Сумасшедшая шахта - Руслан Белов

Половину пути назад я шел на ощупь, затем включился свет. Подойдя к стволу, я обнаружил, что Коля с Борисом пришли в себя и вместе с Ольгой хлопочут с раненными пленными. Все трое оказались буйными из Шуриной стражи. Они чувствовали себя неплохо за исключением первого Ольгиного противника – у него вытек поврежденный ногтем левый глаз.

– Ну ты, леди, даешь! – с досадой покачал я головой. – Не могла обойтись без телесных повреждений?

– Да не я это... – со слезами на глазах прошептала Ольга. – Как будто бес в меня вселился... Да и Борька умирал, вы знаете... Я его с собой в Москву возьму, глаз стеклянный вставлю и устрою в лучшую психиатрическую клинику Москвы...

Закрыв буйных в камере взрывников, мы пошли к музею, с помощью кувалды проникли в него и скоро очутились в Шуриной фальшивомонетной мастерской.

– Слушай, Черный... – обратился ко мне Николай, когда я взламывал дверь в основное хранилище денег. – А Борис-то был прав насчет Инкиных опытов...

– Каких опытов? – почувствовав неладное, обернулся я к Коле.

– Ангельских... Еще когда в шахту спускались, совесть у меня появилась... И с каждой секундой все больше и неотвязнее становится... Из-за нее я и того, с ломиком, сразу не убил...

– И я не хочу больше драться, убивать и грабить... – сказал Борис прямо глядя мне в глаза. – Буду помогать страждущим...

– Ни фига себе, допрыгались... – воскликнул я, безмерно удивленный. – Похоже и нам с тобой, Ольга, грозит такая же участь... Минут через десять, максимум – через полчаса мы станем такими же, как и они... И вся оставшаяся часть нашей жизни будет посвящена облегчению участи бездельников, неудачников, пьяниц и просто дебилов, как в отдельности, так и виде электората... Что же делать, что же делать?

И, глубоко задумавшись, отошел в сторону и уселся на подвернувшемся ящике из-под капсюлей детонаторов. Через три минуты я понял, что надо делать и, найдя в ящике под стеллажом бумагу (конечно, это был чистый лист А1 для печатания долларов), разрезал ее на несколько частей и начал писать на них четыре записки одинакового содержания. Вот их текст:

«Дорогой друг! Я, Чернов Евгений и мои товарищи Николай Баламутов и Борис Бочкаренко против нашей воли были инъецированы особым химическим средством, глубоко извратившем наши природные личностные свойства. Короче, братан, нам вкатили по уколу и мы из нормальных людей превратились в пошлых ангелов. Ты можешь нас спасти! Для этого тебе надо взять за шерсть искалечившую нас Инессу – хозяйку Шилинской шахты. У нее есть противоядие (оно противного синего цвета, полкубика его надо ввести нам в верхний отдел позвоночника). Если откажется, у нее есть какие-то записки, в которых написано что и как надо делать... Берегись ее. Будь человеком, спаси нас!!! Мы тебе пригодимся».

Написав, подошел к товарищам, сидевшим на красном бархатном диване и дрожащим голосом пролепетал:

– Если у вас сохранилась хоть капелька любви или дружбы ко мне, обещайте, что вы, не читая, отдадите эти записки первому встречному нормальному человеку!

– Что ж ты так нервничаешь, милый? – сказала Ольга с ангельской улыбкой. – Конечно, отдадим. Садись с нами, мы обсуждаем, что дальше делать.

Я уселся на диван между Борисом и Ольгой и стал слушать, что они говорят.

– Мне кажется, что сначала мы должны найти этих бедняг, которые, спасая свои жизни, прыгнули в провал... – сказал Николай, волнуясь как первоклассник, впервые приглашенный к доске. – Может быть, они нуждаются в помощи... Вы подождите меня здесь, а я пойду, найду их и приведу.

Сказав это, он встал, и ища что-то, стал ходить взад-вперед по комнате. Наконец, он нашел рядом с кипсейкой длинную деревянную линейку, а в углу, среди ветоши – старую порыжевшую простыню, сделал из них "белый" флаг и вышел с ним из мастерской.

Проводив его сочувствующими газами, Ольга обхватила наши пятерни своими теплыми ладошками и сказала воркующим голосом:

– Надо все это уничтожить. И станок, и доллары... Ничего, кроме зла они людям не принесут... И идти к Инессе. Она – добрый человек и поможет начать нам делать добрые дела... Она наставит нас на путь истинный...

– А может быть, не надо все это уничтожать? – предпринял я робкую попытку спасти доллары и свое будущее благополучие. – Губернатор Вилли Старк из "Всей королевской рати" Уоррена говорил, что добро можно делать только из зла, потому, что делать его больше не из чего...

– Нет... – покачал головой Борис. – Мы его будем делать из своих душ...

