Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка» - Валерий Сенин

– И лицо поумнее, – вставил Юра и захихикал. – Игорь, теперь ты можешь идти клеиться к Наталье Ивановне, вчера вечером, когда ты уже дрых, она зашла, постояла у твоей кровати, покраснела и, схватившись за голову, выскочила.

Виталий уточнил:

– Ну, положим, за голову она не хваталась, это Юра преувеличивает, а вот то, что она приходила, стояла рядом с твоей кроватью и краснела, – это действительно было, заколдовал ты бабу-ягодку своим «Ильей Муромцем», заколдовал. Я бы на твоем месте взял бы и отдался ее желанию, она ведь красивая женщина сорока пяти лет. И вроде бы не замужем.

– Сорока четырех, – поправил Пахомыч, – и развелась два года назад.

Виталий изобразил удивление:

– Пахомыч, лапушка, а ты, оказывается, еще и женщинами интересуешься, но зачем это восьмидесятилетнему девственнику?

Пахомыч улыбнулся, показав единственный зуб, почесал лысую голову и сказал:

– Вообще-то мне семьдесят один год, и женщины меня волнуют также сильно, как и в молодые годы.

– Это чистая правда, – подтвердил Юра, – Пахомыч каждый вечер онанирует, как молодой мальчик.

Возмущенный Пахомыч, скрипя суставами, поднялся с кровати, дошаркал до Юры и прокричал тоненьким фальцетом:

– Юрка! Молокосос сраный! Не лезь в мою личную жизнь своим свиным рылом! Негде от вас спрятаться, черти окаянные! – И поковылял из палаты, хлопнув дверью так сильно, что проснулись несколько спящих в дальнем углу больных, насчет которых я уже начал было беспокоиться.

Виталий поднял большой палец руки к потолку:

– Мужики, а ведь в Пахомыче еще жив мужчина, и даже его жена Татьяна за пятьдесят лет супружеского воздержания не смогла его уничтожить. Судя по всему, старик влюблен в нашу Наталью Ивановну или я не писатель.

Тут дверь в палату распахнулась, и вкатилась, повизгивая, каталка. На ней лежал кое-как укрытый больной в бессознательном состоянии, а санитар тоже ехал, навалившись на край каталки животом. Сзади шагала грузная чернявая медсестра Галя. Каталка подъехала к освободившейся кровати, веселый санитар соскочил с нее, а подошедшая сестра прокричала в самое ухо лежащему:

– Слева кровать, перекатывайся!

Санитар нагнулся и заорал в другое ухо:

– Слева кровать, а справа аппетитная медсестра, прими правильное решение!

Сестра отвесила напарнику затрещину и, перевалив больного на кровать и швырнув на подушку его спортивные штаны, снова закричала ему в ухо:

– До утра не вставать, не курить, не есть-не пить!

Веселый санитар заорал в другое ухо:

– В двенадцать ночи – завтрак, не пропусти! – и отскочил, чтобы не получить подзатыльник от сестры, которая поставила невменяемому мужику капельницу и удалилась, а санитар выехал вслед за ней на пустой каталке.

– Видно, после операции, – предположил Виталий.

Привезенный беспрерывно трясся и ворочался.

– Не крутись! – строго, тоном сестры Гали прикрикнул на него Юра, а я заметил что пузырьки в бутылке с жидкостью уже не бегут.

Громко топая, пришла медсестра, за которой сбегал Юра.

– Я тебе как руку положила?! – заорала она на прооперированного. – А ты как держишь? Уже вену дует! – она вогнала иглу в новое место. – Значит, буду колоть бесконечно, раз плохо держишь!

Суровая Галя ушла, мужик вроде бы перестал крутиться, но зато теперь кашлял и дышал, как будто перед смертью. А я подумал: как мне повезло, что позавчера был День медицинского работника и мне ставила капельницу не Галя, а добрая Наталья Ивановна.

Как сказала однажды моя мама, больницы придуманы для того, чтобы меньше было желающих болеть.

Второй день закончился немного быстрее первого, потому, наверное, что я уже почувствовал себя почти здоровым, а время здорового человека летит гораздо быстрее времени больного. Обе Александры, словно сговорившись, не пришли меня навестить. В десять вечера я лег в кровать под разговоры Виталия и Юры и проснулся уже утром, когда в палату вошел наш лечащий врач Левон Джиноевич. Он опять споткнулся о порог, опять упал в кровать Юрия, но тот сегодня не испугался, потому что успел проснуться. Левон Джиноевич встал и объявил, что с сегодняшнего дня мы или покупаем лекарства за свой счет или лечимся без лекарств, потому что больница истратила все отпущенные ей фонды. Это никого не удивило, потому что и до этого нам не выдавали никаких лекарств, объясняя тем, что их еще не подвезли. Тем, кто пожелал лечиться за свой счет, Левон Джиноевич прописывал два лекарства – «Будьздоровит» и «Вечный кайф-плюс».

