Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева

свет и, не одеваясь, в одной рубашке, подтянув повыше босые, зябнувшие ноги, уселась к столу. Она писала быстро, дрожа от радости, холода и волнения.

«Наверно, много ошибок, — озабоченно подумала она. — Так трудно писать по-русски. Но по-русски лучше, нежнее. Мама простит». Она сложила исписанные листки и, не перечитывая, вложила их в конверт.

«Как только получу мамин адрес, пошлю». Она бросилась в кровать, поцеловала красную гвоздику на обоях.

«Спокойной ночи, мамочка. Ты едешь. Ты не знаешь, а скоро получишь письмо». И, натянув одеяло, сейчас же заснула.

На третий день пришла открытка.

«Дорогая Лизочка, тут чудно и очень весело. Как жаль, что ты не со мной. Крепко целую тебя и Колю. Пиши. Мой адрес…»

На другой стороне, поперек через небо и море, стояло: «Ради бога, не забудь называть меня в письмах Наташей». «Наташей» было подчеркнуто.

Лиза прочла открытку, повертела ее в руке. Потом отперла шкаф, достала свое письмо и разорвала его на мелкие клочки. Ведь письмо писалось маме. А Наташе можно будет как-нибудь на днях послать открытку.

Лиза побежала вниз. Николай пил кофе в столовой.

— Вот, «она» пишет…

Николай презрительно фыркнул:

— Веселится? Что же, пускай. И мы здесь по ней не скучаем. Только денег могла бы побольше оставить.

Лиза кивнула.

С этого дня она больше не вспоминала о матери и даже в спальную к ней избегала заходить.

Часть третья

1

В ту зиму, зиму 28-го года, в Париже было очень холодно. Замерзшая земля на дорожках сада по утрам скрипела под Лизиными ногами.

Лиза ходила в лицей, в лицее было скучно, но дома было еще скучнее. Она жила как будто совсем одна. Николай пропадал целыми днями, возвращался ночью, когда она спала. Они с Андреем вечно шептались о чем-то и уже не звали ее с собой. Лизе теперь и не хотелось ездить по ресторанам, она чувствовала себя слабой, усталой, ко всему безразличной. Только бы сидеть с книгой у камина. Даже Одэт не было. Одэт уехала к бабушке в Бордо. Но об Одэт Лиза не думала.

Лиза возвращалась домой из лицея. Тяжелый портфель оттягивал руку. Ноги зябли в тонких чулках.

«Это все пустяки». Она подняла воротник своего короткого пальто с золотыми пуговицами, глубже надвинула берет. Не надо обращать внимания.

На тротуаре лежал белый картонный кружок, Лиза подняла его и, размахнувшись, бросила вверх. Он высоко взлетел в морозном прозрачном воздухе. «Как белый голубь», — подумала она и оглянулась назад.

Прямо к ней шел Андрей.

Лиза обрадовалась.

— Здравствуй. Ты из школы?

— Я бросил. Не хожу больше.

— Почему?

— Надоело. — Он пожал плечами. — И Николай тоже бросил.

— Это нехорошо, — сказала Лиза серьезно. — Что же дальше? Вас оставят на второй год, исключат.

— Ну и пусть. Что там о будущем думать?

— А тетка твоя?

— Она не знает.

Лиза поежилась:

— Очень холодно. Хочешь, побежим? До дома близко. Дай руку.

Андрей бежал слишком быстро. Лиза не могла поспеть за ним. Он тащил ее за руку. Она спотыкалась.

— Оставь, оставь, не могу.

Он толкнул калитку.

— Скользко. Упаду.

Но они уже стояли на крыльце.

— Ах, весело! — Лиза вошла в прихожую, бросила портфель и пальто на стул. — Идем скорее ко мне, затопим камин.

Он снимал пальто. Она поднялась на носки и поцеловала его.

— Какие у тебя холодные уши. Целуешь, будто мороженое ешь. Как хорошо, что я тебя встретила. Мы очень давно не были одни.

Она посмотрела ему в глаза:

— Ты стал совсем чужой.

Он покачал головой:

— Нет, Лиза.

Ей уже не было весело. Она подняла книги.

— У меня никого нет, кроме тебя, — тихо сказала она, краснея от стыда, и быстро прошла вперед.

Перед камином в ее комнате были уложены дрова. Лиза села на ковер.

— Ну помоги мне. Чтобы жарко было.

Андрей встал на колени рядом с ней.

— Подожди, не бросай поленья. Надо раньше бумагу.

Он зажег спичку. Лиза смотрела в камин:

— Я люблю огонь. Ну положи же еще дров.

— Довольно. Дай разгореться. И так тепло будет.

Она стала бросать дрова. Глаза ее расширились от удовольствия. Щеки покраснели.

— Довольно, довольно.

Но она, не слушая, продолжала бросать.

— Как костер. — Она все смотрела на огонь. — Знаешь, я хотела бы, чтобы меня сожгли. Коля всегда говорит, что, если бы я жила в Средние века, меня бы сожгли на костре как ведьму.

— Ну нет. Ты бы, скорее, тогда монахиней была. У тебя такие глаза. А может быть, и монахиней, и ведьмой вместе.

Лиза захлопала в ладоши:

— Вот было бы чудно. Целый день молиться и ничего не есть, стоять на коленях в черном платье с крестом на груди, а ночью летать на метле на шабаш. — Она вскочила верхом на кочергу. — Гар, гар, лечу снизу вверх, не задевая, — громко крикнула она. Красный отсвет огня падал на нее.

Андрей вздрогнул:

— Перестань, ты настоящая ведьма.

Она коротко рассмеялась и снова стала подбрасывать дрова в огонь.

— Знаешь, — сказал он, — если уж ты такая, тебе бы следовало писать стихи.

Лиза покачала головой:

— Не хочу. Стихи пишут теперь только глупые или старики.

— Смешная ты, Лиза. Как будто не все равно, раньше или теперь. А что же, по-твоему, теперь надо делать?

Лиза подняла к нему голову:

— Надо жить и ни о чем не мечтать.

Он смотрел на ее бледное лицо, на ее светлые прозрачные глаза.

— Тебе должно быть это нелегко?

— Ну, легко не легко, а надо. — Она презрительно пожала плечом и отвернулась. — Очень жарко. Давай пересядем на диван.

Андрей сел рядом с ней. Они помолчали.

— Как быстро темнеет. Нет, не зажигай света, Андрей, так приятнее.

Дрова трещали в камине. Красный отблеск огня падал на диван, на Лизу. Она протянула руки к огню.

— Знаешь, Андрей, я все думаю, — начала она медленно. — Я все думаю, как должно быть тяжело и отвратительно жить, если детство — самое лучшее. А дальше будет еще хуже. Я не хочу быть взрослой. — Она покачала головой. — И знаешь, мне кажется, я и не буду взрослой.

— Вздор, Лиза. Это оттого, что тебе только четырнадцать лет. Четырнадцать — самый глупый возраст. В марте тебе будет пятнадцать, и сразу станет легче.

Она опять покачала головой:

— Ах нет, я не верю. Не станет ни легче, ни лучше.

Он ничего не ответил.

— Отчего ты такой грустный, Андрей?

— Я совсем не грустный.

— Нет, грустный. Не спорь. Ты всегда грустный. Вот ты сейчас ужасно похож на грустную хищную птицу. На ястреба. — Она