа вот как раз оладьи стимулы и дают. А чтобы еда всегда на столе была, чтобы обилием да сытостью наслаждаться, жертвы надобны. Вот подышу дымком жертвенным, порадуюсь…

– Ну–ну, – усмехнулась Лада, уперев белые кулачки в крутые бока. – Смотри, сейчас как нажертвуют – точно не продышишься. А я полетела.

– Куда это? – опешил Сварог, ожидавший во время обеда душевную беседу.

– Корову Зимун попроведовать. Она у нас хоть и красава, да до божественного рангу не доросла, а потому жертвовать ей никто ничего не будет.

– Что–то ты меня совсем запутала, супруга моя милая. Стол накрыт, ароматы дивные, а ты в коровник собралась, будто за мужем во время обеда тебе поухаживать не в радость?

– А кто сказал, что обедать ты будешь? – Ещё непонятнее ответила Лада, помахав ручкой с порога. – Как бы не кстати, но шел бы ты, муженёк, сразу к папе, на облачко.

– Да зачем?

– Выволочку получать, – рассмеялась жена и пропала.

Сварог в раздражении ложку откинул, за блюдо с оладьями схватился, чтобы отодвинуть от себя, показывая, как сердит, но аромат от них такой соблазнительный шёл, так аппетитно пахли, что райский управитель облизнулся. Взял он один оладушек, в сметану макнул, ко рту поднёс, да только съесть не получилось: дыхание перехватило, из глаз слёзы полились, из носа тонкими струйками влага засочилась, и даже в ушах защекотало. Опрокинув стол, вскочил он на ноги, кинулся прочь из дупла, на ветку дуба солнечного. Кое–как выдохнул, а как вдохнул снова, так история повторилась.

По всему Ирию кашель, чих, ругань.

– Да кто ж такое свинство учинил?! – вскричал Сварог, обретя способность разговаривать. – Кому голову сносить? На кого громы метать? Ай! За что?!! – воскликнул он, отскакивая в сторону, чтобы не упасть под удар молнии.

– Свар–рррр–рог! – Громыхнуло сверху.

– Да здесь, здесь я, батя! – Закричал райский управитель, прыгая с ветки на ветку. С родительского облака, в миг ставшего чёрной тучей, одна за другой били молнии. – Пошто ты поджариваешь меня, аки петуха живого на сковородке?! Прекрати, дай передохнуть!

– А тебе, видно, прыгать нравится, ежели ещё перед моими глазами не стоишь!

– Да стою я, батя, стою, уже два мига как поднялся, да ты глаза–то открой.

– А не выест? – С опаской спросил Род. – Вонь ушла?

– Да вроде ушла, – успокоил отца Сварог.

– И что сие было?

– Не знаю, отец, – райский управитель пожал плечами, развёл руки в недоумении, – никогда такого не нюхивал. Противно, вонько, будто кошки набздели, но в голове легко стало и ясно.

– Это хорошо, что ясно, – усмехнулся Род. – Потому как соображать придётся тебе быстро, а ты отродясь у меня тугодум.

– Да пошто ты меня обижаешь, отец? Да разве ж я твои поручения не выполнил? Да разве ж не я гостей с Ирия спровадил? Да разве ж не мне в голову мысль пришла, как людишек от искушений уберечь? А во избежание раздору разве не я придумал по малости им провокаций подбрасывать? И отринут людишки всё иноземное в результате того, что лиха нахлебаются.

– А мы чего сейчас нахлебались, не ведаешь? Уж в Лукоморье отродясь такой отравы не было, и не производилось вовсе. Раствору нашатырной соли плеснули в огонь жертвенный, да не просто плеснули, а прям склянкой в идола запустили. Вот, смотри, – Род ладонь ото лба убрал, а под ней шишка свежая, синевой наливается.

– Отец, да людишки ещё перемен не поняли, укрепления устоев не прочувствовали! –Воскликнул Сварог, краснея.

– И то верно, – согласился грозный отец, – не прочувствовали. Это поколение уже не спасти, они попробовали всех прелестей культурного обмена между странами. Но вот следующее не упусти! Кто у нас в Лукоморье после царя Вавилы править будет?

– Не знаю. Вроде как сын у него народился, помню, защиты просил для него да благословления, а подробностями я не интересовался, ибо людишки плодятся и размножаются аки насекомые в муравейнике – быстро.

– Так узнай! И чтоб рос будущий царь без влияния иноземного, чтоб рассказывалось ему то, что навек отворотит взгляды от заграничных диковин!

– Сделаем, батя! – вытянулся по струнке райский управитель, но отец уже спал, мирно посапывая.

Нагнулся Сварог, оторвал клок облачной ткани, отжал лишнюю воду и приложил к лиловой шишке на лбу старика.

– Спи спокойно, отец. Больше тебя, Великий Род, никто не потревожит.

Ни сын, ни внуки–правнуки старика не беспокоили, сны радостные смотреть не мешали. Едва ли не на цыпочках по райскому саду перемещались. Но всего не предусмотришь, не предугадаешь – без Голубиной книги–то?

Случился шум в Ирие, и как это обычно в божественном семействе бывало, с «лёгкой руки» медноголового Сварожича. Сидел Перун на ветви дуба солнечного, тремя ярусами пониже отцовского трона. У него своё дупло было, жил там с женой Додолей, да только та дома бывать не любила, всё больше шастала где ни попадя. А что муж не кормленный, сидит, ароматы с материнской кухни нюхает да отцу завидует, её и не волновало вовсе. Но – голод не тётка, и так же Перуну поесть захотелось, что готов был не то что матушкиными оладьями позавтракать, но и коры с мирового дерева погрызть. Встал, решил по сёстрам–братьям пройтись, может где чего и перепадёт. Глядишь, сковороду умыкнуть получится, либо чугунок старый стрескать. И тут чудеса расчудесные: из ствола мирового дерева вылетает навстречу Семаргл, пёс крылатый, а за ним цепь волочится. Из железа калёного сделана! Перун пса перехватил, цепь с хвоста содрал, и, облизнувшись, приступил к трапезе. Семаргл от счастья обезумел, бросился к медноголовому. Ластится, прыгает вокруг освободителя своего, в лицо заглядывает и в нос наровит лизнуть. Хвостом бы всю ветвь дубовую подмёл, да вот незадача: спаситель цепью–то полхвоста оторвал, а оставшимся обрубком много не навиляешь. Перун на Семаргла не отвлекался, сосредоточенно железные звенья зубами перемалывал. А когда до другого конца цепи добрался, всю её из дупла вытянув, то ещё больше обрадовался, увидев большую жестяную банку из–под консервов. А что банка в рогах Усоньши Виевны запуталась, так Перун и внимания не обратил. Всего–то и делов – рога пообломать!