– Да твоя душа, – взорвался я, – сейчас состоит из той синенькой жидкости, которую Инесса вколола в твой бараний позвоночник!

– Пусть состоит! – убежденно ответил Борис. – Пусть я вышел из этой синей жидкости! Но я счастлив тем, что никогда в своей жизни зла никому больше не причиню!

– И я тоже... – блаженно протянула Ольга. – Вернусь в Москву, устроюсь медсестрой или простой сиделкой в хоспис... Буду смертельно больным помогать...

– Хоспис, хоспис... – передразнил я. – Наверняка этим хосписом командует какой-нибудь прожженный воротила... И деньги из умирающих качает для организации фешенебельных публичных домов с малолетками-проститутками...

– Или уйду в монашки, – не слушая меня, мечтательно продолжила девушка, – и буду грехи чужие без устали замаливать... И за тебя, Женечка, буду молится...

В это время в мастерскую вошел с ног до головы мокрый Коля.

– Убежали они от меня... – печально сказал он. – Я их нашел на девятом горизонте и стал им белым флагом махать. А они стрельнули в меня пару раз и убежали... Я бежал, бежал за ними, кричал, чтобы остановились, но напрасно. И так расстроился, что заплакал... Посидел, посидел немного, потом флаг воткнул в землю, записку Черного к древку проволочкой прикрутил и к вам пошел...

– Не расстраивайся, Колинька! Они вернутся, вот те крест, вернуться... А теперь пойдемте к Инессе, посоветуемся, что с этой мастерской делать... Ты что, Женечка, такой грустный?

– Тещу жалко... – чуть не плача ответил я. – И того сумасшедшего... Я так сильно ему в горло ударил... Больно ему, наверное, теперь... Пойду извинюсь...

– Да, да! Пойдемте, попросим у них прощения. Я ведь тоже... – начала было Ольга, и, вспомнив, как она недавно выдавила глаз своему сопернику, горько заплакала.

– Не плачь, милая, не плачь! – начал я ее успокаивать. – Ведь это не ты сделала, а бес, который в тебе раньше сидел... Ты теперь совсем другая, святая почти, и он тебя простит...

И, поминутно вытирая слезы раскаяния, мы побрели, поникшие к камере взрывников.

Буйные сидели тихо. Когда мы вошли в камеру, они сжались от страха и заслонились от нас руками. Мы вчетвером стали перед ними в ряд и стали просить прощения.

– Они не прощают... – через минуту расстроено сказала Ольга, обернув ко мне головку. – Давайте станем на колени...

И мы упали на колени и со слезами на глазах начали вымаливать прощение. Увидев нас на полу, буйные растерялись и начали удивленно переглядываться. Решив, что наши мольбы начинают доходить до их душ, мы с удвоенным рвением продолжили канючить об амнистии. Но вместо сочувствия в глазах у сумасшедших начал появляться хищный блеск, они привстали, руки их потянулись к табуреткам...

– Кыш, проклятые! – услышали мы у себя за спиной голос Инессы. – Кыш, а то еды не получите!

Буйные моментально пришли в себя и, быстро вытащив из-за пазух алюминиевые ложки, расселись вокруг стола. У Инессы в Руках была сумка с провизией.

6. Инесса предлагает действовать. – Двое в масках. – Компенсация за доверчивость.

– Ну, вот, дорогие мои, все и случилось! – удовлетворенно промурлыкала Инесса, рассадив нас за столом кают-компании. – Вы ведь ни о чем не жалеете, да?

– О чем жалеть голубушка? – умиротворенно ответил Коля, с удовольствием глядя на Инессу. – Мы ведь сейчас только и мечтаем об искуплении грехов наших. Ты ведь нам поможешь?

– Конечно, помогу, милые! Об этом только и думаю. Блинчиков не хотите ли? И утки с яблоками? И пирога с белорыбицей?

– Нет, милая Инесса! – отказался я, потупив голову. – В наше время столько деток голодных вокруг, что утка с яблоками, не говоря уж о пироге с белорыбицей – это сплошное святотатство. Подай нам что-нибудь попроще... Может быть, от буйных что осталось или остатки какие со вчерашнего дня в холодильнике завалялись?

– А мне хлебца со свежей водицей! – просиял Коля, явно радуясь решимости максимально упростить и свою трапезу.

– А тебе что подать, голубушка? – обратилась к Ольге Инесса. По ее лицу было видно, что наш отказ от чревоугодия ей по душе.

– Тоже водицы с хлебушком, – ответила Ольга, задумчиво рассматривая свою бесстыдно открытую кофточку. – И, если можно, ложечку подсолнечного маслица.

Инесса, удовлетворенно кивая головой, удалилась на кухню за нашими заказами. А Ольга, извинившись, удалилась в свою комнату и вернулась через десять минут, переодетая в закрытое серое платьице и с головкой, покрытой платочком из куска простой серой ткани.