Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

— Скажите, что произошло? — мягко спросил Рудольф.

— Ничего. Впрочем, это не так. Многое… Все кончено.

— Я вас не понимаю. — Рудольф пытался скрыть в своем голосе радость. Значит, все это пустяки, буря в стакане воды. В конце концов, не могут же люди быть такими уж идиотами. — Вы хотите сказать, они прекратили дело?

— Я хочу сказать, что это я прекратил дело, — ответил Дентон, поднял голову и с тоской посмотрел на Рудольфа из-под полей старой коричневой фетровой шляпы. — Я сегодня подал в отставку.

— Не может быть! — воскликнул Рудольф.

— И тем не менее. Они сами предложили мне это, обещая тогда прекратить дело. Я просто не мог бы появиться завтра перед комиссией. И это после двадцати лет работы в колледже!.. Я слишком стар. Слишком. Вероятно, будь я моложе… Молодые проще относятся к абсурду. Они верят в возможность справедливости. Моя жена плачет уже целую неделю. Говорит, что умрет от такого позора. Конечно, это гипербола, но, когда на твоих глазах женщина плачет семь дней и семь ночей подряд, это ослабляет твою волю. Так что все кончено. Мне просто хотелось поблагодарить вас и сказать, что вам не надо приходить завтра в два часа.

— Я был бы рад все сказать им, — ответил Рудольф, про себя вздыхая с облегчением. — А что же вы собираетесь теперь делать?

— Мне предложили спасительный вариант, — без энтузиазма сказал Дентон.

— Один мой приятель работает в Женевской международной школе. Он пригласил меня работать с ним. Естественно, получать я буду меньше, но все-таки хоть какая-то работа. К тому же, как мне кажется, в Женеве поменьше маньяков. Да и город, говорят, милый.

— Но ведь это всего лишь средняя школа, а вы всю жизнь преподавали в колледжах, — запротестовал Рудольф.

— Я хочу уехать из этой проклятой страны, — мрачно сказал Дентон.

Рудольф никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл Америку проклятой страной, и его потрясла горечь в словах Дентона.

— Она не такая плохая, как вам кажется, — заметил он.

— Она даже хуже.

— Все забудется, и вас пригласят обратно.

— Никогда! — воскликнул Дентон. — Я не вернусь, даже если меня будут умолять об этом на коленях.

— Могу я вам чем-то помочь? — спросил Рудольф. — Вам нужны деньги?..

Дентон отрицательно покачал головой.

— На первое время нам хватит. Мы продаем дом. Цены на недвижимость сильно поднялись с того времени, как мы его купили. Страна процветает!.. — Он сухо рассмеялся, потом резко встал. — Ну, мне пора домой. Каждый день я даю жене уроки французского языка.

Он позволил Рудольфу расплатиться. На улице Дентон поднял воротник пальто и стал еще больше похож на старого алкоголика.

— Я буду писать вам из Женевы. — Он вяло пожал Рудольфу руку. — Самые нейтральные письма. Бог его знает, кто нынче вскрывает письма. — И, шаркая ногами, он двинулся прочь. Согбенный старый ученый в толпе граждан своей проклятой страны.

5

— Зачем ты каждый раз приходишь за мной? — недовольно ворчал Билли, когда они шли домой. — Что я, маленький, что ли?

— Скоро уже будешь всюду ходить сам, — сказала она, машинально беря его за руку у перехода.

— Когда?

— Скоро.

— Когда?

— Когда тебе исполнится десять лет.

— Черт побери!

— Ты ведь знаешь, что нельзя так говорить.

— А папа говорит.

— Ты не папа.

— Ты тоже иногда так говоришь.

— Ты не я. И я тоже зря так говорю.

— Тогда почему все-таки говоришь?

— Потому что сержусь.

— А я тоже сейчас сержусь. Все ребята ходят домой одни, и мамы не встречают их у калитки, как маленьких.

Гретхен знала, что это правда, и понимала, что она слишком беспокойная мать и когда-нибудь поплатится за это, но ничего не могла с собой поделать. Ей страшно было даже подумать, как Билли будет ходить по Гринич-Виллидж, где столько машин.

— Когда? — снова упрямо спросил Билли, пытаясь вырвать свою ручку из ее руки.

— Когда тебе будет десять лет, — повторила она.

— Целый год еще! — захныкал Билли. — Это бесчеловечно.

Она рассмеялась, нагнулась и поцеловала его в макушку.

Билли тут же отпрянул в сторону:

— Сколько раз я просил тебя не целовать меня при всех!

У дома их встретили Рудольф и Джонни Хит. Оба держали в руках по бумажному пакету, откуда торчала бутылка.

