Девиантный Король (ЛП) - Кент Рина

Его черты безмятежны, словно он не ощущает тяжести моей головы на своей руке.

Кто знал, что кто-то вроде Эйдена будет выглядеть таким умиротворенным во сне?

И кто знал, что настанет день, когда я буду спать, обнимая его на протяжении всей ночи?

Когда он притянул меня к себе, я испытала чувство... принадлежности.

Нет, я не должна испытывать никакой принадлежности к Эйдену, когда все еще не поняла его.

Он тот же самый человек, который придушил меня в первый учебный день и сказал, что уничтожит меня. Я не могу начать доверять ему, потому что он забрался на мой балкон и успокоил мои кошмары.

...верно?

Чувствуя себя сбитой с толку, я медленно убираю его тяжелую руку со своей талии и подползаю к краю кровати, по пути прихватив свой телефон.

Встав, я бросаю последний взгляд на массивное тело, распростертое на моей кровати. Мурашки пробегают по пальцам ног и позвоночнику.

Нет.

Я тащусь в ванную и тихо закрываю дверь.

Вздох срывается с моих губ, когда я смотрю на свое лицо в зеркале. Беспорядок — это преуменьшение долбаного века.

Мои глаза налиты кровью и опухли, просто чудо, что они все еще открыты. Пряди светлых волос торчат во все стороны, как антенны, а слезы оставляют полосы на щеках.

Как Эйден вообще смотрел на меня, не говоря уже о том, что обнимал меня, пока я спала? Это мое собственное лицо, и оно мне противно.

Я открываю кран и брызгаю водой себе на лицо. Странно. У меня нет такого сильного желания вымыть руки дочиста. Обычно это первое, что я делаю после кошмара.

Почистив зубы и собрав волосы в беспорядочный пучок, я поворачиваюсь, чтобы выйти из ванной.

Мой телефон жужжит на стойке.

Так как сейчас почти семь утра, не нужно гадать, кто бы мог написать мне в такую рань.

Тетя Блэр: Доброе утро, дорогая. Сегодня выходные, так что поспи, ладно? Мы все еще наверстываем упущенное, так что, возможно, вернемся чуть позже вечером. Я проверю коробки с едой, так что не пропусти прием пищи.

Я смотрю на ее сообщение и обдумываю, что ответить.

За исключением того, что я не хочу отвечать прямо сейчас. Сегодня суббота, так что я притворюсь, что сплю, как она мне велела.

Но ты не думала, что, может, ты живешь жизнью своих тети и дяди, а не своей?

Я бы хотела, чтобы Ким никогда не произносила этих слов, потому что теперь я не могу перестать их воспроизводить.

Вчерашний кошмар напомнил мне о том, что я всегда откладывала на потом.

Реакцию тети и дяди на мои кошмары.

Зачем тете Блэр задавать вопросы? Почему дядя Джексон выгнал ее?

Как будто они знают больше, чем показывают.

Кошмары ненормальны, и они всегда следуют одной и той же схеме. В подвале. В воде. В темноте.

Они стали такими с тех пор, как мне исполнилось семь.

После смерти родителей.

Я хватаюсь за стойку, когда щупальца страха пробегают по позвоночнику.

В течение десяти лет я всегда думала, что прошлое должно оставаться там, где ему и место.

Тетя и дядя предложили мне новую жизнь, и единственный способ принять ее это стереть всю прежнюю жизнь, которая у меня была до этого.

Но опять же, игнорирование не означает, что оно исчезнет.

Дрожащими пальцами я открываю гугл и печатаю.

Пожар в Бирмингеме десять лет назад.

Первые статьи, которые выходят, посвящены грандиозному пожару, произошедшему на медном заводе.

Пятьдесят человек умерли на месте, двадцать оказались в больнице, а еще дюжина последовала за ними через несколько недель.

Это был мощный пожар, потрясший страну и правительство. Причина: неосторожность с сигаретой. И дело закрыли слишком рано.

Я проваливаюсь в кроличью нору и изучаю все статьи, комментарии и даже интервью. Несколько рабочих говорили, что Реджи, обвиняемый в том, что курил внутри объекта, никогда не курил внутри. Не то чтобы Реджи мог защищаться, учитывая, что он умер на месте.