– У больницы договор с производителем на испытание этих таблеток, – заявил всезнающий Душков. – А заодно делятся прибылью от продажи, сейчас все больницы и поликлиники так поступают.

Третий день не отличался разнообразием от второго, с той разницей, что в коридоре весь день стоял грохот. Это санитары катались наперегонки на каталках и врезались в кровати лежащих там больных (которым не хватило места в палатах). Прооперированный, которого вчера привезли, уже вставал, ходил курить и выглядел довольно веселым.

А после ужина улыбающийся Юра принес мне письмо в заклеенном конверте. Он бросил конверт мне на грудь и сообщил:

– Арбатов, Наталья просила передать это тебе лично в руки.

Пахомыч дрожащим голоском спросил:

– А может, это письмецо предназначено мне?

Юра возразил:

– Извини, Пахомыч, но мне было четко сказано, чтобы я передал письмо лично Игорю Арбатову.

Юра прошел на свою кровать, а я разорвал конверт, вытащил листок и прочитал: «Милый Игорь, я не могу не написать тебе это, потому что мне необходимо выговориться. В моей немаленькой жизни было очень мало любви и особенно секса, потому что муж был холодным мужчиной, сознательно или бессознательно он обходил этот вопрос стороной. Если уж быть честной, то секс у нас был только два раза в жизни, когда мы делали наших сыновей, но они уже выросли и живут своей жизнью, а с мужем мы развелись два года назад. Скажу прямо: когда я увидела твой великолепный член, я вдруг почувствовала себя женщиной, которой очень-очень хочется, чтобы этот красавец в нее вошел, это же не член, а маленький бог, которому хочется молиться. Я понимаю, что мы почти незнакомы, но мне уже сорок четыре года, жизнь стремительно уходит, а я еще ни разу не делала глупостей, ни разу не улетала в космос с мужского члена, а я отлично знаю, что чувственные женщины, а я именно такая, улетают в космос. Так вот, Игорек, я решила наплевать на все условности и приличия в мире и ровно в двадцать два ноль-ноль я буду ждать тебя в моей операционной, ты туда забегал вместо туалета. Поскольку я очень стесняюсь, света не будет. Диван стоит в углу. Приди и возьми меня, милый, я прошу у тебя всего одну ночь, потому что не хочу мешать твоей счастливой семейной жизни».

Пока я читал письмо, во мне нарастало возбуждение, ведь я уже больше двух месяцев не был близок с женщиной. А Наталья очень привлекательная особа, и я смог бы ласкать ее целую ночь! Но во мне снова ожила обида, и подумалось, что она, может быть, не мне первому пишет такое письмо. Все женщины такие, мужчина для них – конь, которого, как говорила моя мама, в любой момент можно сменить.

– Ставлю тысячу баксов против одного рубля, что рыбка Наталья заглотила твою наживку, – заявил Виталий.

Я перебросил ему письмо, он прочитал и кивнул:

– Что и требовалось доказать, Арбатов, ты еще сам точно не знаешь своих возможностей, от такого предложения нормальный мужчина не откажется, а ты, вроде бы, нормальный.

Пахомыч у окна сел, обхватил свою лысую голову и запричитал жалобным голоском:

– О, господи, и почему такое счастье не мне, чистому безгрешному мужчине, а этому развратнику, у которого и так две жены. А ведь Наташенька самая лучшая и самая невинная девочка на свете.

Пахомыч со стоном поднялся и, не надев тапочек, удалился из палаты.

А Юра присвистнул:

– Ну ни хрена себе поворот, наш старичок и вправду влюбился в докторшу, как он бы на себя рук не наложил, пойду прослежу.

Юра выскочил из палаты, а я пробормотал:

– Знаешь, Виталий, она не в моем вкусе, и поэтому я не пойду.

Сосед минуты три внимательно меня рассматривал, точно невиданный экспонат, а потом вдруг воскликнул:

– Мне пришла гениальная идея, в мою голову они иногда залетают! Пусть вместо тебя к Наталье Ивановне пойдет Пахомыч и станет наконец мужиком, а то так и умрет девственником. Пусть старик порадуется, пусть два человека получат то, чего им обоим не хватало всю жизнь, ведь жизнь без секса и не жизнь вовсе, мой герой Бессмертный это подтвердит. Если, конечно, Арбатов, ты не против...

Я пожал плечами:

– Да вообще-то я не против хороших идей, только ведь докторша может заметить подмену и отрежет Пахомычу яйца, ведь она неплохой вроде бы хирург.

Душков уверенно заявил:

– Насколько я разбираюсь в ситуации, то не заметит, потому что член у Пахомыча тоже весьма солидный, и в темноте неопытная женщина не сможет определить, кто ею овладевает... если только Пахомыч не начнет пердеть, но горохового супа у нас сегодня не было, значит, все должно закончиться удачно, если, конечно, Пахомыч не откажется от своего счастья. Но он ведь не дурак, раз читает мои книги. – И Виталий самодовольно заулыбался.