Последние шесть месяцев Рудольф часто приезжал в Нью-Йорк. Между Колдервудом и конторой Джонни Хита велись какие-то дела, но, как Рудольф ни старался объяснить ей их суть, она так и не могла до конца понять. Кажется, все это было каким-то образом связано с решением создать корпорацию «Д.К. Энтерпрайсиз» — двумя первыми буквами название было обязано инициалам Дункана Колдервуда. Ясно было одно: в результате ее брат станет богатым человеком, развяжется с универмагом и по крайней мере полгода будет проводить вне Уитби. Он уже попросил ее подыскать ему в Нью-Йорке небольшую меблированную квартиру.

Рудольф и Джонни выглядели возбужденными, точно уже успели выпить. По обернутым золоченой фольгой горлышкам бутылок Гретхен догадалась, что они принесли шампанское.

— Привет, мальчики, — поздоровалась она. — Почему вы не предупредили меня, что придете?

— А мы и сами не знали, — ответил Рудольф. — Это экспромт. Решили кое-что отпраздновать. — Он поцеловал ее в щеку. От него не пахло вином.

В гостиной царил беспорядок. Теперь Гретхен работала здесь, предоставив комнату наверху в полное распоряжение сына. На столах и даже на диване валялись книги, блокноты, исписанные листы бумаги. Гретхен не отличалась педантизмом в работе, а ее редкие попытки навести порядок лишь увеличивали царящий в комнате хаос. Она стала заядлой курильщицей, и все пепельницы были полны окурков. Даже Вилли, сам далеко не аккуратный, периодически жаловался: «Это не дом, черт побери, а редакция какой-то паршивой газетенки!».

Гретхен заметила, как Рудольф окинул комнату неодобрительным взглядом. Может быть, он осуждает свою сестру, сравнивает ее с той чистюлей, какой она была в девятнадцать лет? Ее вдруг охватила беспричинная злость на педантичного, отутюженного брата. Я веду хозяйство и еще зарабатываю на жизнь, не забывай об этом, братец.

— Билли, иди наверх и делай уроки, — сказала она, с подчеркнутой аккуратностью, вешая свое пальто и шарф на вешалку.

— Ну-у… — притворяясь разочарованным, протянул тот, хотя сам был рад поскорее уйти к себе в комнату.

Гретхен достала три бокала.

— Что же вы празднуете? — спросила она Рудольфа, открывавшего шампанское.

— Мы добились своего, — сказал Рудольф. — Сегодня наконец было подписание. Теперь мы можем всю оставшуюся жизнь пить шампанское утром, днем и вечером.

— Замечательно, — без всякого выражения сказала Гретхен. Ей было непонятно, почему Рудольф целиком отдает себя работе, и только работе.

Они чокнулись.

— Итак, за процветание корпорации «Д.К. Энтерпрайсиз» и за ее председателя правления, новоиспеченного магната, — провозгласил Джонни, и мужчины рассмеялись. Нервы у них все еще были натянуты до предела. Они походили на людей, случайно оставшихся в живых после катастрофы и теперь истерически поздравлявших друг друга со спасением.

Рудольф не мог сидеть на месте. Он безостановочно бродил по комнате с бокалом в руке, открывал книги, в беспорядке лежащие на письменном столе, листал газету. За последнее время он сильно похудел и выглядел нервным, глаза блестели, а щеки ввалились.

В противоположность ему Джонни, больше привыкший к деньгам и неожиданным поворотам судьбы, круглолицый, сдержанный и невозмутимый, теперь почти с сонным видом спокойно сидел на диване.

— Если у Вилли есть голова на плечах, — сказал Джонни, — ему следует выпросить, занять иди просто украсть приличные деньги и вложить их в «Д.К. Энтерпрайсиз». Я говорю совершенно серьезно. У этой компании огромное будущее.

— Вилли слишком горд, чтобы попрошайничать, слишком известен, чтобы одалживать, и слишком труслив, чтобы красть, — сказала Гретхен. На столе зазвонил телефон. — Наверное, это он. Спешит сообщить, что не сможет прийти к ужину. — И, сняв трубку, заранее обиженным голосом произнесла: — Алло? — Затем озадаченно передала трубку брату. — Это тебя.

— Меня? — удивился Рудольф. — Никто не знает, что я здесь.

— Попросили мистера Джордаха.

— Да, я слушаю, — сказал он, беря трубку.

— Джордах? — Голос был хриплый и таинственный.

— Да.

— Это Эл. Я поставил за тебя на сегодняшний вечер пятьсот долларов. Хорошие ставки — семь к пяти.

— Одну минутку… — начал Рудольф, но на другом конце провода уже повесили трубку. — Очень странно… Какой-то Эл. Говорит, поставил за меня пятьсот долларов на сегодняшний вечер при ставках семь к пяти. Уж не играешь ли ты потихоньку на бегах, Гретхен?