Я возвращаюсь к основному поиску. Требуется несколько страниц, чтобы найти статью о пожаре в доме .

В моём доме.

Нет. Как-то странно называть это домом.

Пожар произошел через неделю после грандиозного пожара в Бирмингеме.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Моя спина прислоняется к стойке, пока я читаю всю информацию, которую уже знаю.

Неисправность плиты уносит жизнь семьи. Единственная выжившая — дочь, которая была снаружи у озера.

Озеро.

Пожар поглотил дом дотла, до самого подвала. Детективам было трудно собрать улики.

Подвал.

Останки мистера и миссис Стил были извлечены и идентифицированы.

Останки.

Не знаю, почему я продолжаю видеть только технические детали.

Говорят, что сгореть заживо самая мучительная смерть.

Я должна что-то чувствовать по поводу напоминания о том, что мои родители умерли в такой сильной боли.

Однако эмоций... нет. Наверное, потому что я их толком не помню. Но разве это оправдание?

Единственный свидетель — мисс Стил, семилетняя девочка. Она находилась под внимательным наблюдением врачей, как физически, так и психологически. Доктор сказал, что мисс Стил потеряла всякую память о произошедшем. После дальнейшего расследования полиция закрыла дело, как неисправность газа.

Я выхожу из статьи, не желая читать дальше. Не помню, чтобы рядом с нашим домом было озеро или даже подвал. Но тетя и дядя ясно дали понять, что они никогда не отвезут меня обратно в Бирмингем.

Не то чтобы я этого хотела. По крайней мере, в прошлом. Теперь не могу сказать.

Готова ли я похоронить свою мысли за счет новых кошмаров?

Я выдыхаю через нос. Мне, наверное, нужно снова увидеться с доктором Ханом.

Как только я выхожу из ванной, я заворожена фигурой Эйдена на кровати. Он все еще в том же положении, в котором я его оставила. Его рука с татуировкой лежит на подушке, будто я все еще сплю на ней, а другая рука на кровати, как я ее оставила.

Похоже, он крепко спит.

В это время по субботам я обычно занимаюсь йогой.

Не сегодня.

Я подхожу на цыпочках, поднимаю руку Эйдена и прижимаюсь к изгибу его теплого тела. Моя голова покоится на его бицепсе. Я слишком быстро становлюсь зависимой от того, каково это находиться в его объятиях.

Я обхватываю рукой его твердый, четко очерченный живот и толкаю его.

Безошибочно узнаваемая выпуклость пронзает низ моего живота.

Я замираю.

Это, должно быть, то, что называется утренним стояком.

Интересно, может ли он стать тверже, пока Эйден спит? Я провожу рукой перед его лицом, но ответа нет.

Неуверенными движениями я касаюсь его.

Черт возьми.

Его член становится твердым, как камень, упираясь в его темные джинсы.

Тепло растекается между моими бедрами, а кожа нагревается. Соски напрягаются под пижамой.

Я должна остановиться, но не могу.

Когда дело доходит до Эйдена, возникает постоянная тяга к большему.

К большему контакту.

К большим прикосновениям.

Просто... к большему.

Если я не могу убежать от зверя или приручить его, я могу, по крайней мере, исследовать его.

Мои движения становятся смелее по мере того, как я увеличиваю скорость. С каждым движением вверх и вниз влага покрывает внутреннюю сторону моих бедер. Я подавляю стон тыльной стороной ладони.

— Тебе лучше быть в сознании и хорошо осознавать, что ты делаешь, милая.

Я замираю, уши нагреваются.

Дерьмо. Разве он не должен крепко спать?

— Я говорил тебе остановиться?

Его хриплый, сонный голос посылает пульсацию прямо в сердце.

Эйден медленно открывает глаза. Я всегда ненавидела его глаза. Этот серый цвет напоминает мне об облаках, бурях и металле.

И разрушении моей жизни.

Но говорить себе, что я их ненавижу, было всего лишь методом уклонения, не так ли? Потому что его глаза? Они чертовски великолепны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Душераздирающие.

Он запускает пальцы в мои волосы и стягивает резинку, прежде чем поднести прядь волос к лицу и вдохнуть.