По ту сторону фронта - Антон Бринский

— Здесь мы будем базироваться. Озеро — ориентир для самолетов… Жалко только, что настоящей карты нет, — прибавил он. — А на этой разве разберешься!

— Ничего, Григорий Матвеевич, за картой дело не станет. Мы с Перевышко достали в Красавщине пятикилометровку. Устроит вас это? — Я вытащил свои карты.

И рад же он был этому подарку!

Все в отряде уже знали о предстоящем переходе, но маршрут его из осторожности мы сохраняли в тайне. В день нашего прихода Батя на лесной поляне, недалеко от лагеря, собрал коммунистов и, проводя беседу с ними, тоже не указал направления, но зато подробно остановился на предстоящих трудностях. Сотни километров лежат перед нами. Пойдем мы лесами, болотами, стараясь не попадаться никому на глаза, избегая по возможности населенных пунктов. Груза будет много, килограммов по двенадцати-шестнадцати на человека: ведь мы и взрывчатку понесем на себе, и продовольствия постараемся захватить как можно больше. Подготовка к походу уже начата. Отряд разбивается на боевые группы, приводится в порядок одежда, подгоняется обувь, вооружение, вещевые мешки, распределяется груз. Возьмем с собой только самых выносливых, они уже тренируются, ежедневно делая небольшие переходы с грузом по труднопроходимой местности. Но всего этого, конечно, недостаточно: на деле придется еще тяжелее. И каждому коммунисту надо будет много поработать со своими товарищами. Отставших не должно быть. Пусть все запомнят: лучше умереть, чем отстать.

Мысль о переходе захватила бойцов, и даже Иван Крывышко, работавший в то время поваром, по-своему готовился. Он раз по пятнадцати в день примеривал свой вещевой мешок, прилаживал, перетягивал лямки и суп варил с мешком за спиной. Этот странный человек, уже немолодой, с макушкой голой, как у ксендза, много видевший и много переживший, по-детски увлекался героикой нашей борьбы. Он еще не участвовал ни в одной диверсии на железной дороге, но со слов товарищей знал, как это делается, и любил поговорить, объяснить. На всякий случай у него были примеры, во всяком деле он старался показать себя знатоком. А говорить он действительно умел — с выражением, с жестикуляцией, убедительно и просто. И когда, бывало, собравши вокруг своего очага компанию любителей поболтать, он размахивал перед ними поварским черпаком, надо было следить и за ним, и за котлом, чтобы не пригорел наш партизанский суп.

Коптилка на кривоногом столике не столько светит, сколько чадит. Стены землянки кажутся еще теснее и потолок еще ниже, потому что на воле прекрасная весенняя ночь, птичий гомон, вздохи ветра, крупные голубые звезды… Мы с Батей изрядно устали за день, но ложиться нельзя. Согнувшись над картой, отсчитываем километры, намечаем маршрут — переход за переходом, отыскиваем места для дневок. Надо разобраться, где пройти, какая будет дорога, какие могут встретиться препятствия. А ведь пройти нам предстояло более 600 километров. Кропотливая, нудная работа. Хоть бы в лагере поскорее заснули, в тишине было бы легче сосредоточиться. Но шум не умолкает, «Дан приказ ему на запад…», — запевают в соседней землянке. И Батя в досаде так нажимает на карандаш, что обломанный кончик графита отскакивает в сторону.

— Началось! — говорит он. — Опять встретились Чим-Чилим со Шлыковым. Покоя от него нет, от вашего Чим-Чилима.

Я с трудом удерживаю улыбку. Бас Перевышко (Батя его голоса терпеть не может и зовет парня почему-то этим странным прозвищем Чим-Чилим) и мягкий тенор Шлыкова ясно слышны на фоне других голосов. Хорошо поют ребята! И действительно: стоит им только встретиться — не обойдутся без песни… Я говорю:

— Молодежь. Пускай поют.

— Я думаю, вы тоже не прочь быть у них запевалой, — раздраженно отвечает Григорий Матвеевич и ожесточенно принимается чинить карандаш.

— Давайте дальше!

А, кроме маршрута, надо снова перебрать всех людей, подумать о командирах групп и взводов. До сих пор наши отряды делились на взводы и полуотряды (по нескольку взводов). Это было целесообразно и необходимо в бою, в сторожевой службе, в налетах, но для подрывного дела, как показал опыт, нужна небольшая группа, лучше всего пять-семь человек. Батя приказал мне разбить всех уходящих на такие группы и к 10 часам утра представить список командиров… Заснуть в эту ночь так и не удалось.

Еще с осени 1941 года все вновь вступившие в отряд после испытательного срока принимали нашу партизанскую присягу. Среди подготовленных к походу было немного новичков, и все-таки двадцатого мая, накануне выступления, выстроившись с оружием и в полном походном снаряжении, отряд снова повторял слова нашей присяги:

«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, находясь на временно оккупированной немецкими захватчиками территории, вступаю в ряды народных мстителей, чтобы мстить за честь моей Родины, за разрушенные города, за сожженные села, за слезы матерей, детей и жен.

Я клянусь быть честным, храбрым, бдительным, дисциплинированным воином, строго хранить военную тайну, беспрекословно выполнять приказы моих командиров и начальников.

Я клянусь быть бесстрашным и мужественным в борьбе против гитлеровских захватчиков и их пособников. За свою Социалистическую Родину не пожалею не только своей крови, но и самой жизни для достижения полной победы над врагом.

Я клянусь ни при каких обстоятельствах не бросать из рук оружия и живым не сдаваться врагу.

Если же по злому умыслу я нарушу эту клятву, то пусть, накажет меня суровая кара советского Закона и всеобщая ненависть и презрение».

В последние дни к нам зачастил Заслонов. Он очень подружился с Батей, любил поговорить с ним, посоветоваться. Один раз, возвратившись в лагерь, я спросил у Сураева, который выполнял тогда обязанности начальника штаба:

— Где Батя?

— В землянке. У них с Заслоновым опять железнодорожная дискуссия.

Я вошел. И верно: склонившись над картой, одной из тех пятикилометровок, которые я ему принес, Григорий Матвеевич обсуждал с Заслоновым предстоящую операцию.

— Я и говорю… Вот если здесь… примерно километра за два до станции. Самое уязвимое место. Видите: прямо у полотна лес, подход обеспечен… Да я без карты помню. Там насыпь высокая: весь состав под откосом будет.

— Ну и что же?.. А на другой день пути исправят, и опять как ни в чем не бывало. Нет, это только на словах хорошо под откос пускать, а по-настоящему лучше в выемке… Ну, например, здесь… Я ведь тоже знаю место: глубиной метров пять эта выемка. И всю ее завалит железным ломом. Разбирать, так до рельсов и добраться трудно! Для железной дороги хуже всего, когда крушение происходит в выемке. Поверьте опыту…